— Глупости. Он старается быть хорошим, — я сама не понимала, зачем защищаю его, если только что была готова запустить ему в голову парой десятков банок с консервами.
— Усыпляет бдительность, чтобы нанести очередной укус, как только ты расслабишься. Или же совершает свои гадости бессознательно. Что не оправдывает его, а делает даже еще более общественно опасной личностью.
— Эрик, что за тирада? Ты видел его один раз, а уже вывел психологическое заключение.
— Вспомни, в каком виде я его видел. К тому же в хрущевках отличная слышимость.
Деструктор фыркнул, явно осведомленный о ночном происшествии.
— Надо дать ему шанс, — неуверенно повторила я уже сказанное кому-то ранее, на этот раз с куда меньшей уверенностью.
— Надо дать ему пинка. Но как знаешь.
— На твоем месте я послушался бы папу, — посоветовал Деструктор.
Расплывчато намекнув на недовольство по поводу моей медлительности («Я голоден!»), Вадик принялся за дело. Для начала он решил вытащить кости из курицы методом хаотичного тыканья в нее ножом.
— Это делается не так, — осторожно начала я, и мы сразу поругались.
— То есть ты хочешь сказать, что я это делаю неправильно?
— Нет, но…
— То есть я даже не способен достать кости из курицы?
— Нет, я… — с этим человеком меня не оставляло ощущение, что я пытаюсь собирать ромашки на минном поле.
— Знаешь что, тогда разбирайся сама! — он придвинул ко мне доску.
— Хорошо. А ты пока можешь порезать чеснок и базилик. Или займись картошкой.
— Этот твой приятель… откуда у него ключи от твоей квартиры? — спросил вдруг Вадик.
— Ну, он мой друг, и я дала ему ключи от моей квартиры.
— Я тоже твой друг, но мне ты ключи не дала. Видимо, с этим «другом» у тебя особенные отношения.
— Я предлагала тебе ключи. Вчера. И что значит «особенные отношения»? Он мой сосед. Люди часто хранят запасные ключи у соседей. Вдруг свои потеряю, или еще что.
— Вы все так говорите.
— Кто «мы все»?
— Вы. Все, — Вадик втянул нижнюю губу.
— Кроме нас с тобой в этой кухне никого нет.
— Ты стала какая-то истеричная, — с сожалением подытожил Вадик, кромсая чеснок резкими нервными движениями.
Я с недоумением наблюдала за ним.
— Я не понимаю, почему ты расстроился. И не стучи так ножом, попадешь по пальцу.
— Не притворяйся, что тебе есть дело до моих пальцев.
«Как минимум мне не хочется есть ужин с кровью», — подумала я, но вслух произнесла:
— Давай лучше я.
Он тут же плюхнулся на табурет и скорбно сгорбил спину, игнорируя нечищеную картошку. Пришлось заняться ею самой, жалея, что у меня нет лишней пары рук. Картофельные клубни я порезала дольками, а на слой курицы, избавленной от костей и натертой специями, выложила чеснок и базилик.
— Что теперь?
— Моцарелла.
— Я не покупала моцареллу. Ее не было в списке.
— Да, я попросил тебя устно.
— Ты не говорил.
Вадик вскинул голову.
— Замечательно! Теперь я во всем виноват! Ты прямо как моя мать. Все время перекладываешь с больной головы на здоровую.
— При чем здесь твоя мать? Ты собрался готовить, значит, ты отвечаешь за продукты.
— Хорошие начинания наказуемы.
— Нет! Просто должен же кто-то контролировать процесс.
— Я всего лишь попросил тебя купить моцареллу!
— Ты не просил меня купить моцареллу! — взорвалась я.
Вадик скрестил на груди руки и запрокинул голову, вперив взгляд в успокаивающую его точку на потолке.
— Знаешь, а ты изменилась. Большой город испортил тебя.
— Я всю жизнь прожила в этом городе.
Он страдальчески улыбнулся.
— Опять эта убийственная логика.
Не в силах смотреть на эту напыщенную физиономию, я отвернулась к плите.
— Придется обойтись без сыра. В любом случае вряд ли мне удастся найти моцареллу в магазинах поблизости. Это не самый популярный сорт.
Кипя от гнева, я свернула курятину в рулет и поставила в духовку. Наверное, год назад я бы спокойнее отнеслась к происходящему. Но, пострадав от целой вереницы недоумков, я начала терять терпение. Не уверена, что это прогресс, но, с другой стороны, сколько можно надо мной издеваться?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Когда я поставила перед ним тарелку, Вадик, аккуратно взяв вилку в левую руку, а нож в правую, отрезал маленький кусочек, тщательно прожевал его и выдал вердикт:
— Совсем не то без моцареллы.
Ужинали мы в молчании. После, помыв посуду, я демонстративно воткнулась в Джулию Гарвуд — даже и не думай еще что-нибудь сказать или просто подойти ко мне. Пользуясь моментом, Вадик смылся.
Утром меня разбудил его стон.
— Что случилось? — прибежала я в кухню.
Вадик лежал на раскладушке наискось, свесив руки и ноги.
— О, я болен, о, мне плохо. Меня знобит. Или даже бросает в жар.
— Так тебя знобит или бросает в жар? — Я потрогала его лоб. — На ощупь температура нормальная.
— Опять пошли придирки, — надулся Вадик. — Если я говорю, что у меня есть температура, значит, она есть.
— Принести тебе градусник?
— Нет уж. Раз ты не веришь в мою температуру, мне не нужен градусник.
— Странная логика…
Вадик запрокинул голову и издал болезненный стон.
— Ладно, — смягчилась я. — Приготовить тебе завтрак?
Для болезного аппетит у него был отменный: оладьи, моя шоколадка, моя сливочная помадка, мои заварные с кремом, — все пошло на ура.
— Вечером тебе уезжать… надеюсь, к тому времени ты оклемаешься.
— Я тоже надеюсь. Но вот беда — я не купил фонарики. Кстати, я говорил тебе, что обещал их ко дню рождения моего маленького двоюродного братика?
Я проглотила уже, наверное, сотый тяжелый вздох.
— Я съезжу за фонариками.
— Посмотри адрес в Интернете.
Конечно, ехать мне предстояло на другой конец города…
Если день начался так себе, то дальше он, как правило, становится еще хуже. Только я вышла из дома, как стартовали неприятности: внезапно полил тяжелый холодный дождь. Автобус куда-то запропастился, и, пока я ждала его, одна из проносящихся мимо машин окатила меня брызгами с ног до головы — к чему я отнеслась равнодушно, потому что уже была вся мокрая. Наконец я втиснулась в переполненный автобус, но уже через пять минут мы встряли в пробке. Я была сама не своя от счастья, когда, спустя час, с отдавленными ногами, смогла выпрыгнуть из автобуса прямо в глубокую грязную лужу.
В магазине меня встретили с очаровательнейшей улыбкой и с ней же уведомили, что фонариков в продаже нет.
— Но я звонила по номеру на вашем сайте, и мне сказали, что они в наличии…
— Наверное, в другом филиале — у нас же сеть. Если хотите, я позвоню, узнаю, где именно.
— Спасибо, — устало понурилась я.
И опять мне пришлось ехать к черту на кулички.
Встретившая меня по другому адресу улыбка ничем не отличалась от предыдущей. Зато здесь были фонарики.
— Сколько вам?
— Думаю, парочку.
— Они в упаковках по пять.
— Тогда одну упаковку.
— 500 рублей.
Я раскрыла кошелек. Хотя я отчетливо помнила, что после вчерашних покупок у меня оставалась тысячная купюра, внутри почему-то отыскались только несколько сотенных и мятые десятки.
— Секундочку, — я вывалила содержимое кошелька на прилавок, и монетки покатились, зазвенев. — 400 рублей… 450… 480… 490… 498, — в ступоре я уставилась на горку купюр и монет. — Мне не хватает два рубля. Вы можете их мне простить?
Улыбка ослепила меня своим дирольным блеском.
— Нет.
— Тогда я завезу монетку завтра. Честное слово.
Улыбка сияла, как софиты.
— Нет.
— Когда вы закрываетесь?
— В шесть. Сегодня короткий день.
Я посмотрела время на мобильнике — пока туда, пока обратно, не получается.
— Вы еще успеете получить товар сегодня, если сделаете заказ в нашем Интернет-магазине, — подсказала Улыбка. — Но вам придется доплатить за срочную доставку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Сколько?
— 500 рублей.
Не скромно, но выбора у меня не было. Оформив заказ по телефону, в окончательно испорченном настроении я поехала домой.
