И вот теперь товарищ Жуков вздумал взять реванш, подобно хакеру, прорваться сквозь незримые заслоны, войти в медвежью клетку, на сей раз зная, что он там. Потому он и стремился полететь на поиски обломков и в самолет Главного Конструктора залез всеми правдами и неправдами; потому он и стоял ошалевший перед разбившейся давным-давно СУшкой, обнаружив, что нет там останков погибших пилотов.
Ночью в горах стреляли. В лагере никто не спал, охранники сидели с оружием наизготовку, высматривали в приборы ночного видения окружающее пространство, реагируя на каждый шорох. Только Главный Конструктор оставался невозмутимым и плотно занятым своими делами. Он с вечера распустил огромные усы штыревых антенн, установил на земле какие-то приборы и теперь неотступно дежурил возле них, снимая показания. Изредка выходил с кем-то на связь, и потому что ничего не сообщал, было ясно, что «адвокат» еще не объявился.
Все ждали рассвета: одни как избавления от ночных страхов, другие как возможность испытать на себе солнечный ветер — момент истины.
И он наступил. Все было так, как в детстве, и так же, как в то утро, когда Шабанов бежал от места приземления. Мир на минуту оцепенел, разом и повсюду исчезли комары, перестал бежать даже сок из березы, подрезанной охранниками, и муравьи, плотно облепившие сладкий ствол дерева, не смели пошевелить усиками. Но в этот миг из темной сини запада в светлый бирюзовый нимб ворвался красный самолет — красный, потому что летел высоко и был уже освещен солнцем, и сейчас же все зашевелилось, подул утренний ветер, зашумела хвоя над головой, в воздух поднялись вертолеты, а горизонт не открылся — так и остался стоять сумрачным, пустынным, сохраняя свой прежний, изломанный, игольчатый рисунок.
Град Китеж, о котором писал в монографии Забродинов, не восстал, и не появилось из сумрачно-туманного пространства ни древнего монастырского здания, ни Великой Китайской стены, ни хребта со странным названием Дангралас.
— Момент истины пойман! — объявил хакер. — Бортовые датчики засекли его на семь сотых секунды раньше, но погрешность произошла из-за разницы точек наблюдения. Самолет снимал показания на высоте пяти с половиной тысяч метров. Можно определить скорость распространения солнечного ветра!
— А хребта нет, — сказал Шабанов и, подняв с земли гермошлем, побрел к месту падения самолета. — И вообще, это другое место…
Когда он вернулся к обломкам, солнце стояло уже высоко и на месте катастрофы вовсю кипела работа. Разрезанный по пилотской кабине фюзеляж с помощью ваг и веревок спасатели МЧС тащили к длинному ряду кусков дюраля и агрегатов машины — готовили к транспортировке, а в двадцати метрах от него солдаты срочной службы с мотопилами и топорами разрубали вертолетную площадку. На Шабанова никто не обращал внимания и он, незамеченный, прошел вдоль останков самолета. «Черных ящиков» здесь, разумеется, уже не было, наверняка уже отправили в округ, но зато среди битого и рассортированного металлического хлама он нашел ручку управления, сломленную у основания в момент крушения. Оглядевшись, Герман поднял ее, сунул за пазуху и, отойдя подальше от людей, осмотрел хват: тот самый, исковырянный возле большого пальца…
Это была последняя ручка, за которую он держался в небе, штурвал последнего самолета — можно сказать, вещь памятная, музейная, и можно повесить на стену вместе с гермошлемом, как экспонаты. Шабанов отскоблил номер, начертанный красной краской — каждый обломок успели промаркировать, затем снял тельняшку, аккуратно завернул ручку и спрятал за брючной ремень под куртку. Выпирает, конечно, но в суете вряд ли кто заметит, и даже, если заметят, никак не подумают, что он стащил что-то из кучи металлического мусора, в который превратился самолет.
Он не знал, когда будет вертолет и как скоро его вывезут отсюда, впрочем это было теперь не особенно-то важно; и казалось, все равно где лежать — в инфекционном, в генеральской палате, в «веселом» отделении или вовсе в дурдоме. Он уже был уверен, что возврата в утраченный мир нет и никогда не будет, и нечего обольщаться, что ярко-желтый шар, так напоминающий зрелую осеннюю тыкву, найдет его над землей, когда он снова будет допущен к полетам и поднимется в небо. А раз так, то нужно ли прикидываться, выкручиваться, врать, просчитывать все и хитрить, отвечая на вопросы тестов, начальников, хакеров и маркитантов. После полетов с Агнессой всякий летательный аппарат казался неказистым, смешным и несовершенным, пожалуй, за исключением одного — махолета, построенного в школьной мастерской.
Часа через три появился Главный Конструктор с охранниками, избавился от ноши и подошел к Шабанову.
— Не расстраивайтесь, Герман Петрович, — успокоил он. — Я все равно верю вам. Просто сегодняшний опыт не удался, но отрицательный результат — тоже результат.
— Все равно она вертится, — сказал Шабанов.
— Кто вертится?
— Земля.
Он воспринял это как некое философское обобщение.
— Если здесь, в части ничего не получится, я готов взять вас в НПО летчиком-испытателем, — хакер всегда говорил уверенно и определенно. — Независимо от диагноза, который вам поставят… И вашего адвоката тоже, если вернется живым и здоровым. Мне нужны такие люди.
— Спасибо, не надо, — не раздумывая, обронил он.
— Не говорите мне «нет». Подумайте.
— Уже подумал…
Хакер посчитал, что Шабанов переживает неудачу, решил, что такой разговор пока не к месту и удалился.
Герман же сидел и ждал, когда солдатики сварят обед на костре, потому что испытывал нестерпимый, как в детстве, голод. А они едва шевелились, хотя время близилось к полудню, и еще только кипятили воду в котле и продували макароны.
В это время на недорубленную площадку стал садиться военный вертолет. Солдатики разбежались по сторонам, ветром от лопастей подняло и частью разметало легкие обломки самолета, чуть не опрокинуло котел, однако залило костер, и повара принялись раскочегаривать и раздувать его вновь, вызывая еще большее недовольство Шабанова.
Из вертолета вышел один товарищ Жуков, после чего машина вновь взмыла в воздух. Кадет плелся, будто пьяный, держась за деревья, оружие и разгрузочный жилет он или потерял, или отняли, безрукавая фуфайчонка была изодрана в клочья, отовсюду торчала вата, а босые ноги разбиты и изодраны так, что нет живого места. Он сел рядом с Шабановым, скрючил израненные, кровоточащие ступни и долго молчал, не поднимая глаз.
Потом сказал в землю:
— Ты меня обманул.
Герман не ответил, поскольку не знал, что говорить. И тогда Олег вскинул голову, облизнул запекшиеся губы и проговорил отчетливо:
— Зачем ты меня обманул?
— Ты же не барышня, чтоб обманывать, — сказал Шабанов миролюбиво. — Вот я девушку одну обманул. Знаешь, Магуль с почты…
— При чем здесь девушка?! Ты мне наврал!
— А ее обманул. Пообещал тигровую шкуру достать и привезти…
— Какую шкуру?! — чуть не задохнулся он. До взрыва оставались считанные секунды. Кадет уже выдернул предохранительную чеку и в душе его догорал замедлитель.
— Обломки моей машины видишь? — Шабанову хотелось остановить или хотя бы приглушить этот взрыв.
— Ну! Обломки!..
— Вот мой гермошлем с места приземления.
— Ну и что?!.
— Вертушки всю ночь гонялись за охотниками! Это что, не аргумент?
— Да в звезду все твои аргументы! Где?.. Где хутор? Где хлеб с молоком? Где город в парке с озером и лебедями?!
— Ладно, остынь, горячий Парамоша, — Герман хотел его приобнять — кадет вывернулся. — Хакер предлагает тебе работу, независимо от диагноза, летчиком-испытателем в НПО. Ему такие люди нужны.
— Пошел ты со своим хакером!! — громыхнул товарищ Жуков. — Ну зачем ты наврал?!. Я же поверил! Поверил, что он есть, этот мир! Каждому слову поверил! А ты наврал, как последний!.. Зачем?! Зачем ты все это придумал?!. И обманул! Я обрадовался, поверил, у нас есть будущее. Не у нас с тобой — у всей цивилизации! Но его — нет. Нет!
Он орал, бесслезно плакал и давился невидимыми слезами. А Шабанову не хотелось утешать — наоборот, подкатывало какое-то ярое, мстительное озлобление.
— Зато мы теперь квиты! — сказал он. — Ты первый меня обманул!
— Я?! — взревел Олег. — Я обманул?!
— А помнишь клетку с медведем?!
Товарищ Жуков вскочил, выпучил глаза, вытянул губы трубочкой.
— Ничего себе — вспомнил! И сравнил!.. Да я уверен был — медведя там нет!
— А он оказался в берлоге!
— Но я-то не знал! И был уверен!
— И все равно! Медведь оказался в клетке!
Он сел и замолчал, уставившись на свои побитые ноги. Шабанов выждал минуту — солдатики уже спустили в котел макароны и теперь валили туда тушенку из банок, забросил на всякий случай автомат за спину и подошел к ним, выбрал миску из посудного ящика побольше и подставил.
