Фридрих с благоговением уложил чашу в сундук, а ключ повесил на шею. Баудолино мысленно сказал себе, что это очень правильно, поскольку в ту минуту, похоже, не только Поэт, но и все остальные были не прочь завладеть знаменитою вещью для своих личных потребностей и планов.
После этого император сказал, что теперь уж действительно ехать необходимо. Путешествие-захват требовалось тщательно подготовить. Весь следующий год Фридрих слал повсюду гонцов, в частности к Саладину, а также договаривался о встречах с представителями сербского князя Стефана Немани, византийского василевса и иконийского султана сельджуков, для того чтоб обсудить порядок прохода через подвластные им территории.
Король Англии с королем Франции решили отправляться по морю, а Фридрих в мае 1189 года выступил сухопутной дорогой из Регенсбурга с пятнадцатью тысячами всадников и пятнадцатью тысячами оруженосцев. В некоторых рассказах встречались сведения, что по венгерским равнинам прошло шестьдесят тысяч конных и сто тысяч пеших воинов. Указывалась и другая цифра: шестьсот тысяч пилигримов. Конечно, летописцы преувеличивали. Баудолино не мог бы сказать, сколько именно народу было в войске, но приблизительно двадцать тысяч душ. В любом случае армия была солидная. Если не считать по головам, а смотреть издали, получался лагерь такого громадного размера, что где он начинается, было ясно, а вот где он кончается, было неведомо никому.
Во избежание разбоя и мародерства, не желая повторять опыт прежних походов – нищих толп, которые потопили в крови Иерусалим сто лет назад, – император выбрал другой путь. Этот поход должен был выглядеть иначе. Его участники были настоящими воинами Христа, а не жалкими оборванцами, в свое время выступившими чтоб заработать себе Царствие небесное и вернувшимися домой с кучами тряпок, снятых с зарезанных евреев. Нет, Фридрих принимал только тех, кто способен был просодержать самих себя два года, а солдатам выдавал по три марки серебром на провиант. Взялся отвоевывать святые места, будь готов к соответствующим издержкам.
В армию вступило много итальянцев. Кремонцы во главе с епископом Сикардом, отряд из Брешии, из Вероны под командованием кардинала Аделярда и даже некоторые александрийцы, в частности старые приятели Баудолино: Бойди, Куттика из Куарньенто, Порчелли, Алерамо Скаккабароцци, чье прозвище было неприлично, Коландрино – брат Коландрины, то есть Баудолинов шурин, кое-кто из Тротти, и с ними Поцци, Гилини, Ланцавеккья, Пери, Инвициати, Гамбарини и Чермелли, снаряженные кто на собственные деньги, кто на средства городской управы.
Праздничным парадом прошлись вдоль Дуная до самой Вены, а оттуда до Братиславы, где в июне была назначена встреча Фридриха с королем Венгрии. После этого воинство втянулось в болгарскую чащу. В июле они встретили сербского князя, который подбивал Фридриха на союз против византийцев.
– Полагаю, что эта встреча, – сказал Баудолино, – насторожила вашего Исаака. Он забеспокоился, как бы армия не польстилась на Константинополь.
– И не ошибался.
– Он ошибся на пятнадцать лет. В тот поход Фридрих действительно собирался на Иерусалим.
– Но мы все-таки нервничали.
– Понимаю. Громадные иноземные рати движутся по вашей территории. Неуютно. Но и вы нам не давали потачки. Когда мы пришли в Сердику, оказалось, что обещанный провиант отсутствует. Возле Филиппополя мы наткнулись на ваши форпосты, те, надо заметить, улепетывали, сверкая пятками, как все ваши защитники при любой стычке.
– Тебе известно, что тогда я был правителем Филиппополя. От двора и к нам все время получались противоречивые указания. Сначала василевс велел возвести вокруг города замкнутую стену и выкопать глубокий ров, дабы противостоять при вашем прибытии. А потом, когда мы все это проделали, он же потребовал все уничтожить, чтобы эти укрепления не использовались вами, неприятелями.
– Вы перегородили горные ходы бревнами и вереями. Вы нападали на наших воинов, разъезжавших за провизией.
– Это были грабители.
– Стали ими, ибо не получили от вас договоренного питания. Вы нам спускали с городских валов корзины с продуктами, но в ваш хлеб была подмешана известь и другие вредные вещества. Как раз на марше император получил письмо от бывшей иерусалимской королевы Сивиллы. Она рассказывала, что Саладин, дабы остановить наступление христианской рати, послал императору Византии изрядное количество отравленного зерна и сосуд вина, до того ядовитого, что раб Исаака, принужденный понюхать вино, моментально скончался на месте.
– Бредни.
– Да, но наших послов, прибывших от Фридриха в Константинополь, василевс продержал неведомо сколько часов на ногах, а потом отправил в темницу.
– После этого он отпустил их обратно к Фридриху.
– Когда мы вступили в Филиппополь, город был пуст. Все как растворились. Тебя тоже не было в помине.
– Согласно должности, я выполнил все, чтоб не попасть в неволю.
– Ну предположим. Тем не менее, когда мы вступили в Филиппополь, василевс заговорил по-другому. Все оттого, что там мы провели переговоры с армянами.
– Армяне приняли вас по-братски. Они такие же раскольники, как и вы. Не почитают святые иконы. Служат на опресноках.
– Значит, правые христиане. К нам они сразу же обратились от имени своего князя Льва, гарантируя безопасность и свободный проход по армянским владениям. Что все обстояло не так уж просто, стало заметно в Адрианополе, когда появилось посольство от Килидж-Арслана, сельджукского султана Икония, именовавшего себя владыкой над тюрками и сирийцами, а кроме того, над армянами. Кто же и над кем являлся начальником?
– Килидж старался противостоять возвышению Саладина. Килидж мечтал завоевать христианское царство Армению. Он думал, что армия Фридриха ему в этом деле поможет. Армяне же уповали на то, что Фридрих даст отпор притязаниям Килиджа. А наш Исаак, памятуя о поражении под Мириокефалоном, где византийцев разгромили те самые сельджукские тюрки, надеялся, что Фридрих сшибется с султаном Килиджем. Он был бы не против и чтобы Фридрих сшибся с армянами, поскольку они нарушали покой империи. Вот почему, извещенный, что и армяне и сельджукиды гарантируют латинянам проход через свои территории, он решил, что не должен чинить препоны Фридриховой армии, напротив, должен способствовать ей и дать возможность переплыть Пропонтиду, тем приближая Фридриха к нашим врагам и отдаляя от самих нас.
– Бедный отец. Чаял ли он оказаться оружием в руках взаимно враждующей оравы. А может, он все понимал и надеялся восторжествовать над всеми до единого? Я знаю только, что при мысли о союзе с христианской державой, с армянской, что лежала по ту сторону Византии, Фридрих трепетал. Ему это мнилось предвосхищением самой главной цели. Он гадал, и я гадал вместе с ним: не откроют ли армяне нам дорогу к Пресвитеру? Как бы то ни было, ты, конечно, прав: после негоциации с сельджукидами и с армянами мы получили от Исаака корабли. И именно в Каллиполисе я увидел тебя. Ты от имени василевса передавал нам суда.
– Нелегко было принять это решение, – ответил Никита. – Василеве поставил под угрозу отношения с Сала-дином. Нам пришлось направить к султану посольство, пояснить свое поведение. Саладин, великий человек, смог нас понять. Осложнений не последовало. Повторяю, к тюркам у нас не может быть претензий. Это вы, раскольники, постоянная причина наших злонесчастий.
Глянув друг на друга, оба сообразили, что не стоит им разбираться, кто был прав, кто виноват в тех давних дрязгах. Ведь имел свои причины и Исаак. До тех пор все пилигримы, проходившие по Византии, искушались и задерживались, видя столько славного добра на разграбление. Чем идти и рисковать шкурой под Иерусалимом... Фридрих, впрочем, действительно хотел только проследовать своей дорогой.
Они прибыли в Каллиполис. Хотя это был пока еще не Константинополь, даже и там солдатам открылись соблазны радостного города, с переполненным портом, где у пристани галеры и дромоны готовились принять коней, конников, обозы. Работы было не на один день; дожидаясь отплытия, наши друзья придумывали себе занятия. С самого начала похода Баудолино хотел употребить Зосиму на что-нибудь полезное. Тут он надумал заставить его обучать греческому всю компанию. – Там, куда мы попадем, – приговаривал он, – никто о латыни слыхом не слышал, не говоря уж о германском, о провансальском или о моем языке. С греческим у нас хоть будет надежда объясниться. – Так, за посещениями блудных домов и разборами восточной патристики, время текло незаметно.
В гавани каждый день был рынок. Друзья решили пойти, очень уж притягательно блестели украшения и пахло специями. Зосима, спущенный с цепи, дабы служил проводником (под бдительной охраною Борона, который не терял его из виду) предупредил: – Вы, латинские и алеманские варвары, не знакомы с правилами нашей римской жизни. Вы учтите, что на рынках, по первому впечатлению, ничего покупать не потянет, потому что все чересчур дорого. Но если вы хоть раз заплатите, сколько с вас спрашивали... вас не то чтобы посчитают олухами; что вы олухи – это они знают заранее... но на вас крепко обидятся. Радость продавца – это торги. Поэтому выбивайте цену. Если просят десять, предлагайте два гроша. Они спустят до семи, а вы давайте три и на этом стойте, они спустят до пяти, а вы держитесь. Они с плачем за трояк уступят товар, заверяя, что теперь пойдут по миру с малыми ребятами. Платите и уходите, знайте только, что товару цена грош.
