Значит, Кларенс рассказал ему об их помолвке. И хотя Джессалин никогда бы не призналась в этом даже самой себе, ей было больно от того, что граф Сирхэй воспринял эту новость с полным равнодушием.
– Настоящие Летти никогда не одалживают денег у друзей, – гордо вскинув подбородок, заявила она. И добавила, искоса поглядывая на Маккейди, чтобы видеть, какое впечатление произведут ее слова: – Или любовников.
Однако ее слова, похоже, не произвели никакого впечатления, он лишь лениво пожал плечами.
– Я сам сейчас без гроша, но все же могу выделить пару фунтов, чтобы вы с леди Летти не голодали. Этого вам хватит на некоторое время.
– У вас я не возьму и крошки хлеба, даже если буду умирать от голода. – Еще одна дурацкая реплика, и Джессалин понимала, что Маккейди не оставит ее без внимания.
Он не разочаровал ее.
– Вместо того чтобы выступать в балагане, тебе стоило бы попробовать свои силы на сцене. У тебя удивительная склонность к мелодраматичным эффектам.
– Это был не балаган. Это было представление наездников.
– Да, пожалуй, слово «представление» здесь действительно вполне уместно.
– А ты… ты… ты злобный, порочный… отвратительный… – Джессалин не хватало слов. – Грубиян и мерзавец, – закончила она свою бессвязную тираду, подумав, что опять говорит как героиня слащавого любовного романа.
Маккейди наклонился к ней, и в его глазах вспыхнул опасный огонек. Джессалин физически ощущала исходившую от него силу и с отчаянием поняла, что снова подпадает под его власть. Ее тянуло к нему так же, как продрогшего тянет к огню, как голодного – к хлебу. Только теперь она ясно сознавала, что именно так манило ее в нем, когда ей было шестнадцать. Это – темная сторона его натуры, полное пренебрежение любыми нормами, законами и мнением окружающих. И это же манило и сейчас, только гораздо сильнее. Ей хотелось почувствовать вкус опасности, узнать, сможет ли она обуздать эту неукротимую натуру. Она страстно хотела его. И это желание делало его власть над ней безграничной.
Умом Джессалин понимала, что их отношения лишены будущего. И тем не менее в полумраке экипажа она нервно облизнула губы, ощущая во рту привкус страха… и возбуждения. Она хотела этого человека, а все остальное не имело никакого значения.
Взгляд Маккейди был прикован к ее губам, и по напряжению его лица, уже знакомому выражению глаз, полуприкрытых тяжелыми веками, Джессалин догадалась, что он тоже ее хочет. Она была достаточно взрослой, чтобы понимать, что мужчина может хотеть, и не любя, и все же еще раз облизала губы. Теперь уже нарочно.
Маккейди протянул руку и провел большим пальцем вдоль линии ее подбородка. Джессалин, как зачарованная, смотрела на складки в углах его рта, углублявшиеся, когда он говорил. Горячее дыхание щекотало ее щеку.
– Мисс Летти, если вы хотите, чтобы я вас поцеловал, то почему бы не сказать об этом? В конце концов, от цирка до борделя не так уж и далеко…
Джессалин размахнулась, собираясь изо всех сил заехать кулаком в это наглое, высокомерное лицо, но Маккейди был начеку и успел вовремя перехватить ее руку. Его тонкие губы искривились в недоброй улыбке.
– В следующий раз, когда соберетесь ударить меня, мисс Летти, вспомните, что имеете дело с «грубияном и мерзавцем», вполне способным дать сдачи.
– Отпустите меня, грязный подонок. Маккейди щелкнул языком и насмешливо-укоризненно покачал головой.
– Какая ужасная манера выражаться у столь юной леди. Хотя и в высшей степени оригинальная. Неужели вы снова попали в дурную компанию, мисс Летти?
Теперь они смотрели друг на друга с неприкрытой враждебностью. Казалось, что от их горячего дыхания в полутьме экипажа стало жарко. Наконец Маккейди отвел взгляд и, вполголоса выругавшись, велел извозчику остановиться. Стоило ему отвернуться, Джессалин словно очнулась от глубокого транса. Она уже более-менее спокойно огляделась по сторонам, чтобы определить, где они находятся. Они стояли точно посередине Ковент-Гарденского рынка.
Извозчик откинул подножку, и Маккейди, спустившись первым, подал ей руку.
– Выходи, – отрывисто приказал он.
Джессалин демонстративно проигнорировала протянутую руку и самостоятельно спустилась на мостовую, скользкую от ореховой скорлупы и гнилых капустных листьев. Ее левая нога поехала в сторону, и, чтобы сохранить равновесие, она схватилась за единственную опору, которая попалась под руку. То есть за Маккейди. Она обхватила его за талию под плащом и почувствовала, как напряглись под ее ладонью тугие мышцы его спины. Восстановив равновесие, она поспешно отдернула руку.
Сердце билось где-то в горле, и Джессалин казалось, что она вот-вот задохнется. Рядом слышалось учащенное, хрипловатое дыхание Маккейди. Каким бы словом ни называлось то, что происходило между ними пять лет назад, оно снова было здесь, и куда сильнее, чем тогда.
Продавец жареных каштанов развернул свою тележку и покатил ее к ним, встряхивая сковороду и наполняя ночной воздух горелым запахом. В театрах как раз закончились спектакли, и на улице было не по-ночному многолюдно. Продавцы фруктов шныряли между театралами, предлагая свой товар.
– Апельсины! Покупайте апельсины! Таких фруктов вы больше нигде не найдете!
Ковент-Гарден в то время был главным овощным рынком Лондона. От заполнявших площадь лавчонок и покосившихся навесов тянуло запахом переспелых дынь и гнилого лука. Через несколько часов здесь будет не протолкнуться от телег и фургончиков, заполненных свежими овощами и фруктами, которые привезут сюда окрестные крестьяне, лоточники в ярких жилетах и зеленщики в ярко-голубых фартуках.
Ночью же это место заполняли совсем другие персонажи. Ночью рынок становился царством греха. Окружавшие площадь дорогие особняки, когда-то принадлежавшие состоятельным дворянам, давно превратились в копеечные притоны, дешевые забегаловки и бордели. Здесь, совсем недалеко от величественных колонн собора Святого Павла, за деньги можно было удовлетворить любую прихоть, отдаться любому пороку.
Фонари, словно золотые монеты, мерцали в темноте, освещая все происходящее равнодушным желтым светом. Вдоль церковного портика прогуливалась дорогая проститутка в шляпе с шикарным плюмажем из страусовых перьев. Ее мягкие белые руки и полная грудь, почти обнаженные, несмотря на ночную прохладу, были выставлены на всеобщее обозрение. Почти прозрачный материал ее платья тоже мало что скрывал.
Долго ждать ей не пришлось. Очень скоро к дамочке присоединился какой-то шикарно одетый юнец. Обменявшись с нею парой слов, он пощупал ее обнаженную грудь, словно проверяя на спелость. Затем парочка спустилась по ступенькам и, завернув за угол, растворилась в ночи.
