Об этом он и говорил Зое глухим от разочарования голосом.
Клеточный регенератор! Мобилизатор ума и воли! Подумать только! Сколько чудесных возможностей открылось бы перед человечеством, если вооружить его подобными инструментами!
Ах, Громов, Громов… Этот человек унес с собой в могилу слишком много секретов.
— Знаешь, — шептал доктор, — я уверен, что не стал бы его убивать. Я бы попытался вытащить его из бункера и увезти с собой. Нельзя было уничтожать человека, который обладает таким знанием!
— Если бы я не подвела тебя, если б не валялась на полу тряпичной куклой, всё было бы иначе, — виновато ответила Зоя, у которой имелся собственный повод для терзаний.
Ее слова напомнили Норду об инциденте с электрошоком.
— Почему ты назвала меня «Алеша»? Кто это — Алеша?
Она долго молчала.
— …Мой маленький брат. Помнишь, я тебе рассказывала, как мы остались вдвоем, без родителей, в Константинополе? Алеша снится мне почти каждую ночь… Будто он мечется в тифу, один, заброшенный, грязный, голодный. Зовет меня, а я не иду. И он умирает… Я никому и никогда не рассказывала эту историю до конца. Пока я чистоплюйничала и блюла невинность, отказываясь идти к клиенту, Алеша умер от голода и отсутствия медицинского ухода. Когда я сбежала из борделя и примчалась к нему, было поздно. Как же я себя тогда ненавидела! Хотела швырнуть эту чертову невинность в канаву, первому встречному. Но Бог не принял от меня искупительной жертвы. Он послал мне ангела, в виде джентльмена из Ротвеллеровского фонда… Вот кто такой Алеша. Пожалуйста, никогда больше не произноси при мне этого имени.
Зоя прижалась к его груди и безутешно, горько заплакала. Норд гладил ее по голове. Что тут было сказать? Только ждать, пока иссякнут слезы.
Но в дверь постучали, и княжна сразу выпрямилась, вытерла глаза, а ее лицо приняло выражение безмятежного спокойствия. Все-таки воспитание есть воспитание.
Это был проводник.
— Граждане, чайку желаете?
Норд вспомнил, что с самого утра ничего не ел, и почувствовал приступ лютого голода.
— А пожрать чего-нибудь нету, папаша?
— Три часа ночи, товарищ. Вагон-ресторан закрыт. — Проводник окинул опытным взглядом лица пассажиров, приметил солидный чемодан Айзенкопфа на багажной полке. — Скоро будет станция. Две минуты стоим. Могу сбегать в буфет, взять бутербродов или чего там у них. А пока чайку выпейте.
Делать нечего. Гальтон положил в стакан побольше сахара. Стали пить чай.
Теперь заговорили о листке из громовской папки — она не давала доктору покоя.
— У нас есть список ответов на какой-то вопрос — скорее всего один и тот же. Это явствует из несколько раздраженного тона, словно отвечающий сердится на тупость или непонятливость. Вот, смотри.
Он положил на столик листок и некоторые строчки перечеркнул карандашом.
1) 11.04 Ломоносов
2) 14.04 Я же говорю: Ломоносов
3) 17.04 Черный пополон (второе слово неразборчиво)
4) 20.04 Попробуй у Маригри («Умаригри»? Нет, все-таки «У Маригри»)
5) 23.04 Как? Очень просто! Загорье, где кольца
6) 26.04 Да око же, око!
7) 29.04 Проще всего через Загорье. Спас Преображенский.
8) 02.05 Где кольца. Не помнишь? Третья ступенька.
9) 05.05 Маригри? Как это какая? Разумовская
— Ответы номер один, два и шесть касаются тайника с Ломоносовым. Их можно вычеркнуть. Четвертый и девятый привели нас к секретной нише в бывшем доме графини Разумовской. Тоже вычеркиваем. Но что такое «черный пополон», да еще неразборчивый, абсолютно непонятно. Оставим третий ответ в покое. Пятый, седьмой и восьмой указывают на одно и то же место: какой-то храм в каком-то селе под каким-то Малоярославцем. Это вполне конкретное и довольно точное указание. Громов не врал, я видел это по шкале аппарата!
— Ой, не напоминай мне про аппарат, — содрогнулась Зоя. — А то снова икать начну. И успокойся. Миссия выполнена. По нашему следу идет ОГПУ. Нам здорово повезет, если мы благополучно пересечем границу. Если не найденные тайники могут привести нас к эликсирам, о которых тебе рассказал директор, это очень-очень важно. Понадобится новая экспедиция. Мы как следует к ней подготовимся. Уверена, что Джей-Пи не пожалеет ни сил, ни средств.
— Ты права, — уныло согласился Гальтон и стал смотреть в окно.
Огоньки плыли в ночи редкими светлячками. Но вот они собрались в стаю, поезд начал замедлять ход. Приближался какой-то населенный пункт.
В купе снова сунулся проводник.
— Так я сбегаю? Если желаете, можно и винца достать, массандровского. Дорого, правда…
— Хапай, папаша, всё, что дадут. — Гальтон сунул ему ворох бумажек. — Давай. Одна нога здесь, другая там. Как станция называется?
— Малоярославец!
Проводник исчез в коридоре, а доктор Норд неэлегантно разинул рот и захлопал глазами.
Судьба. Это судьба, подумал он.
И быстро поднялся на ноги.
— Я выхожу здесь. Отправляйся с Айзенкопфом в Нью-Йорк. Расскажите всё Ротвеллеру. А потом возвращайтесь. Я оставлю тебе какой-нибудь мессидж в той самой церкви. Преображенский Спас, село Загорье. Мессидж, который будет понятен только тебе.
Поезд уже притормаживал. Нельзя было терять ни минуты. Гальтон побежал в купе за курткой и саквояжем. Оглянулся — увидел спину княжны. Она ничего не сказала на прощанье и даже не оглянулась. Так, пожалуй, и лучше. Сантиментов на сегодня хватит.
Но через секунду Зоя вынырнула обратно в коридор. В руке у нее была сумка, через локоть перекинута кожанка.
— Наш монгол и один всё кому надо расскажет. А я с тобой.
Взявшись за руки, они пошли в сторону тамбура.
В коридоре обнявшись стояли молодожены, соседи Норда по купе: вихрастый парень и славная конопатая девушка в красной косынке.
— В буфет? — спросил парень.
— Ага. Там, говорят, массандровское есть. Понимаешь, познакомился вот, — доктор подмигнул, показав на Зою.
Вихрастый показал большой палец и шепнул:
— Мировая гражданочка.
Юная супруга хихикнула.
На перроне пришлось остановиться, чтоб разобраться, куда идти. Фонари горели еле-еле, разглядеть что-либо было трудно.
По лесенке с топотом скатился заспанный Айзенкопф.
— Вы куда? Почему с вещами?
— Так надо. Вы отправляйтесь в Нью-Йорк и обо всем доложите мистеру Ротвеллеру, — по-английски прошептал Гальтон и повторил про мессидж в Спас-Преображенском храме.
— Какой к дьяволу мессидж! Подождите меня! Я только возьму конструктор.
Молодожены, с любопытством наблюдавшие за разговором из тамбура, засмеялись — их развеселило, что косоглазый азиат бегает то туда, то сюда.
От низенького станционного здания к вагону бежал проводник: в одной руке тарелка, в другой деньги.
— А, вы тут? Вина нету. Вообще ничего нету, только хлеб с чесночным ливером.[102] Взял десять штук. Будете?
— Давай сюда. Сдачу оставь себе.
Норд отобрал тарелку с пахучими бутербродами.
— Полминуты осталось. Отстаньте, граждане!
Проводник поднимался в вагон, пересчитывая деньги. Его чуть не сшиб чемоданом запыхавшийся монгол. Молодые супруги снова прыснули. Что ни случись — им всё было смешно.
— Гражданин, вы чего, сходите что ли?
Айзенкопф в ответ выдал целую тираду на какой-то тарабарщине, которая, очевидно, должна была изображать монгольскую речь. Хотя бог его знает, полиглота. Может быть, Курт по какому-нибудь случаю выучил и язык Чингисхана.
— Как вы себя чувствуете, Курт?
— Словно заново родился. Куда это мы? Вы сказали про какой-то храм, но я ничего не понял.
В самом деле — при дуэли на детекторе он не присутствовал, разговор в купе проспал.
Гальтон ответил:
— Где-то неподалеку должна быть деревня Загорье. Нам туда.
* * *
Найти деревню оказалось нетрудно. Железнодорожный сторож сказал доктору: «Ступай, мил человек, вона на ту звезду. Она тебя к реке-Протве выведет. А дальше все бережком, бережком. Килóметров восемь будет».
Так и сделали. Взяли курс на звезду, которую Норд идентифицировал как Альдебаран,[103] потом шли берегом идиллической речушки, где покачивался под ветром сухой камыш и квакали лягушки. Айзенкопф волок свой тяжелый чемодан, жалуясь, что никто ему не помогает. Но Гальтон, словно охотничий пес, который взял верный след, быстро шагал вперед и не оборачивался. Он даже не притронулся к станционным бутербродам. Они были завернуты в бумагу, положены в саквояж и забыты.
— Скорей, скорей! — покрикивал доктор на спутников.
Горизонт начинал сочиться светом. Первый же луч солнца, прочертив по долине идеальную прямую, зажег посреди темного поля искру.
— Смотри, это колокольня! — воскликнула Зоя.
Над укутанной в темноту землей сиял ало-золотой крест. Это несомненно и был Спас-Преображенский храм.
