сохранив глубинный смысл: «Ни хлебом единым жив человек». Изречение толкуется однозначно: живущий только хлеба ради (жирной сытости) живет как видимость. Но в особых случаях заповедь наполнятся дополнительным смыслом: человек, живущий хлебом единым, не может жить словом, «исходящим из уст Господа». Но как быть, если свой хлеб писатель, драматург и сказочник добывал исключительно словом?
* * *
А.Н. Толстой умер 23 февраля 1945 г. на 63-м году жизни. По воспоминаниям Д.А. Толстого (сына писателя), хоронили отца пышно: в Москве вывесили траурные флаги, гроб с телом выставили в фойе Колонного зала Дома союзов. «Я видел, – писал он, – как в почетном карауле стоял Вышинский и Шверник. Сталина не было»[260]. Действительно, И.В. Сталин на похоронах не появился, и это несмотря на то, что близкие отношения писателя с вождем длились не менее 15 последних лет. Обретаясь вблизи или «на глазах» у Сталина, мало кто переживал такой срок. Сейчас трудно сказать, в каком году они познакомились, но скорее всего не летом 1923 г.[261], того самого, когда Ал. Н. Толстой, с разрешения могущественного Л.Д. Троцкого, вернулся из эмиграции[262]. В это время Сталин был всего лишь одним из трех секретарей ЦК РКП(б).
В самый последний эмигрантский год Толстой вошел в просоветскую эмигрантскую группу «Накануне», начал сотрудничать с «органами», закончил первую книгу знаменитого романа-трилогии о революции и Гражданской войне «Хождение по мукам» («Сестры»), а вернувшись, приступил к работе над не менее знаменитым романом «Петр I». Первые пробы этих романов, в том числе повесть «День Петра», были написаны, когда Толстой находился на стороне белых, потом – в эмиграции, где творил без оглядки на какие-либо исторические «концепции» или идеологии. В конце жизни Толстой помянул добрым словом историка В.В. Каллаша, который познакомил его с архивами петровского времени и, надо думать, научил грамотно работать с ними. В повести «День Петра» царь показан как изощренный палач собственного сына, никак не мотивированный реформаторскими планами по преображению отсталой России. Но основные элементы языка, умело стилизованные под русский говор конца XVII – начала XVIII в., уже были им выработаны в полной мере. И первое время после возвращения из эмиграции Толстой, когда затрагивал проблемы дореволюционной истории, чувствовал себя еще достаточно свободным. Создавал захватывающие фантастические повести и романы, трогательные сказки, яркие чувственные рассказы, драматические произведения, литературные фальшивки, хулиганские пустяки и много чего еще. Обороняясь от наседавших «пролетарских писателей» и других остаточных постреволюционных литературных группировок, подписывал обращения к властям, требуя защиты, участвовал в публичной травле ни в чем не повинных коллег или низвергнутых политиков, этих «заклятых врагов народа». Но и его еще не боялись и не щадили. В феврале 1926 г. агент ОГПУ-НКВД сообщал, что во время диспута в Колонном зале Дома союзов писатели В. Шкловский и М. Булгаков потребовали прекратить «фабрикацию «красных Толстых», этих технически неграмотных «литературных выкидышей». Пора большевикам перестать смотреть на литературу с узкоутилитарной точки зрения и необходимо, наконец, дать место в своих журналах настоящему «живому писателю»[263].
Однако, по свидетельству самого Толстого, когда 2-й МХАТ взялся ставить его пьесу «Петр I», а РАПП делал все возможное для ее отклонения, то пьесу «спас товарищ Сталин, тогда еще, в 1929 г., давший правильную историческую установку петровской эпохе»[264]. Считается, что Толстой познакомился с вождем только в начале тридцатых годов[265].
Толстой был очень талантливым и плодовитым писателем, но в атмосфере сталинского СССР в нем все явственнее проявлялись черты изощрённого приспособленца и циничного человека, способного на очень многое. Я передаю мнение его знаменитых современников (И. Бунина, Ю. Анненского и др.), в том числе обычных людей того времени. Он не был жертвой обстоятельств, подобно многим, силой вещей попавшей в капкан режима. Это был большой талант, с готовностью предложивший свои услуги власти, а точнее – ее вполне осязаемому воплощению и конкретному источнику довольства. Толстой ориентировался не на власть, не на ее абстрактные идеи, а конкретно на главаря побеждающей части правящей верхушки. Это до поры до времени была многообещающая позиция, и Толстой охотно пользовался предоставляемыми ею преимуществами. И Сталин по мере своего возвышения все пристальнее стал вглядываться в творчество писателя, в его крупную вальяжную фигуру, в холеное графское лицо. Будучи сам «без рода и племени», совершенно простецкого, а для грузина даже неказистого вида, Сталин любил характерные лица. Хотя некоторые современники и исследователи сомневались в подлинности знатного достоинства «красного графа» (так его вскоре стали величать за глаза и в глаза), он все заметнее набирал литературный и политический вес. Сталин довольно рано сообразил, как важно держать наготове кнут и пряник: тяжко наказывать даже за намек на малейшую отстраненность или, наоборот, расточать награды талантливым людям, способным укреплять режим и его культ. Поэтому Толстой щедро получал роскошные старинные усадьбы и квартиры в центрах столиц, дачи, миллионные тиражи книг и огромные гонорары, автомобили (целых два!), – эту роскошь и редкость советской жизни 30-40-х гг. ХХ в. Писатель часто ездил за государственный счет за границу со специальными заданиями (исключительная привилегия по тем временам), любил хвастать своим благополучием, любил шумно погулять, выпить, поесть, при случае заступиться за обиженного, другие вольности. Официально был женат четыре раза, т. е. жил полнокровно и со вкусом. За все платил не только покорностью, но и услужливостью. Как и все интеллектуалы сталинского СССР, он был превращен в «обслуживающий персонал», т. е. в крепостного особенного, советского, типа. Начиная с великой «либералки» Екатерины II российские интеллектуалы платили каторгой и тюрьмой за попытки вырвать свой дух и разум из крепостной зависимости, а затем с успехом бились за свободу творчества весь XIX в. В ХХ в. большевистская власть все вернула на круги своя, но в более извращенной и тяжкой форме.
Толстой много раз встречался со Сталиным, разговаривал с ним по телефону, получал от него различные указания и поручения, был награжден высокими правительственными наградами, чутко прислушивался к его мнению о своих произведениях и творческих поисках. Впрочем, замечания и указания чаще всего передавались не напрямую, а через того или иного партийно-государственного деятеля высокого ранга. Иногда, по неизвестным причинам, собственноручные письменные замечания вождя, начертанные прямо на макетах книг писателя, так и не доводились до сведения автора. Но они до сих пор сохранились в архиве вождя, и нам они интересны тем, что позволяют судить о подлинном отношении Сталина к тому или иному произведению и к самому автору. Сталин читал книги и другие крупные произведения Толстого еще на стадии их подготовки к печати (исполнял роль личного цензора!) и
