– Какая честь для меня, видеть вас, ваша милость, в моем скромном заведении.
– Зато для меня твой убогий клоповник сущее наказание, – цинично проворчал Низами-Оглы. – Предоставь мне на время непогоды приличную комнату, да живо, мне нужно переодеться и обсохнуть.
– О горе мне! За что Аллах меня так наказал! – хозяин упал на колени у ног купца и стал рвать на себе волосы.
– Да, что ты тут валяешься, жирный осел, иди и поскорее приготовь мне комнату. Я же сказал, что хочу переодеться в сухое, – в гневе прорычал Низами-Оглы.
Хозяин встал с колен и с выражением величайшей скорби, произнес:
– О, я недостойный! Я только что, час назад, сдал единственную комнату вон тому постояльцу, который сидит на дальней тахте в углу и вкушает горячий бозбаш!
– Так иди и поговори с ним, я заплачу тебе вдвое больше.
Хозяин вновь разразился причитаниями по поводу своей нелегкой жизни, причем со стороны казалось, что на этот раз, горе его неподдельно.
– Да объясни мне толком, сын шайтана, в чем дело?
– Дело в том, уважаемый, что этот господин заплатил мне золотой драхм за несколько дней вперед, и я поклялся ему, что никого не стану подселять.
– Пошел прочь, пес поганый! Я сам с ним поговорю. В твоем грязном заведении хоть найдется амфора приличного вина и горячий обед?
– Все, что пожелаете, уважаемый.
– Тогда живо вели накрывать!
Резко развернувшись на месте, недовольный, Низами-Оглы, направился в дальний угол караван-сарая к счастливому обладателю единственной комнаты.
Человек, развалившийся на широкой тахте и аппетитно уплетавший горячий сытный бозбаш, казалось, не замечал происходящего, но это было не так. Он внимательно следил и намеренно ждал этого момента, для этого он и приехал в это заведение, находящееся в полднях пути от города Шемахи заранее. Оторвавшись от еды, он пронзительным взглядом окинул подошедшего к нему Низами-Оглы и, прежде чем тот успел открыть рот, гостеприимно указал ему рукой на место рядом с собой и тихо произнес:
– Присаживайся, достопочтимый Низами-Оглы, я давно поджидаю тебя.
От удивления купец раскрыл рот.
– Откуда ты меня знаешь и кто ты такой?
– Мое имя Завулон, а знаю я тебя со слов моего друга Аарона. Ты задержался в пути, я жду тебя свыше часа.
– Я не собирался останавливаться в этой дыре!
– Ты прав, но на все воля Всевышнего! – хитро улыбаясь, произнес Завулон. – Комната, которую я снял, полностью в твоем распоряжении. Мало того, я ее снял специально для тебя.
– Но как ты мог предвидеть это событие? – пораженный предусмотрительностью нового знакомого, задал вопрос купец, – впрочем, мой уважаемый друг Аарон предупреждал меня, что в Шемахи к моему каравану присоединится некий иудейский мудрец по имени Завулон.
– Так вот, тот, про кого говорил Аарон, это я!
– Ты? – удивлению Низами-Оглы не было предела, – но…
Он внимательно осмотрел Завулона с ног до головы. Тонкая туникообразная нательная рубаха, ворот которой был едва заметен из под плотно облегающей его стройную фигуру изящного архалыга, подбитого алой атласной подкладкой. Полушелковые зеленые шаровары, заправленные в высокие остроносые сапоги, искусно расшитые мелким бисером. Нарядный серебряный пояс с прикрепленной к нему саблей в шикарных дорогих ножнах арабской работы, лежали на тахте чуть в стороне, дабы не доставлять хозяину неудобства вкушать яства во время обеда. Словом, образ иудейского мудреца, навеянный Низами-Оглы другом Аароном, ни как не вязался в голове купца с образом статного персидского аристократа.
– Ты Завулон? – снова выдавил Низами-Оглы.
– Да, мой друг, это я, – довольный произведенным эффектом, произнес он, – внешность людская подчас бывает очень обманчива. Однако я вижу, ты устал с дороги и сильно промок. Мой человек укажет тебе дорогу в твою комнату. Как только переоденешься, я жду тебя здесь, амфора прекрасного кахетинского вина и жирный горячий плов помогут нам с тобой переждать ненастье и украсят нашу беседу.
В ожидании Низами-Оглы, Завулон откинулся к стене и, заложив руки за голову, наблюдал за сидевшим в створе окна воробьем. Град прекратился, но дождь еще продолжал лить, обильно орошая землю. Нахохлившийся промокший воробей, не обращая внимания на людей, чистил и сушил перышки. Пристально разглядывая птаху, Завулон заметил зябкое дрожание перьев. На подоконник, трепеща крылышками, из-под крыши амбара перелетела еще пара птиц.
– Летели бы вы лучше на равнину, скоро зима, – не громко пробормотал мудрец.
Не слушая его совета и громко чирикая, словно созывая на узкий подоконник всех своих сородичей, воробьи занимались своим делом. Один из них рассеянно поскакал к краю окна, туда, где вился стебель плюща, украшенного красно-золотистыми листьями. Острым клювом наглая птаха сорвала еще недозрелую ягодку и, взмахнув крыльями, взвилась ввысь. Насколько мог, Завулон проследил взглядом за его полетом, припоминая при этом события прошедших дней…
Пронзительный вопль разнесся по караван-сараю. Завулон встрепенулся, отрываясь от мыслей.
– Это крик Низами-Оглы, – промелькнула в голове мысль.
Охрана хозяина каравана бросилась наверх. Расталкивая толпившихся у дверей, Завулон с трудом протиснулся внутрь комнаты, на полу которой истошно кричал и корчился от боли раненный Низами-Оглы. Бросив беглый взгляд на несчастного, мудрец быстро оценил ситуацию и степень тяжести ранения.
– Выйдете все! – громко прокричал он, – пусть принесут таз с водой и чистые полотенца.
Пальцы Завулона слегка дрожали, когда он разрывал на спине Низами-Оглы ткань одежды. Оглядев комнату в поисках чистой материи, он бросился к стоящему у стены топчану, сорвал с поверх застеленного соломенного тюфяка льняную материю и оторвал от нее несколько широких полос. Тем временем раненный купец стонал и жутко ругался.
– Успокойся, Низами, рана не глубокая и если ты не станешь крутиться, я быстро остановлю кровь.
Принесли таз с водой и чистые тряпицы. Завулон бросил на пол, использованный пропитанный кровью, кусок льняной простыни и окунул окровавленные руки в таз с водой. Проведя в очередной раз по израненной спине влажной тканью, он попытался оценить степень тяжести раны.
– Порез не глубокий, но добротный. Если его хотели убить, то зачем нанесли не колющий, а режущий удар? Убийца поступил так, будто он не хотел причинять смерть своей жертве, а просто ему требовалось вывести из строя на некоторое время.
На спине Низами-Оглы выступили в очередной раз малиновые капли. Завулон вздохнул и посмотрел на масляную лампу, подвешенную над потолком. Морщины вокруг его глаз собрались в озабоченные круги. Бросив на пол очередную промокшую кровью тряпицу, он потянулся за чистой.
– Мне нужна игла и шелковая нить, – распорядился он.
Стонущего купца подняли и перенесли на соломенный тюфяк. В ожидании требуемого, Завулон попытался отвлечься и стал разглядывать комнату.
– Ничего особенного. Глинобитные стены прикрыты рассохшимися деревянными панелями, узкое арочное окно забрано ставнями, дверь добротная и крепкая. Вероятней всего, убийца поджидал свою жертву за дверью, нанес удар в спину и выпрыгнул в окно, – размышлял он.
Сразу возле входа находился почерневший от копоти очаг, в котором еще тлели горячие угли. На полке над очагом стояла пустая глиняная ваза, затянутая густой паутиной, а у окна находился низкий стол. Закончив осмотр, Завулон устало глянул на топчан, на котором корчился и стонал Низами-Оглы. Раб-мальчишка принес иглу и нить. Завулон оторвал очередной кусок материи и, смочив в тазу, вновь промыл рану.
– Придется немного потерпеть, – устало произнес он, и принялся за работу.
Внезапно в голове пронеслась мысль:
– Ведь комнату снимал я? Никто не мог знать, что я отдам ее купцу. Выходит, что убийца поджидал меня? Рана пустячная, но с ней не отправишься в путь. Кому-то выгодно задержать меня в Шемахе, но кому? Векилю Абдурахману! – улыбнувшись, сам себе ответил на вопрос Завулон, наложил последний шов и сделал тугую повязку.
ГЛАВА 17.
Дорога до Дербента заняла несколько дней. Весь путь до его крепостных стен Завулон проделал вместе с Низами-Оглы в его паланкине. Купец настолько привык к нему, что казалось, странный мудрец, рассуждающий на любые темы, сделался для него не заменим. В Дербенте караван ожидала длительная стоянка. Низами-Оглы хотел сбыть часть товара на местном рынке. Из-за раны, полученной Низами-Оглы в придорожном духмане, торговый караван тащился медленно, то и дело, останавливаясь и по этой причине крепостных стен города они достигли уже глубоко за полночь.
Стояла ясная лунная ночь. Город обрисовывался перед путешественниками на светлом фоне неба, и казалось, что с каждым шагом каравана он надвигался на них своими могучими каменными стенами, своими грозными и высокими башнями. Путь преградил извилистый ручеек. На поверхности воды отчетливо отражалась луна. Караван замедлил ход, усталые измученные изнурительной дорогой животные тянулись к воде. Свист кнутов, погонщики не дают пить и гонят караван дальше к крепостным стенам. Недовольный рев верблюдов, неблагозвучные крики ослов и ржание лошадей нарушают ночную тишину. Все движутся вперед, скоро предстоит долгожданный отдых.
