если у тебя плохо, то иди к психотерапевту, иди к психологу. И там получай психологическую поддержку. Почему я должен оказывать тебе профессиональную помощь бесплатно? Так сказать, по-дружески? Ты отнимаешь мое время, ты жалуешься. Да вообще, это портит мне настроение. А я после этого с тобой дружи? Поэтому, — заключил Гарри Пэйнэнбург, — если у меня какая-то проблема, то я предпочту пойти в инстанции, но не к тому, кого я считаю своим другом. В инстанции я еще пойду потому, что там я останусь анонимным. А для своего друга я буду веселым, жизнерадостным, с которым хорошо отдохнуть, выпить пива, пройтись вдоль моря или поиграть в теннис. Или вот еще: у вас принято у друзей одалживать деньги. У нас об этом даже спрашивать неприлично. На эти деньги твой друг может получить проценты или пустить их в дело, да просто купить себе что-нибудь. Я не имею права вторгаться в его бюджет. Ведь у нас у всех деньги распланированы.
Расставшись с миром кино, я начала снимать телевизионные фильмы
Надо сказать, что подобная логика была мне не просто любопытна, мне стало сразу же понятно, откуда это идет. Голландия — протестантская страна со своей протестантской этикой, один из постулатов которой состоит в том, что в рай попадет работающий и богатый, потому что результативная работа всегда сделает человека богаче. Поэтому идеология накопительства, бережливости, строгости и аккуратности впитывается с молоком матери. Когда в семье подрастающий малыш с интересом разглядывает свою ладошку, то мать или бабушка обязательно покажут ему, как линии на ладони составляют букву «М», что означает по-голландски Man — «человек». А если перевернуть ладонь, то буква «М» легко превращается в букву «W», и означает это Work — «работа». То есть человек рожден для работы.
Деньги для них являются мерилом их труда. Подчас труда тяжелого. Поэтому голландцу не придет в голову швыряться деньгами в ресторане или тратить огромные средства на одежду или машину.
Там даже аристократия — и та работает.
Меня это поразило в доме баронессы де Вас фон Стэйнвэйк. В своем старинном родовом имении она сама ухаживала за лошадьми, принимала роды у овец, потому что хотела вырастить овец, дающих шерсть лучше, чем шетландская.
На стенах в их доме висели портреты предков семьи, ведущей свой род с XII века. Первый Стэйнвэйк был совсем не аристократическим: рыжебородый, с довольно-таки бандитской внешностью. Я не преминула об этом сказать Кларе:
— Ваш прародитель вполне мог бы сниматься в нашем фильме «Бандитский Петербург».
На что Клара, смеясь, ответила:
— А он и был бандитом. Он грабил на дорогах в XII веке. Но потом, после тюрьмы, стал работать, купил землю и скопил довольно много денег. Взялся за ум.
И Клара, показывая мне дом, с гордостью рассказывала:
— Наши предки много работали. И у нас дворянский титул мало что значит. Гораздо больше значит, что ты сам из себя представляешь. Вот, скажем, мой отец работал в Советском Союзе послом Королевства Нидерландов еще при Сталине. И мой муж тоже посол, работает в Москве. А мой брат — музыкант — пишет музыку, на эти деньги живет. А один из моих родственников долго судился с крестьянами, которым дал землю в пользование, а они не захотели ее ему возвращать. И кузену пришлось доказывать в суде, что он на своей земле заработает больше денег и принесет больше пользы, чем это делают его наниматели — крестьяне. Дело долго рассматривали, и барона обязали предъявить бизнес-план по использованию своей же собственной земли.
Вообще Голландия — страна любопытная. Рассказывают, что их королеву Беатрикс из рода династии Нассау можно было встретить в магазине, стоящую в кассу за покупками. И никто ее вперед не пропускал. Ей оказывали знаки почтения, с ней здоровались, но пропустить вперед даже королеву голландцу в голову не приходило: как же, ведь я же раньше пришел и очередь занял. Они очень ценят свое время, поэтому им свойственно все записывать в блокнотики. У каждого свой блокнотик. Однажды я видела, как в блокнотик что-то записывал попрошайка. Не знаю, что: может, телефон, а может быть, доход за день, но он точно что-то писал.
А случайно разговорившись в кафе с нашей эмигранткой, угощавшей своего пятилетнего внука капучино, по поводу блокнотиков, узнала интересную историю.
Она была эмигрантка с Украины, голос не понижала, и ее гортанное «гэ» перекрывало тихо звучащую музыку. Полная Гала весело сказала мне:
— Та задолбали они с этими блокнотиками своими всех! У нас же ж как? От скажем, моя дочка. Она раз — и в дверь звонит: «Мама, от тебе Рома, от гуляй с ним». И ее не интересует, шо я там делала, шо хотела сделать, какие там мои планы. Все неважно! Бери Рому — иди гуляй. Закон! А от у них, у них же ж по-другому. От она берет свой блокнотик, зво́нит:
— Мама, к тебе можно прийти в среду?
— Шо? Кохда? В среду. А во сколько?
— Ну, в пять.
— Ой, подожди, дочка, щас посмотрю.
Берет блокнотик.
— Нет, ты знаешь, в среду нельзя. Я буду занята. Давай через недельку, в понедельник.
— Ой, мама, я в понедельник тоже не могу, от так.
И вот пока они договорятся, рак на горе свистнет. И все блокнотики, блокнотики и сохласования. А моя: деньхи ей нужны — открыла ящик, взяла. «Мама, потом отдам». Кохда отдаст, отдаст ли вообще, ну а шо я ей скажу? Дочка ж. А у них нет! У них по-друхому…
