Не будем, однако, во всем винить местный аппарат.
Изучая документы тех лет, нельзя не увидеть, как сверху во всех республиках и областях вполне целенаправленно поддерживалась линия на скорейшую ликвидацию частного капитала и остатков эксплуататорских классов. Кулаки, нэпманы, баи, баи-полуфеодалы -- все они считались злейшими врагами социалистического строительства. Даже на партийных съездах и совещаниях звучали призывы бороться с ними не с помощью законов, а с учетом революционной целесообразности. Тезис об обострении классовой борьбы разжигал страсти, толкал к немедленным действиям, гарантировал поддержку государства. Было бы ошибкой не замечать и глубокой тяги значительной части крестьян к коллективному хозяйству. В итоге политика проведения чрезвычайных мер встречала в деревне не только сопротивление, но и определенную поддержку.
И все же решающую роль в проведении такой политики сыграла партийная дисциплина, скреплявшая собой действия сотен тысяч коммунистов города и деревни, прокуратуры и суда, местных советов, милиции и армии. Вот где проявлялась подлинная сила аппаратного режима, который охватывал собой в равной мере и номенклатуру, и всех, кто работал в крайкомах, губкомах, районных комитетах, непосредственно в первичных организациях.
С высоты 90-х годов несложно говорить о противоречиях такой системы, самого образа жизни правящей партии, об извращениях и прямом обмане, которые высшие органы ввели в повседневную практику задолго до конца 20-х годов. Но разве будущие лидеры так называемого правого уклона не знали в свое время о существовании "тройки" в составе Политбюро? Позднее все они были членами "семерки", тайно организованной для отсечения Троцкого. Или Бухарин забыл, как вместе с Преоб
раженским написал "Азбуку коммунизма"? То была популярнейшая книжка, излагавшая для многомиллионных масс суть и дух партийной программы, принятой в 1919 г. Пронизанная идеями военно-коммунистической идеологии, она ориентировала на быстрое строительство социализма, в котором нет рыночных отношений, налажен прямой продуктообмен, государство выступает единым собственником всего произведенного, главным субъектом революционных преобразований.
Введение нэпа потребовало переработки едва ли не всех глав. Сделать это не удалось, а с помощью небольших корректив изменить прежний настрой книжки было невозможно, и она продолжала воспитывать ярых сторонников административно-командной системы руководства как партией, так и страной. Хотел того Бухарин или нет, но вместе со всеми членами Политбюро он прививал партии те же манеры поведения, те же достоинства и недостатки, которые характеризовали все руководство.
Возможно поэтому "правые уклонисты", выступив против чрезвычайных мер в сельском хозяйстве и максимальных вложений в строительство тяжелой индустрии, поднявшись на публичный спор с Генеральным секретарем, открыто к партии не обратились, а в печати пользовались эзоповским языком. Спорили и ругались лишь на заседаниях Политбюро, на Пленумах ЦК, обменивались секретными письмами, т. е. сознательно скрывали свои разногласия даже от коммунистов. Неужто Бухарин, Рыков, Томский надеялись переубедить Сталина и его команду в личных контактах? Или надеялись на поддержку членов ЦК?
Внешне столкновение напоминало перетягивание каната. Сталин временами шел на уступки, давал заверения в верности принципам нэпа, а на практике масштабы начавшегося поворота разрастались. По мнению многих специалистов, в том числе С. Коэна, крупнейшего знатока биографии Бухарина, позиции последнего были достаточно сильны, и летом 1928 г. положение генсека было чуть ли не критическим. Но присмотритесь, с помощью каких источников делаются подобные умозаключения. По сути дела с помощью косвенных свидетельств, воспоминаний излишне субъективный характер которых очевиден, наконец, с помощью письменных записей Каменева, сделанных им в связи с их разговором с Бухариным. Встреча состоялась 11 июля 1928 г. Сам факт этой встречи убеждал, сколь растерян недавний обвинитель Камене
ва, ближайший соратник Сталина по борьбе с оппозицией в 1923--1927 гг.
Оценивая разговор вчерашних сторонников, едва ли не все историки воспроизводят мнение Бухарина о расстановке сил в руководстве, о наличии у него влиятельных сторонников, о колебании ряда членов Политбюро и т. п. Думается, куда более важным было суждение о стратегии Сталина. Лидер "правых" осознал дилемму: "Выступать в открытую или не выступать? Если выступим, нас срежут как отщепенцев. Если не выступим, нас срежут несколькими шахматными ходами и взвалят на нас вину, если в октябре не будет хлеба".
На наш взгляд, Бухарин, Рыков, Томский лучше знали свою партию и обстановку в стране, нежели это представляется многим нынешним авторам. Слов нет, положение Сталина и его окружения было очень сложным. Но главная трудность определялась не сопротивлением группы членов Политбюро. Трудным, более чем трудным оказался поворот к новой стратегической линии, призванной ускорить революционное преобразование общества. Требовалось время для переориентации самой партии, общественных организаций, для разъяснительной работы среди населения, в первую очередь в пролетарских центрах. Большое значение придавалось Коминтерну. Сталинцы со своими задачами справились. Маневрируя в Политбюро, в ЦК, рассылая документы, составленные в примирительном духе, они нейтрализовали лидеров "уклона", на время успокоили деревню. Мобилизация партаппарата позволила успешно провести в 1928 году очередные съезды комсомола, профсоюзов и Конгресс Коминтерна. Одновременно отстранялись от прежней работы и переводились на второстепенную многие руководители, близкие к Бухарину, Рыкову, Томскому. Имена последних (в качестве правых) еще не фигурировали в печати. Но весь ход VI Конгресса Коминтерна, закончившегося в сентябре 1928 г., нападки на председателя Исполкома, разговоры о нем в кулуарах сомнений не вызывали: Бухарин потерял доверие ВКП(б) и будет заменен (что и произошло весной 1929 г.). А на VI съезде профсоюзов в руководство ВЦСПС были кооптированы Каганович и еще несколько партийцев подобного настроя. Протесты Томского поддержки не получили. Его даже избрали председателем. Но, отлично понимая происходящее, он от работы самоустранился.
Ныне о причинах стремительного восхождения Стали
на к единовластию говорится и пишется как никогда много. Однако мало изучаются его самооценки. Между тем они поучительны. Прислушаемся к одной из них. В 1937 г. в узком кругу своих приближенных он сказал прямо: "Известно, что Троцкий после Ленина был самый популярный в нашей стране. Популярны были Бухарин, Зиновьев, Рыков, Томский. Нас мало знали, меня, Молотова, Ворошилова, Калинина. Тогда мы были практиками во времена Ленина, его сотрудниками. Но нас поддерживали средние кадры, разъясняли наши позиции массам. А Троцкий не обращал на эти кадры никакого внимания. Главное в этих средних кадрах. Генералы ничего не могут сделать без хорошего офицерства".
Так, не мудрствуя лукаво, вождь в редкую минуту откровения признал решающую роль аппарата в формировании режима личной власти. Посмотрите еще раз на перечень упомянутых "генералов". Первым идет Троцкий. Дело тут не в хронологии. Самый популярный после Ленина, он был и самым тяжелым противником Сталина. Таким оставался и после высылки в Алма-Ату, и после изгнания за границу в 1929 г. С Зиновьевым и Каменевым было уже проще. После крушения этих титанов ленинской гвардии группа Бухарина не представляла для Сталина тех трудностей, которые якобы выпали на него в заключительный час утверждения собственной диктатуры.
Можно спорить, кто из названных соперников был сильнее, у кого было в партии и стране больше сторонников, но бесспорно главное: Сталин на исходе 20-х годов намного превосходил генсека, избранного в 1922 г. Превосходил опытом, изощренностью, организационными возможностями, сознанием превосходства над окружением, разросшимся чувством безнаказанности. Не нужно забывать и о том, сколь стремительно и безостановочно восходила его звезда -- от одного из рядовых членов партийного руководства в 1917 г. до первого человека в партии и стране. Да только ли в стране? Его образ мыслей, действий пронизали собою и Коминтерн. В 1929 г. Клара Цеткин, оставаясь одним из ведущих деятелей германского революционного движения, с предельной откровенностью писала, что этот международный центр превратился "из живого политического организма в мертвый механизм, который, с одной стороны, проглатывает приказы на русском языке и, с другой, выдает их на различных языках, механизм, превративший огромное всемирно-историческое знание и содержание русской революции в правила Пиквикского клуба".
Не будем приписывать сию "заслугу" одному человеку, но не будем и умалять вклад Генерального секретаря ЦК ВКП (б), который уже в 1929 г. благосклонно разрешил приветствовать себя как вождя мирового пролетариата.
