В другом подобном случае чекистов очевидным образом «прикрыли». Во время расследования в 1926 г. фактов повального разложения руководства Барабинского округа выяснилось, что пьянствовали, дебоширили и посещали притоны также начальник окротдела ОГПУ М.А. Атенков и один из уполномоченных В.П. Журавлев. Однако если советское и милицейское начальство округа пошло под суд, то Атенков с Журавлёвым отделались партийными взысканиями и понижением в должности[374].
Вот красноречивые фрагменты выступления Заковского на заседании ячейки ВКП(б) полпредства ОГПУ 1 июля 1926 г., посвященном борьбе с пьянством:
«Пьянство вошло в обычное явление, пьянствуют с проститутками, разъезжают на автомобилях даже члены бюро ячейки. (…) О пьянках нашего аппарата известно в Москве. Мне товарищ Ягода говорит: "У вас пьяный аппарат", — и отрицать не приходится. В аппарате есть не спайка, а спойка и самая настоящая. (…) Некоторые пьют, пользуются у частника широким кредитом, им дают вместо одной бутылки — три. Это считают нормальным, а сообщить об этом считают преступлением. [Непьющего] товарища начинают избегать. (…) Взяли это Юдина, члена партии с 1905 года, на исправление от пьянки и посадили в ЭКО, а когда он там увидел, что там творится, то последний костюм с себя пропил и ко мне его привели оборвышем и с луковкой во рту; ест он эту луковку и говорит: "Хотя я пью, а садить меня не смей [в подвал под арест — А.Т.]" (…) Пить можно, но только в своём узком кругу чекистов и не в общественном месте. С исключением т. Верхозина [начальник ЭКО — А.Т.] поторопились, вопрос не обдумали. Его можно бы исправить».
Б.А. Бак добавил красок в описание нравов своих подопечных:
«Нынешний год предоставили 50 мест на курорты и дома отдыха а, в результате, чем больше помощи, тем больше пьют. (…) Пьянство с проститутками на автомобилях нельзя скрыть, автомобили ПП ОГПУ знают все. Если в них ездят с проститутками, будет говорить весь город… Но ещё хуже, когда пьянство проникает в секретную работу. (…) Создаётся такое положение, что якобы милиция создана для того, чтобы её били пьяные чекисты… [Верхозин] был канцеляристом, делопроизводителем, выдвинули его на ответственную должность, как работник он хороший, но за пьянку неоднократно тянули (…) я лично потерял надежду на его исправление. Пить до того, чтобы кошек рвать, это никуда не годится»[375].
От алкоголика В.В. Верхозина, которого удалось потом сплавить на Дальний Восток, не отставали и рядовые сотрудники. Только с января 1926 по май 1927 г. 41 коммунист ячейки полпредства (из 18) получил взыскания за пьянство, дебоши и т. д. Пьяные выходки новосибирских чекистов регулярно рассматривались партийным бюро, причём на собраниях звучали предложения «не сажать за такие поступки в подвал, а давать хорошие товарищеские нотации». Повальное пьянство и серьёзные преступления чекисты объясняли безнаказанностью старших коллег, совершавших самые тяжелые проступки, утратой революционной перспективы, тяжелой работой и необеспеченностью досуга[376].
В октябре 1926 г. работником полпредства Красновым во время пьяной драки был застрелен секретный сотрудник угрозыска. На партийном собрании говорили о том, что «в уставе партии нет запрета на посещение пивных», а убитый сексот был-де «плохим» человеком. В итоге подавляющее большинство чекистов постановили — с учётом былых революционных заслуг — оставить убийцу в партии (потом всё же исключили). Когда весной 1927 г. пьяный оперативник В.П. Стуков случайным выстрелом убил своего коллегу В.Ф. Уральца, его изгнали из партии, поскольку за Стуковым ранее числились и пьянство, и «половая распущенность». Некоторые сотрудники полпредства страдали не только алкогольной, но и наркотической зависимостью; так, в марте 1928 г. некий Антонов, потрясая служебным удостоверением, требовал в аптеке «возбудительные средства», а после отказа устроил скандал.
Пьяное дебоширство чекистов наблюдалось повсеместно: в конце 1920-х гг. пьянство среди ответственных сотрудников Минусинского окротдела ОГПУ было поголовным, а в июле 1930 г. компания минусинских чекистов в нетрезвом виде учинила в общественном месте скандал и задержала, а потом избила ответственного работника-партийца, пытавшегося стрелять в воздух. Наказание хулиганов оказалось символическим, хотя окружком партии обратил особое внимание на факт «зверского» избиения задержанного.
Сам полпред Л.М. Заковский, легко сажавший в подвал подчинённых за всяческие лихости, был любителем сладкой жизни. Видный сибирский чекист А.Р. Горский впоследствии говорил: «Вот возьмите Заковского, он более развращён, нежели мы, а он большой начальник. Многоженство и разгульная жизнь у работников НКВД — это массовое явление»[377].
Власти в официальном порядке нагружали чекистов партийной учёбой, поощряли как физическое, так и общее развитие: при Бийском политбюро был драмкружок, а в отделении ДТЧК ст. Барабинск читались лекции, в т. ч. по антропологии. Тем не менее посещение партийных собраний и учебных занятий воспринимались как тягостная обязанность. В ответ предпринимались иногда весьма решительные меры. В опубликованном в ноябре 1920 г. списке 64 ответственных работников парторганизации Новониколаевска, отправленных на принудительные работы за непосещение учебных занятий, Значились чекисты-транспортники: председатель ОРТЧК и член коллегии уездчека Ф.М. Греккер, оперативники А.А. Мозгов, Н.А. Мозгов, А.Т. Солонгин. Большого желания развиваться у чекистов не было: в 1927 г. партячейка ПП ОГПУ отмечала, что «газеты и журналы мало кто читает»[378].
Почти сразу в органах ЧК-ОГПУ установился своеобразный и напряжённый распорядок дня. Рабочий день для советских служащих был установлен 6-часовой, но чекисты-руководители сразу стали его увеличивать, поскольку при коротком рабочем дне эффективная работа секретной службы становилась нереальной. В апреле 1920 г. омские чекисты работали 10–12 часов в сутки: с 10 до 15 и с 18 до 22–24 часов. Такой режим вызывал недовольство многих первых чекистов, которые манкировали нагрузкой; увеличение рабочего дня стало одной из причин резкой атаки партячейки Омской губчека против коллегии в начале 1920 г. Борясь за дисциплину, председатель Томской (Новониколаевской) губчека В.Ф. Тиунов 31 января 1920 г. разом уволил за опоздания и низкую работоспособность 10 сотрудников Секретно-оперативного отдела[379].
Данные о распорядке дня дальневосточных чекистов в 1925 г. говорят о некотором увеличении рабочего дня: в Амурском губотделе, ОГПУ обязательное присутствие оперативников на службе требовалось с 9.00 до 15.30, но начальники сидели на рабочих местах до 16.00–16.30. К 18.00 чекисты возвращались на работу и сидели до 23.00–24.00. Таким образом, рабочий день продолжался не менее 12 часов, а рабочая неделя составляла 6 дней. Любопытно, что в первые месяцы работы сибирских чека де-факто отмечались даже церковные праздники: 11 апреля 1920 г. Томская губчека постановила работать до 12 часов дня, а в первый и второй день пасхи никаких «занятий не производить»[380].
Паёк в июне 1921 г. чекисту-оперативнику полагался в размере 50 % боевого красноармейского и 50 % тылового красноармейского и составлял для Черепановского политбюро Новониколаевской губчека (в месяц): муки — 17 кг, мяса и рыбы — 4,5 кг, крупы — 2,6 кг, сахара или мёда — 0,9 кг, сливочного масла — 0,9 кг, сухих овощей — 0,5 кг, соли — 0,8 кг, дрожжей — 50 г., чая — 30 г., перца — 20 г., мыла 200 г., спичек — три коробки, курительной бумаги — 5 листов. Впоследствии действовала система периодических денежных и натуральных поощрений, на что уездные и губернские исполкомы выделяли средства. Летом 1921 г. зарплата оперработника политбюро составляла 5.800-6.600 руб., у заведующего политбюро — 8.800 руб. Зарплата в 1926–1929 гг. составляла 70-135 рублей у оперативников, 145–183 руб. у начальников отделений окротделов и выше[381].
К моральным поощрениям относились благодарности и грамоты от чекистских и советских учреждений, награждения часами, именным боевым и охотничьим оружием, собраниями сочинений Ленина, портретами Дзержинского. Крупные чекисты иногда награждались орденами Красного Знамени, а главной ведомственной наградой являлся серебряный значок Почётного работника ВЧК-ГПУ.
Чекисты полпредства жили в общежитиях, где постоянно вспыхивали конфликты друг с другом по причинам взаимной неприязни и низкой культуры. Полпредством периодически объявлялись учебные тревоги, после которых подсчитывалось количество сотрудников появившихся на службе более чем через 20–25 мин., с неисправным оружием либо вообще без такового, с нарушениями в форме одежды и проч.
Условия чекистской работы (ненормированный рабочий день, постоянные разъезды, участие в многочасовых ночных допросах, а также расстрелах) прямо отражались на состоянии здоровья оперативников, многие из которых подорвали свои силы ещё в гражданскую войну. Так, у начальника СОО Новониколаевской губчека С.А. Евреинова, расстреливавшего сотнями, был психоз, из-за чего ему пришлось покинуть «органы». Начальник ЭКО Алтгубчека С.Б. Овчинников (Аленев) в феврале 1922 г. был уволен по собственному желанию как нервнобольной. В 1929 г. в связи с эпилепсией уволили начальника Ачинского окротдела ОГПУ К.П. Болотного[382].
