– За связь с ворами могут и того… – Натан изобразил, что на его шее затягивается петля, чем непроизвольно доставил Адсону удовольствие.
– Не такой уж и большой для тебя риск. Ты еще скажи, что не знаком с Грэхэмом, – бывший ополченец напряженно сцепил пальцы рук и замолчал.
– Знаком – не знаком, твое какое дело? – огрызнулся торговец. Он сложил на груди ладони, опустил голову и, немного подумав, тихо произнес: – Хорошо, я попробую. Только руда вперед, рыбаки! – добавил Натан едко.
Адсон проглотил колкость и с замиранием сердца спросил:
– Сколько?
– Бочонок видишь? – показал торговец на стоящую возле тачки небольшую бочку.
– Вижу.
– Вот такой же и наполни.
Адсон поморщился. За бочку руды можно было купить простенькую каравеллу.
– Не слишком жирно? – попытался он торговаться.
– В самый раз, – нагло заявил Натан. – Руда не деньги, а товар. Мне ее продать нужно, а где я тут покупателя найду? Придется на континент везти, с капитаном договариваться. Каждому заплати! – Натан протянул руку ладонью вверх, словно предлагая что-то с нее взять.
– Хорошо, будет тебе бочонок, – не стал продолжать спор Адсон.
– Когда?
– Через три дня подготовлю. Заберешь возле Одинокой Башни, в трюме старого корабля.
– Куда лодку пригнать?
– Под Одинокой Башней есть небольшой грот. В нем пускай и оставят. Как быстро справишься?
– Почем я знаю?! – всплеснул руками Натан. – Свою подругу спроси. Но я ничего не обещаю, – поспешил оговориться алчный торговец.
– Обманешь – найду способ тебя достать. Уж поверь! – на всякий случай пригрозил Натану Адсон.
Торговец насупился и недовольно проворчал:
– Натан честь знает.
Адсон удовлетворенно кивнул, хотя и был убежден, что слово «честь», прозвучавшее из уст торговца, имеет особенный смысл, идущий вразрез с общепринятыми представлениями о порядочности.
– И еще одна просьба…
– Что еще за «просьба»? – взвился лавочник. – Никаких просьб. – Он суетливо замахал руками, подтверждая тем самым нежелание слышать что-либо еще.
– Это совсем несложно, – примирительно произнес Адсон. – На бочке я оставлю письмо. Передай его Лие.
Адсон и Натан скрестили взгляды.
– Только в память о нашей дружбе, – согласился лавочник.
Последние слова прозвучали откровенным лицемерием, однако Адсона мало заботила искренность торговца.
Увлеченно беседуя, каторжанин не заметил, как со спины к нему подошел один из стражников:
– Эй, рудокоп! Чего здесь шляешься?
В голосе тюремного стража слышалась угроза. В Таниевой Долине редко кто из охраны, разговаривая с каторжанами, не пытался выглядеть суровее, чем он был на самом деле. «Берт! – напрягся Адсон, мысленно готовясь к неприятностям. – Слышал что-нибудь или нет?» – мелькнула тревожная мысль, сердце болезненно сжалось.
– Я жду ответа, – щурился против солнца стражник.
– В штольне прогнила опора. О таком велено докладывать незамедлительно, – выпалил десятник подготовленную заранее фразу. – Я жду Филиппа Лероя.
– А мне кажется, что ты злоупотребляешь нашим доверием, – не унимался Берт. – По-моему, кое-кто стал забывать, что он тут осужденный.
– Я ничего не забываю, – возразил Адсон и тут же об этом горько пожалел – Берт наотмашь ударил каторжанина в ухо. Боль острой иглой прошлась по телу и стала прорываться где-то в районе затылка, голова загудела.
– Закрой рот, – с ненавистью прошипел Берт.
Адсон потер занявшееся ухо и кротко ответил:
– Конечно же, вы правы. Мое место в штольне, а не здесь, и я незамедлительно отправляюсь назад.
– Нет уж, постой, – вошел стражник в раж.
Натан спешил собрать товары, не желая становиться свидетелем передряги. Второй удар неминуемо отправил бы Адсона на землю, но кулак тюремного стража остановился в дюйме от его виска – запястье не в меру разошедшегося буяна крепко сжимал Ланс. В следующий миг тыльной стороной ладони он ударил Берта в подбородок. Не ожидая нападения, стражник нелепо взмахнул руками и упал на спину.
– Все-таки ты плохо усвоил первый урок! – с нескрываемой неприязнью произнес Ланс. – Правило номер один: воин никогда не должен терять бдительность. Даже если, на первый взгляд, ему ничто не угрожает.
Стражнику хватило сообразительности не вступать в перепалку, но его лицо предательски пошло пунцовыми пятнами. Самолюбие Берта страдало третий раз за день. Все неприятности начались во время утренних учений, когда над ним посмеялись товарищи, потом ему осмелился дерзить каторжанин, а теперь никчемный торгаш и все тот же разговорчивый десятник стали свидетелями очередной унизительной для представителя закона ситуации.
Едва Берт поднялся, Ланс сделал шаг вперед, тесня стражника. Тот побледнел и, как побитая собака, затрусил прочь. Лишь у ворот он замедлил шаг, но так и не отважился обернуться.
– Спасибо, Ланс, – Адсон приложил руку к груди и слегка склонил голову.
– Ты знаешь мое имя? – удивился защитник.
– Кто же его не знает? В лагере только и разговоров, как ты победил Фредерика и Керка.
– Уверен, что и среди вас найдется немало достойных воинов. Если бы в состязании участвовали узники, еще неизвестно, кто бы одержал верх, – совершенно серьезно предположил Ланс.
– Возможно, – согласился Адсон. – Только кому это нужно? Теперь наше место, как сказал Берт, в шахте.
– Не отчаивайся, – посочувствовал Ланс. – За что осудили?
– Вином поддельным торговал.
– Не самый серьезный проступок.
– Может, и так, только сейчас всех под одну гребенку чешут.
Ланс сочувственно кивнул.
– Как твое имя? – спросил он.
– Адсон. Адсон Мередик, – представился рудокоп.
– Ланс, где ты пропадаешь? – Нежный девичий голос заставил Адсона вздрогнуть. Обернувшись, он увидел невысокую кареглазую девушку. Из-под длинных ресниц на него смотрели лучащиеся озорством глаза. Ушитые кожаные штаны обтягивали стройные ноги, узкие сапоги прилегали к икрам. Из-под куртки выглядывал белый треугольник сорочки.
Адсон почтительно склонил голову. Девушка дружелюбно улыбнулась и, обращаясь к Лансу, попросила помочь натаскать ей воды.
– Удачи! – бросил Ланс на прощание.
– И тебе того же! – пожелал случайному знакомому Адсон. – Может быть, мне когда-нибудь удастся вернуть долг.
– Может быть.
Адсон проводил гостей взглядом, пребывая в твердой уверенности, что сегодняшний день все-таки можно назвать удачным: во-первых, он договорился с Натаном, во-вторых, познакомился с Лансом. И тот разговаривал с ним на равных. Словно и не было Таниевой Долины, рассвирепевшего Берта, мерзкой утренней каши. В сердце Адсона с новой силой вспыхнула надежда. Надежда на то, что скоро все это закончится, что не придется терпеть насмешки надзирателей, обходить стороной это ничтожество – Роуга, кланяться Ральфу и Ричарду, встречать рассвет в штреке.
Быстрым шагом Адсон миновал оба поста и, выйдя на лесную дорогу, перешел на бег. Деревья слились в две непроницаемые стены, легкие горели огнем, чистейшего лесного воздуха, напоенного запахом трав и листвы, было недостаточно, чтобы затушить полыхавший в груди пожар. Адсон спешил к скалистому обрыву близ Одинокой Башни.
Свежий бриз, дующий с моря, с силой ударил в грудь. Перед рудокопом красовалось море: лазурно-синее, покрытое белыми шапками волн, спешащих издалека. Из дальних стран, где под невидимым отсюда солнцем сверкают прекрасные города, в которых живут счастливые люди. Там не бывает войн, и под небом, укрывающим этот волшебный мир, влюбленные никогда не расстаются.
Реальность возвращалась медленно и неотвратимо. Как приходит старость, как наступает восход солнца или его закат. «Не бывает так, чтобы все были счастливы, – подумал Адсон. – Люди разные, и каждому необходимо что-то свое, особенное».
Узник вознес руки к небу и, словно обращаясь к незримому, но вездесущему Богу, исступленно прокричал:
– Я не сдамся! Ты слышишь, сукин сын? Я никогда не сдамся, чего бы мне это ни стоило, что бы на этом проклятом острове ни произошло!
Глава V
Последние дни
Жилье заместителя коменданта неприятно напоминало ночлежку. Первые два года Филипп еще старался поддерживать в нем порядок, но со временем потерял к этому занятию какой-либо интерес. Толстый слой пыли покрывал стол, двухстворчатый шкаф, подоконник и давно не мытый пол. На деревянном ложе валялись небрежно скомканное одеяло и посеревшая от грязи подушка. Из-под кровати торчал угол сундука, зачем-то выкрашенного в кричащий оранжевый цвет. У стены пристроился квадратный стол с неизменной кружкой и два криво сколоченных табурета.
Филипп достал из сундука бутыль рисового рома, вернулся к столу и наполнил кружку доверху. «Мои дни серы, как штаны рудокопа», – пришло ему в голову дурацкое сравнение. Усмехнувшись, Филипп глотнул рома. Чем больше он пьянел, тем ярче становились краски: стол постепенно стал ровным и гладким, пыль куда-то исчезла, кровать выглядела королевским ложем. Филиппа уже не беспокоили запасы продовольствия, истощение рудных пластов, рыскающие в окрестностях хищники.
