Контини, она служила в Кремоне.
– Но при чем здесь Джерри?
– Надеюсь, ты сможешь это выяснить. – Франческа услышала легкие шаги в коридоре. – А сейчас мне пора.
Это оказалась всего лишь Алеф, пришедшая попить. Франческа попыталась погладить ее, но собака убежала в кабинет. Франческа отправилась следом за ней.
– На каком вы этапе? – спросила она, входя.
В комнате никого не было; листы, вышедшие из принтера, слетели на пол. Франческа подобрала их, затем обыскала весь дом. Собаки остались, но Джерри исчез.
49
Похороны почетного судьи Франческо Нитти проходили в тот же день в базилике Святого Амвросия в Милане, где он прожил последние годы жизни. Поговаривали, будто судья покончил с собой, сбросившись в лестничную шахту, поскольку не вынес тяжелой болезни, но священник не желал этого слышать. Среди сотни присутствующих были два отставных полицейских по фамилии Вероника, теперь еще более похожие, потому что оба поседели, и депутат Серджо Мацца. Мацце перевалило за семьдесят пять, но выглядел он на десять лет моложе и щедро раздавал всем приветствия и объятия. Он прибыл на похороны человека, которого видел всего несколько раз в жизни, скорее с целью разведать обстановку, чем почтить усопшего. Уже много лет он так не нервничал, хотя и знал, что его тревожность безосновательна.
Покончил ли с собой этот болван или упал, не имело большого значения, однако то, что это произошло незадолго до трагической аварии, стоившей жизни заместителю комиссара Амато и начальнику тюремной полиции Донати, выглядело странным. Началась заупокойная месса, и Мацца машинально повторял молитвы и жесты в ритме с остальными, но продолжал задаваться вопросом, как получилось, что прошлое вот так неожиданно полыхнуло. Время, которое он оставил позади, вернулось и заплясало перед его глазами. Не то чтобы он действительно забыл о случившемся, просто перестал об этом думать. Оно уже не тревожило его мысли, чем бы он ни занимался, как это происходило в первые годы. Оно больше не будило его по ночам, не заставляло дрожать, когда он встречал кого-то, кто знал об этой истории, пусть даже частично, и Мацца перестал ждать, что архангел Михаил покарает его своим пламенным мечом. Теперь же он был вынужден вспомнить старые имена, старые лица. Италу.
Да, понял он, мысли об Итале все еще отзывались болью – небольшой, которую был способен испытывать человек, всю свою жизнь совершавший циничные, а порой, что уж говорить, даже жестокие поступки. Но ее, Италу, он любил.
По окончании мессы, когда Мацца поблагодарил священника и попрощался с родственниками усопшего, которых не знал, охрана отвезла его в гостиницу Maison Italienne[51] в квартале Брера, где он собирался передохнуть перед ужином с несколькими членами партии. Мацца уже не находился на передовой, но его мнение все еще имело вес при принятии стратегических решений, и чтобы сохранить этот вес, нужно было заставлять его почувствовать.
Maison Italienne, типичный бутик-отель, состоял всего из полусотни номеров без показной роскоши, которая, однако, ненавязчиво присутствовала в каждой детали, от произведений современного искусства до тихих общих помещений, уединенности и единственного входа. Ужин должен был состояться в отдельном кабинете рядом с рестораном, как и всегда, когда Мацца приезжал из Рима, потому что он считал важным заставить проехаться и других. И потом, там знали его вкусы, которые сам Мацца уже начал забывать.
Телохранители проверили полулюкс, где ему предстояло поселиться, после чего один из них обосновался в соседнем номере, а двое других заняли позиции в вестибюле и коридоре. Мацца снял ботинки, галстук и пиджак и зашел в туалет.
Внутри его ждал Джерри.
50
Войдя в Maison, Джерри подумал, что привычки часто оказываются губительными. Привычка быть неприкосновенным притупляет бдительность. Человек начинает потакать своим слабостям, например спать и есть в излюбленных местах, и если в вашем распоряжении есть два года, как у Джерри со стариком, который знал полмира – только половину, потому что другая половина была мертва, – рано или поздно вы об этом узнаете. Если бы в адрес Маццы поступали прямые угрозы, охрана заставила бы его сменить место, однако у доброго старого депутата не было врагов, тем более среди членов преступных группировок – так что какой смысл?
Единственный вход представлял собой относительную проблему, потому что окна либо открывались, либо разбивались, но Джерри не мог позволить себе оставить следы проникновения. Поэтому он забронировал номер на всю неделю, зарегистрировавшись под именем Рика Кавальеро за час до того, как Мацца вернулся с похорон, и вошел в номер, отведенный телохранителям, соседний с номером их подопечного, с небольшим общим балконом, выходящим во внутренний двор и разделенным стеклянной перегородкой. Когда Мацца прибыл в гостиницу, телохранители первыми вошли в номер, чтобы его проверить. Джерри дождался, пока они выйдут, и перелез через балкон. Если бы охрана держалась настороже, ему бы это не удалось, но все расслабились.
Да, рано или поздно привычки убивают, это точно.
Закрыв дверь ванной комнаты, Джерри накинул полотенце на лицо Маццы, включил душ и сунул его под струю. Застигнутый врасплох, Мацца не сопротивлялся. Но когда полотенце пропиталось водой, он начал задыхаться и задергался, колотя пятками по коврику. Шум, который он производил, был слишком слабым: телохранитель в коридоре мог услышать только крик. Джерри удерживал его в таком положении несколько секунд, затем снял полотенце, оставив депутата под ледяной водой. Мацца видел только его руки, обернутые скотчем, от которого отскакивали капли воды.
– Можешь покричать секунду, прежде чем я раздавлю тебе кадык, – произнес Джерри. – Секунды слишком мало, чтобы оповестить твою охрану, и ты будешь уже мертв. Я просто хочу задать тебе несколько вопросов, а потом уйду. Хорошо?
– Хорошо, – пробормотал Мацца, дрожа в насквозь промокшей рубашке.
Джерри сел на табурет.
– Меня интересует Окунь.
– Ты здесь из-за него?
Джерри снова накрыл ему лицо и на несколько секунд включил ледяную воду. Когда он освободил его, Мацца плакал.
– Пожалуйста…
– Я спрашиваю, ты отвечаешь.
– Да, прости…
– Я расскажу тебе то, что понял на данный момент, так беседа пойдет быстрее. Нитти посадил Контини, во-первых, чтобы спасти свою карьеру, а во-вторых – чтобы оказать услугу тебе. Пока правильно?
– Да, – ответил Мацца, и одного этого слова хватило, чтобы вызвать у него кислородное голодание.
– Но что двигало тобой?
– Против меня велось расследование…
– Однако Нитти был недостаточно влиятелен, чтобы его остановить, поэтому ты бы к нему не обратился. Значит, ты, в свою очередь, оказывал услугу кому-то другому, достаточно могущественному, чтобы уладить твои проблемы. Кому? Очевидно, не Окуню. Если бы ты был настолько глуп, чтобы
