Сталин знал о письме писателя. Схожие сведения поступали из разных мест. Социально-политическая обстановка в деревне резко осложнялась. Но маховик "раскулачивания", вернее раскрестьянивания продолжал раскручиваться. Вот тут и вспомнили про Бухарина. Опять случайное совпадение?
Огонь открыла "Правда". 21 и 24 августа 1929 г. Центральный орган ВКП (б) ударил по "главному лидеру и вдохновителю уклонистов". В следующие четыре месяца едва ли не все газеты и журналы страны активно предавали анафеме человека, которого основатель большевизма называл "любимцем всей партии", ее крупнейшим теоретиком. Ему припомнили разногласия с Лениным, спорные формулировки в многочисленных выступлениях и т. п. Лейтмотив яростной атаки был очевиден: пора покончить с кулацким идеологом, с его антибольшевистскими идеями эволюционного развития, сотрудничества классов, гражданского мира.
Ретроспективно оценивая травлю Бухарина, нельзя не заметить ее подготовленность. Она началась не вдруг, и многие статьи против него были написаны совсем не в
одночасье. Борьба с ним вовсе не ограничивалась задачей дискредитировать врага, мешающего ускоренными темпами строить заводы, организовывать колхозы и совхозы. Вместе с Бухариным, его многочисленными учениками, последователями, сторонниками изгонялись взгляды и настроения, связанные с творческой разработкой ленинского наследия, особенно его последних работ, нацеливавших на пересмотр прежнего, догматического представления о социализме. Здесь находилось главное направление удара.
Думается, советские обществоведы только подходят к всестороннему освещению истории "правого уклона"; в литературе еще нет полнокровного рассказа о том, почему его ликвидация была прежде всего антибухаринской кампанией. Конечно, Рыкова и Томского знали хорошо, знали как опытных практиков и организаторов с подпольным стажем, как активных участников Октября и гражданской войны. Оба зарекомендовали себя последовательными сторонниками нэпа. Первый возглавлял правительство (с 1924 г.), второй был бессменным руководителем профсоюзов. Авторитет и популярность Бухарина имели иной ранг. То был политик и идеолог международного масштаба. Он был (после Зиновьева) председателем Коминтерна. Вместе с генсеком ряд лет стоял у руля партийного руководства. По его статьям, речам, книгам миллионы знакомились с Лениным, осмысливали нэп, перспективы внутренней и внешней политики. Не секрет, многие документы, в том числе важнейшие резолюции XIV--XV съездов, были подготовлены именно им.
Разгром Бухарина стал составной частью отказа от прежней политики. Таким он и был задуман. Одно подкрепляло другое. Отныне -- и это, повторяем, готовилось загодя -- главным и единственным толкователем Ленина становился Генеральный секретарь. И получится так, что в течение многих последующих лет, целых десятилетий население будет воспринимать ленинские мысли и положения в трактовке Сталина.
Но прежде чем это произошло и для того, чтобы это произошло, нужно было устранить Бухарина, низвести его до уровня раскольника, фракционера, выразителя чуждых революции взглядов. Сама практика быстрого преодоления остатков капиталистических элементов должна была похоронить идеи последнего конкурента генсека в борьбе за единоличную власть.
Реальный ход событий того времени хорошо известен.
Сегодня о драмах и трагедиях начавшегося наступления социализма по всему фронту знает едва ли не любой школьник. Но справедливости ради нужно сказать, что сами участники "наступления" многое воспринимали иначе. Решения ускорить развитие тяжелой индустрии уже в 1929 г. вызвали небывалый прежде размах строительных работ. Поездами, на подводах, а то и пешком десятки и сотни тысяч людей двинулись в районы, где намечалось возводить гиганты советского машиностроения, металлургии, химии. Газеты заполнятся сообщениями о Магнитогорске, Кузнецке, Хибинах, Бобриках, Березниках, Днепрострое...
Лозунг сплошной коллективизации обернется и призывом послать в деревню 25 тысяч лучших рабочих; им предстояло своим организаторским опытом ускорить объединение крестьян в производственные артели, помочь им освободиться от частнособственнической психологии.
Стремление максимально быстро преодолеть много-укладность, создать материально-техническую базу социализма рождалось не на пустом месте. Мы немало знаем теперь о тех, кто опасался забегания вперед, предостерегал от "бешеных темпов". Но были и другие подсчеты, которые настойчиво пропагандировали многие экономисты, в том числе работники Госплана СССР. Согласно гипотезе Н. А. Ковалевского (под его руководством составлялись долгосрочные перспективные планы), Советский Союз мог в течение трех пятилеток превзойти США по выпуску продукции. Ему активно вторил П. М. Сабсович. А когда Базаров подверг подобные суждения критике, его тут же одернули. В. Е. Мотылев, в частности, писал: "Напрасно иронизирует т. Базаров относительно того, что при таком темпе развития еще современное поколение могло бы дожить до безгосударственного вольного коммунизма..."
Во второй половине 1929 г. уже никто не сомневался в том, что на Западе начинается тяжелейший кризис, охватывающий весь капиталистический мир. Ныне даже трудно представить, какие беды свалились тогда на трудящихся Америки, Западной Европы, какими страшными сообщениями были переполнены зарубежные газеты всех направлений. Безработица, голод, нищета, бесперспективность... Разве не таким изображали буржуазное общество в советской печати? Теперь это признавали и на самом Западе.
В Кремле тоже делали выводы. Здесь еще более крепло представление о приближающемся крахе буржуазного
строя, его неспособности справиться с новыми потрясениями. Призыв к максимальному напряжению сил, к форсированному осуществлению скачка, обеспечивающего в минимальный срок построение социализма, становится не просто заманчивым. Такой призыв, такой скачок многим представлялся уже единственно верным решением.
Самое главное -- так считал Сталин, его голос был уже решающим. К 12-й годовщине Октября он опубликовал статью с характерным заголовком "Год великого перелома". В ней говорилось о "решительном переломе в области производительности труда", о том, что "мы в кабалу к капиталистам не пошли и с успехом разрешили своими собственными силами проблему накопления, заложив основы тяжелой индустрии". Третий признак великого перелома -- поворот крестьянских масс к сплошной коллективизации, автор органически связал "с двумя первыми достижениями".
Никаких весомых аргументов для доказательства своих выводов Сталин не приводил. Да и не мог. Опубликованные тогда же данные статистики свидетельствовали, что производительность труда в промышленности росла не быстрее, чем в прошлом году, и плановых показателей не достигла. Столь же странным было утверждение, будто в стране уже заложены основы тяжелой индустрии и решена проблема накоплений. Не отвечал реальности и тезис о "решающей победе" в социалистическом преобразовании сельского хозяйства. Прослойка коллективизированных хозяйств выросла с 3,9 % в июне до 7,6 % в октябре...
Со времени появления статьи "Год великого перелома" минуло более 60 лет. Даже теперь как-то неловко уличать во лжи человека, возглавлявшего правящую партию, политика которой вершила судьбами миллионов людей. Неловко вдвойне: и за того, кто шел на сознательный обман, и за тех, кто тогда принял желаемое за действительное, поверил, воодушевился.
Как бы то ни было, великий перелом, начавшийся в 1928 г., получил, наконец, законодательное утверждение.
Пленум ЦК ВКП (б) в ноябре 1929 г. прошел всецело уже под его знаком. Разговор шел почти исключительно о тяжелой промышленности, о новом строительстве, о необходимости любыми силами, любой ценой (именно так и говорилось) ускорить развитие машиностроения, выпуск тракторов, различных видов сельхозтехники. Когда же Куйбышев в своем докладе в очередной раз сказал о предстоявшем увеличении капиталовложений в развертывание
индустрии, Микоян не выдержал и крикнул: "Нарушаем пятилетку на каждом шагу. Что это такое?" В ответной реплике все услышали: "Да, пятилетка нарушается по всем швам".
Общий тон выступлений был оптимистичен. Результаты первого года ободряли, и ряд участников Пленума твердо выразил уверенность в досрочном выполнении пятилетки. Угольщики с учетом достигнутого полагали справиться с заданием в четыре года. Тракторостроители не сомневались в большем: они считали возможным обогнать Америку в три года. Шло как бы соревнование за провозглашение наивысших обещаний. В итоге постановили резко увеличить в 1929/30 году темп развития крупной промышленности по сравнению с наметками пятилетки. Причем даже не до 28 процентов, как не без колебаний предложил Куйбышев, а до 32 -- именно эту цифру еще до Пленума назвал в своей статье Сталин. Никаких аргументов при этом он снова не приводил.
