– Ей приходится зарабатывать себе на жизнь в парках и темных аллеях, потому что ни один сутенер уже не хочет иметь с ней дела. Она получает за работу два пенни, и, если я тебе скажу, что она готова за них сделать, ты мне просто не поверишь.
Проститутка, поняв, что к ней проявили интерес, отделилась от стены и направилась к ним. Когда она вступила в круг света, у Джессалин от ужаса перехватило дыхание. Перед ними стояла не женщина, а девчушка лет пятнадцати. Ее губы были покрыты гноящимися язвами, а багровые синяки под глазами показывали, что недавно ее кто-то крепко побил.
– Не желаете ли получить удовольствие, ваша честь? – заскулила она, цепляясь за плащ Маккейди покрытыми струпьями пальцами. – Все, что захотите, ваша честь. И как захотите.
Сунув девушке монету, Маккейди сделал ей знак уйти. По его лицу Джессалин догадалась, что увиденное ничуть не шокировало его. Ведь он соприкоснулся с этой стороной жизни еще совсем мальчишкой, и теперь мало что могло шокировать его или испугать. Но у Джессалин отпала всякая охота продолжать нелепую игру. Маккейди преподал ей серьезный урок, и он произвел на нее впечатление.
– Итак, мисс Летти? Вы увидели достаточно или желаете продолжать? – насмешливо поинтересовался он.
В эту минуту Джессалин его ненавидела. Ненавидела за то, что он показал ей, какую ужасную цену приходится платить за грехи. Показал, что и невинность можно купить и продать. Показал, что любовь может быть уродливой.
Джессалин в отчаянии дернулась прочь, ей неистово захотелось поскорее оказаться как можно дальше отсюда. Но рука Маккейди удержала ее, обхватив за талию. Он снова развернул ее лицом к себе. Отчаянно вырываясь, она попыталась вцепиться ногтями ему в лицо, но сильные руки обхватили ее запястья. Джессалин силилась что-то сказать, но губы Маккейди закрыли ей рот.
Хотя все внутри у нее кипело от злости, губы Джессалин раскрылись, отвечая на поцелуй. Маккейди оставил ее запястья и запустил пальцы в густые рыжие волосы. Она со все нарастающей страстью отвечала его губам, приникнув к ним, как умирающий от жажды приникает к источнику. Она целовала его с безрассудством шестнадцатилетней девчонки, когда-то потерявшей свою любовь, и с неистовством молодой женщины, которая эту любовь вновь обрела. И почему-то все это причиняло боль. Почти непереносимую боль.
Найдя наконец в себе силы вырваться из его объятий, Джессалин начала пятиться назад, повторяя как заклинание одни и те же слова:
– Нет, только не снова… Только не снова.
Она повернулась и побежала, не разбирая дороги, свернула в какую-то темную аллею. Она понятия не имела, куда бежит, это было ей совершенно безразлично. Из дверей прокуренной кофейни, пошатываясь, вышел какой-то щеголь в пурпурно-зеленых полосатых панталонах, и Джессалин налетела прямо на него.
Схватив ее за руки и обдав запахом табака и перегара, он пьяно забормотал:
– Так-так. Ну-ка посмотрим, что нам подвернулось.
– Отпусти ее, – раздался сзади голос Маккейди. Такого его голоса она еще не слышала. Щеголю хватило одного-единственного взгляда на внушительную фигуру Трелони, и его пальцы мгновенно разжались, выпустив руку Джессалин. Он попятился назад, выставив перед собой затянутые в перчатки руки, и, отойдя на безопасное расстояние, повернулся и быстрым шагом двинулся прочь.
Джессалин стояла, не шевелясь, тяжело дыша и с трудом сдерживая слезы. Маккейди обошел ее и встал к ней лицом, и она медленно подняла на него полные слез глаза. Наверное, именно так выглядит дьявол, когда он сильно разгневан, подумала Джессалин. От него веяло ледяным холодом, беспощадностью ада. Сильные пальцы впились в ее многострадальную руку. Он сознательно хотел причинить ей боль, он схватил ее за руку с расчетливой, подчеркнутой жестокостью. Но как ни странно, его прикосновение причинило Джессалин не боль, а какое-то жгучее, почти непереносимое наслаждение.
Глядя на державшие ее запястье пальцы, на обожженные, покрытые рубцами пальцы изобретателя и механика. Джессалин вдруг поняла, что никогда, несмотря ни на что, по сможет разлюбить этого человека. Даже ненавидя, она все равно любила его. Любила его непроницаемые глаза и темную душу, его мечты о железных конях и экипажах, которые ездят сами по себе. Ее сердце принадлежало этому мужчине. Ему одному.
И ему оно было совершенно не нужно.
– Отпустите меня, – наконец взмолилась Джессалин. Тонкие губы раздвинулись в недоброй улыбке.
– Я больше не собираюсь покушаться на вашу добродетель. По крайней мере, сегодня. Ho я также не собираюсь потакать вашим детским выходкам и не позволю вам бегать в одиночестве по ночным улицам.
С этими словами Маккейди повел ее обратно на рыночную площадь. Теперь его пальцы уже не причиняли боли. Наоборот, они нежно поглаживали ее ноющую руку, покрытую многочисленными синяками.
– Я не убегу, честное слово, – с трудом выдавила Джессалин. – Но только, пожалуйста… прошу вас… Не прикасайтесь ко мне.
Маккейди как-то странно посмотрел на нее, но руку выпустил и пронзительным свистом подозвал свободный экипаж. Джессалин слышала, как он называл извозчику ее адрес, но чувствовала себя слишком измученной для того, чтобы поинтересоваться, откуда он его знает.
Ехать было недалеко, и всю дорогу они молчали. В полутьме экипажа, изредка разбавляемой лишь отсветами уличных фонарей, выражение лица Маккейди казалось еще более суровым и опасным, чем обычно.
Извозчик еще не успел откинуть подножку, а Джессалин уже выпрыгнула на мостовую. С трудом сохранив равновесие, она, не оглядываясь, побежала к Адельфи-террас.
– Джессалин, подожди! – окликнул ее Маккейди. Но она уже возилась с замком, молясь о том, чтобы Бекка по рассеянности не закрыла дверь на засов. За спиной его шаги гулко отдавались от каменной мостовой. Наконец ей удалось отодвинуть щеколду. Дверная петля заржавела, ее следовало смазать еще много месяцев назад, но Джессалин, сопя и ругаясь, как пьяный рудокоп, изо всех сил налегла плечом, и дверь распахнулась.
– Джессалин! – Его огромная тень, казалось, вот-вот поглотит ее. – Джессалин, черт бы тебя побрал…
Джессалин юркнула в дом со всем проворством, на которое была способна. Схватившись рукой за косяк, Маккейди попытался помешать ей закрыть дверь, но она все же исхитрилась ее захлопнуть.
Задвинув засов, Джессалин почувствовала, что последние силы оставляют ее. Тяжело дыша, она прислонилась пылающей щекой к крашеному дереву.
Наконец ей показалось, что она слышит удаляющиеся шаги. Приникнув к замочной скважине, Джессалин попыталась рассмотреть, что происходит снаружи. Маккейди, прислонившись спиной к решетчатому парапету набережной, размахивал рукой, пытаясь унять боль в прищемленных дверью пальцах. Темные волосы падали ему на лоб. Он был так похож на одинокого, незаслуженно обиженного ребенка, что ей захотелось выбежать и как-то утешить его. Но Джессалин мудро подавила это неразумное желание. Сев на холодный пол, она прислонилась спиной к двери и, обняв руками колени, уткнулась в них лицом. Расшитое блестками тонкое трико тотчас же намокло. Прижав руки к щекам, Джессалин с удивлением обнаружила, что они мокрые от слез.
