Егор Харитонович скоблит затылок, изображает на лице огромную умственную работу: нижняя губа прикушена, лоб в морщинах, бровешки строго сдвинуты, взгляд неподвижен и пронзителен.
— Ничего, Саша Иванович. Голь на выдумку хитра, авось и мы чего стоим.
3
Окольным путем до Виталия Андреевича Дубова дошел нехороший слушок. Очень даже нехороший. Будто бы Матвей Коваленко, вступив в сговор с директором молочного завода, магазинным маслом дотянул план сдачи молока. То есть у того же директора купил и тому же директору продал, но уже как бы молоком.
Сперва Дубов недоверчиво усмехнулся на такую новость. Мало ли кому что в голову взбредет. Но тут же и насторожился: это ведь Матвей, от него можно ждать. Потом Дубов заволновался: такие штучки-дрючки именуются преступлением, и наказаний виновному бывает сразу три. Снятие с работы, исключение из партии и возбуждение уголовного дела.
Конечно, слух — это еще не факт. Мало ли чего не наплетут по злобе, зависти или глупости. Но уж больно ушлые оба — и Коваленко, и директор завода Страхов.
Виталий Андреевич настроился пустить дело обычным в таких случаях путем — дать задание народному контролю, чтобы досконально проверили финансовые взаимоотношения колхоза и молочного завода. Но что-то удержало его. Нет, решил он, надо самому сначала посмотреть. Если за этим сигналом ничего нет, буду знать я один. Лишние страсти-мордасти нам совсем ни к чему.
Это было в правилах Дубова: делать все так, чтобы не обидеть кого-то случайно.
В «Ударник» Виталий Андреевич выбрался только через несколько дней, в субботу. Уже дорогой еще раз прошелся по цифрам дойного стада колхоза, валового надоя и сдачи молока. Интересно получается: Коваленко сдает почти все, эта слишком высокая товарность и настораживает. Значит, Матвей, ко всему прочему, еще и жулик. От этой мысли Дубову сделалось тоскливо и горько. Как учителю, которого обвиняют, что он неправильно воспитал учеников. Наливаясь этой горечью и злостью прежде всего на себя, Виталий Андреевич нетерпеливо смотрел на дорогу: скорей доехать и все выяснить на месте.
— Что мы плетемся? Прибавь маленько, — хмуро попросил он шофера и засопел, запыхтел. Щеки сразу обвисли, глаза сузились, прикрылись лохмотьями широких бровей, губы задвигались, будто жует что-то липкое и вязкое.
Машина пошла резвее, в открытом окне запел сухой встречный ветер. Скосив взгляд на Дубова, шофер сделал уже проверенный практикой вывод: ничего хорошего Матвею Коваленко этот приезд не даст.
В «Ударнике» был выходной. По деревне слонялась принаряженная молодежь, людно было на берегу озера. У конторы-барака звенел усиленный репродуктором голос Руслановой: «Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал…» Сильнее обычного хлопнув дверцей машины, Виталий Андреевич несколько секунд постоял, вздохнул и торопливо поднялся на глухо скрипнувшее крыльцо конторы, прошел длинным полутемным коридором и остановился перед дверью с табличкой «Партбюро».
Едва только Дубов вошел, еще ни слова не сказал, но секретарь партбюро Вдовин уже понял: быть грозе. Виктор Афанасьевич вскочил и зачем-то начал собирать раскиданные по столу бумаги.
— Ты знал, что Матвей и Страхов махлюют с молоком? — с угрозой спросил Дубов. — Только честно. Знал или не знал?
Низкорослый, тщедушный, похожий на мальчишку Вдовин часто замигал, шмыгнул носом.
— Наверняка не знал, — торопливо ответил он, — но догадывался. Как-то спросил Матвея Савельевича, а он мне: не в свое дело не лезь.
— И молчал? — Дубов грохнул кулаком по столу. — Преступника покрываешь? Вместе будете отвечать, в равной мере! Тебя зачем сюда райком направил, в адъютантах у Матвея ходить?
— Прошу на меня не кричать! — резко, срывающимся голосом ответил Вдовин. — Ничего я не покрываю и не собираюсь этого делать. Я вам сколько говорил, что Коваленко меня в грош не ставит? А вы что ответили? Сейчас не до личных обид, сейчас корма главное, все остальное — потом.
— Извини, — буркнул Дубов. Плюхнувшись на стул, он отвернулся, затих, уставился в пол. Но тут же вскочил, опять навис над Вдовиным — злой, горячий, насупленный. — Как бы то ни было, а ты виноват. Почему райком узнает о махинациях не от секретаря партбюро, а из десятых рук? Вот твоя вина!
— Тогда я вообще ничего не понимаю, — Виктор Афанасьевич в недоумении пожал плечами. — Мне Коваленко сказал, что делается это по распоряжению Федулова и с вашего согласия. Для поддержания престижа района.
— Что?! — хрипло выдохнул Дубов, а кулак сам собой по столу. — С чьего согласия? Да как ты… Как у тебя язык поворачивается!
Вдовин окончательно растерялся. «Вот это новость! — подумал он, со страхом глядя на багровеющее лицо Дубова. — Выходит, он ничего не знает? Получается, что Коваленко прикрылся его именем, чтобы… А я уши развесил… Этого нам еще не хватало!»
— Где этот балалаечник? — с натугой кричал Виталий Андреевич. — Ты, секретарь партийной организации! Значит, если делается по согласованию с Дубовым, то все правильно? Да хотя бы и так! Тогда ты должен немедленно прийти и плюнуть мне в лицо! Вот что ты должен сделать, если Дубов только подумает государство обманывать! Да отвечай же, где этот сукин сын прячется?
— Дома должно быть, — пробормотал Вдовий. — Сыновья из города приехали, что ли. Баню собирался топить.
— Баню? Я ему покажу баню! Ну-ка, пойдем! — громыхнув стулом, Виталий Андреевич выскочил из тесного кабинетика. — Впрочем, не надо. Я один. Тут действительно не твоя, а моя вина.
Репродуктор на высоком столбе продолжал развлекать деревню — теперь уже бодрыми маршами в исполнении показательного духового оркестра. Невольно попадая в такт музыки, Виталий Андреевич круто зашагал серединой улицы.
Дом у Коваленко не из лучших, в запустении. Один ставень оторван напрочь и валяется на земле, другой болтается на одной петле. Ворота того и гляди упадут, по темным старым доскам положены свежие неструганые заплаты.
«И живет-то не по-людски!» — все к одному плюсовал Виталий Андреевич.
Около дома стоят голубые «Жигули» и новенький желтый «Запорожец». Здесь же вертятся несколько ребятишек явно городского происхождения.
— Эй, малый, подь сюда! — позвал Дубов одного. — Покличь деда.
Сам сел на чурбак у ворот, нетерпеливо запритопывал ногой. Со двора доносился лихой балалаечный наигрыш.
«Талант подлец имеет!» — невольно мелькнуло одобрение, но тут же было затоптано и затерто. — Развлекается, гостей принимает, концерты устраивает!»
Балалайка во дворе дзинькнула и смолкла, стал слышен недовольный голос Матвея Савельевича:
— Отдохнуть человеку не дадут! Кого там носит нечистая?
«Отдохнуть ему захотелось!» — Виталий Андреевич вскочил, пинком распахнул калитку, стремительно пересек двор и очутился у праздничного застолья. За столом сидели четверо одинаковых Коваленко — сам Матвей Савельевич и сыновья. Все могучие, с розовыми лицами после бани и выпитого вина. Здесь и невестки: эти разные — от худобы до толстушки. Жена Матвея Савельевича как раз тащила к столу громадный пирог. Дубов не понял, его или пирог застолье встретило восторженными возгласами. Скорее всего — пирог.
Увидев Дубова, Матвей Савельевич проворно вскочил, оторопело качнулся, потряс головой, убеждаясь в реальности явления секретаря райкома. Но уже через мгновение, охнув, он кинулся обниматься.
— Да кого я вижу! Дорогого гостя! Проходи, Виталий Андреевич, окажи честь Матвею. Вот, мужики и девки, это есть самый лучший человек. Замечательный человек! Да проходи же! Ну-ка, мужики и девки, очисти почетное место!
Говоря это, Коваленко успел не меньше десятка раз обежать вокруг Дубова, дергал его за рукав, ощупывал, подталкивал к столу.
— Празднуешь? — Виталий Андреевич резко отстранил Коваленко. — Трудовые победы на животноводческом фронте отмечаешь! А почему сподвижника и соучастника не вижу? Где Страхов Иван Федорович? Это что же получается? Как плутовать — так вместе, а праздновать — один? Молчи, молчи, жулик! — уже кричал Дубов. — Молчи, все знаю! Я тебе покажу, как Дубовым прикрываться!
Не будь Виталий Андреевич в таком запале, никогда бы не сказал сейчас такое — у праздничного накрытого стола, при жене и детях. Уже после первой фразы поняв, что делает не то, он уже не мог остановиться. Только что веселое лицо жены Коваленко враз стало тревожным, построжали сыновья и невестки.
Стиснув в досаде зубы, Дубов повернулся и пошел со двора. Матвей Савельевич догнал его за воротами, заступил дорогу.
— Виталий Андреевич, ну зачем же так? — тихо, трезво и угрюмо спросил Коваленко. — Лидии нынче пятьдесят лет исполнилось. Она-то перед тобой чем провинилась?
— Завтра в девять будь у меня, — уже не так резко обронил Дубов и опять пошел, но Матвей Савельевич снова забежал вперед и остановил.
