по согласию с Лениным… возлагает на Сталина: «Навести порядок, объединить отряды в регулярные части, установить правильное комплектование, изгнав всех неповинующихся»[283]. С этого начался первый опыт самостоятельного и практически бесконтрольного сталинского управления обширным краем.
Через одиннадцать лет, в 1929 г. к пятидесятилетию нового вождя был выпущен юбилейный сборник. Один из очерков написал ближайший сподвижник и участник царицынских событий Клим Ворошилов. Он первым процитировал в советской печати распоряжение Троцкого. Но вот как Ворошилов живописует город до и после прибытия Сталина: «Физиономия Царицына в короткий срок стала совершенно неузнаваема. Город, в котором еще недавно в садах гремела музыка, где сбежавшаяся буржуазия вместе с белым офицерством открыто толпами бродила по улицам, превращается в красный военный лагерь, где строжайший порядок и воинская дисциплина господствовали надо всем»[284].
Ворошилов без тени смущения разболтал о причинах такой разительной перемены, процитировав другого очевидца событий, полковника Носовича, перешедшего после «мероприятий» Сталина на сторону белых: «К тому времени в Царицыне вообще атмосфера сгустилась, царицынская чрезвычайка работала полным темпом, не проходило дня без того, чтобы в самых, казалось, надежных и потайных местах не открывались бы различные заговоры. Все тюрьмы города переполнились…
Главным двигателем и главным вершителем всего с 20 июля оказался Сталин». Цитируя статью Носовича, Ворошилов описывает реакцию Сталина после того, как чека задержала некоего инженера Алексеева по подозрению в том, что он привез деньги сторонникам созыва Учредительного собрания. «Резолюция Сталина, – с восторгом цитирует Ворошилов полковника Носовича, – была короткая: «Расстрелять». Инженер Алексеев, его два сына (!– Б.И.), а вместе с ними значительное количество офицеров, которые частью состояли в организации, а частью лишь по подозрению в соучастии в ней были схвачены чрезвычайкой и немедленно, без всякого суда, расстреляны»[285]. Но в юбилейной брошюре есть комментарии и самого Ворошилова: «Чтобы обеспечить реорганизацию красных сил на фронте, нужно было железной, беспощадной метлой прочистить тыл. Реввоенсовет во главе с т. Сталиным создает специальную Чека и возлагает на нее обязанность очистить Царицын от контрреволюции»[286].
Не следует путать упоминаемый выше Реввоенсовет Царицынской армии с Реввоенсоветом Республики, куда Сталин после Царицынской, Польской и других провальных кампаний был допущен Троцким только в 1921 г., т. е. фактически после окончания Гражданской войны. «Прочистка тыла» в Царицыне заключалась в отстранении и расстреле направленных Реввоенсоветом Республики бывших офицеров и других военспецов. Массовые расстрелы и репрессии продолжались во все время пребывания Сталина в городе. Позже, в 1939 г., когда уже сложилась царицынская легенда, он с гордостью писал в «биографии» о своих невиданных подвигах в городе[287], который бесстыдно переименовал в 1925 г. в Сталинград. Царицын – первый достоверный эпизод бессудных жестоких казней, проведенных по инициативе и распоряжению Иосифа Джугашвили.
Действия Сталина и Ворошилова путали карты военно-политического руководства Республики (т. е. Ленина и Троцкого), которое стремилось привлечь на свою сторону офицерские кадры для квалифицированной борьбы с белыми, проведя реорганизацию полупартизанской Красной Армии в армию регулярную. Троцкий потребовал отстранить Сталина и Ворошилова от командования царицынской Х армией, а Ленин якобы осудил Сталина за расстрелы. Поскольку это была драка между своими, о ней мало кто узнал. Кроме того, эти события совпали с более грозными делами: с левоэсеровским мятежом (июль) и с покушением на Ленина Ф. Каплан (август 1918 г.). По распоряжению Ленина во второй половине ноября 1918 г. Сталин окончательно был отозван в Москву[288]. Именно с Царицынского эпизода началась почти открытая вражда двух «выдающихся» членов Политбюро (так выразился Ленин в своем завещании). В 1919 г. город был сдан большевиками, а 3 января 1920-го взяли вновь, без участия Сталина. Из литературы известно только то, что за несколько месяцев боев с участием Сталина красные потеряли до 60 тысяч убитыми. На одном из закрытых заседаний VIII съезда РКП(б) Ленин заявил: «Тов. Ворошилов говорит: у нас не было никаких военных специалистов и у нас 60 000 потерь. Это ужасно… вы говорите: мы героически защищали Царицын… в смысле героизма это громаднейший факт, но в смысле партийной линии, в смысле сознания задач, которые нами поставлены, ясно, что по 60 000 мы отдавать не можем и что, может быть, нам не пришлось бы отдавать эти 60 000, если бы там были специалисты, если бы была регулярная армия…»[289] Истинные потери мирного населения вообще неизвестны.
Такова канва событий, получившая патетическое название «Оборона Царицына». На самом деле это была первая и очень сильная пощечина, полученная, как думал будущий генералиссимус, лично от Председателя Реввоенсовета Республики Троцкого. Но в тридцать четвертом году, в том самом, в котором Толстому было поручено написать новый роман или заново переписать «Восемнадцатый год», Сталин попытался вернуть эту символическую пощечину, по-хозяйски перелицевав историю в точном соответствии с изречением: «будут последние первыми, и первые последними». Но еще лучше, когда «бывшие» еще и мертвы.
* * *
В нескольких интервью, в письмах-воспоминаниях того времени, Толстой делился своими творческими поисками и муками. Он писал, что приступил к работе над новой темой в конце 1934 г., поскольку в январе 1935 г. страна собиралась широко отмечать 15-летний юбилей освобождения Царицына от белых. «Красный граф» 17 мая 1935 г. в газете «Советское искусство» даже опубликовал принятые на себя обязательства: к 20-летию Октября написать новый роман, посвященный обороне Царицына. Сначала он несколько раз пытался «вернуться» к пройденной теме и дополнить несколькими страничками или вставной главой новую книгу «Девятнадцатый год» (позже получит название «Хмурое утро»), но ничего из этого не получалось или, возможно, такой поворот не устраивал «хозяина»? А получались неувязка и ерунда: 1918 г. уже весь описан во второй книге, царицынские события происходили летом-осенью, т. е. в середине года, их масштаб не был сопоставим с другими событиями этого времени, происходившими в стране. Но то, что для большинства было второстепенным в 1925–1927 гг., теперь, в 1934 г., необходимо было сделать поворотным пунктом истории Гражданской войны. Сверх того несведущие в художественном творчестве «заказчики» и «контролеры» стали требовать невозможного: от Толстого ждали имитации исторической достоверности, но не художественными средствами, что еще можно было понять, а средствами, симулирующими историческую науку. Сталин, Ворошилов и, возможно, Минц требовали нечто вроде «социалистического реализма» применительно к роману на историческую тему: все описать в стиле документалистики, но без документов и без творческой фантазии. Толстой очень скоро понял, что с этой задачей он так просто не справится. Ему пришлось согласиться с тем, что легче написать новую книгу, хоть как-то состыковав её с предыдущими двумя, переведя всю напряженную проблематику Гражданской войны в подобие череды серий художественных фильмов с кинокадрами, имитирующими кинохронику. За несколько лет до этого (1927 г.)
