Суть его доводов такова: в согласии с наибольшей прагматикой принцип интерпретантности утверждает, что наличие всякой более или менее неуловимой «эквивалентности» значения двух выражений может быть обеспечено только тождественностью следствий, которые эти выражения в себе содержат или подразумевают. Чтобы пояснить, что он хочет сказать, в том же контексте Пирс утверждает, что значение (meaning) в своем первоначальном смысле – это «перевод знака в иную систему знаков».
Известно, что лексика Пирса изменчива и нередко импрессионистична, и нетрудно заметить, что в этом контексте, как и в других, он пользуется словом «перевод» фигурально: не как метафорой, но скорее как pars pro toto[182]* – в том смысле, что понимает перевод как синекдоху интерпретации[183]1. В этом контексте Пирс приводит возражения против некоторых логиков («those people», «тех людей») по вопросу о значении выражения immediate neighborhood («непосредственное соседство»), используемого при определении скорости той или иной частицы.
Нас интересует не суть этого спора, а то, что Пирс оспаривает утверждение о том, будто immediate neighborhood — это простое условное выражение, иначе не определимое. Оно интерпретируется (например, посредством изображения, в данном случае диаграммы, как сам Пирс и делает в этом параграфе), и только так можно узнать его «meaning». Он хочет объяснить, что значит «интерпретировать», и потому неявным образом развивает следующую аргументацию:
(1) Значение дано, когда одно выражение заменяется другим, из которого проистекают все логические следствия, проистекающие из первого.
(2) Если вы не понимаете, что я хочу сказать, подумайте, что происходит в таком процессе, где прилагаемые усилия очевидны для каждого, то есть о переводе (идеальном) фразы с одного языка на другой, при котором предполагается или требуется, чтобы из выражения на языке прибытия проистекали все логические последствия, проистекающие из выражения на языке оригинала.
(3) Перевод с одного языка на другой – наиболее очевидный пример того, как посредством другой системы знаков пытаются сказать то же самое.
(4) Эта способность и эти усилия по интерпретации свойственны не только переводу с одного языка на другой, но и всякой попытке объяснить значение того или иного выражения.
Хотя Пирс никогда не занимался переводом с одного языка на другой ex professo[184]*, его вполне хватило на то, чтобы подчеркнуть специфику этого явления в сравнении с другими, и притом разнообразными, способами интерпретации, – и тот факт, что он может проводить различия между ними, был показан Горлé (Gorlèe 1993, особенно р. 168). Но эта синекдоха Пирса привела в восторг Якобсона (Jakobson 1977: 1029), который с энтузиазмом утверждал: «Одна из самых удачных и блистательных идей, перенятых общей лингвистикой и семиотикой у американского мыслителя, – это определение значения как “перевода знака в другую систему знаков”(4.127). Скольких бесполезных дискуссий о ментализме и антиментализме можно было бы избежать, если бы к понятию сигнификата подходили в терминах перевода! Проблема перевода, с точки зрения Пирса, является основополагающей, и она может (и должна) использоваться систематически».
Якобсон просто говорил о том, что понятие интерпретации как перевода с одного знака на другой позволяет избежать бесконечных споров о том, где находится значение – в уме или в поведении. Он не утверждает, что интерпретация и перевод – это всегда одна и та же операция; он лишь говорит, что полезно подходить к понятию значения в терминах перевода (я бы пояснил: как если бы это был перевод). Излагая эту позицию Якобсона (Есо 1978: 24), я писал: «Якобсон показывает, что интерпретировать некий семиотический элемент – значит “переводить” его в некий другой элемент (который, впрочем, может быть дискурсом во всей его полноте) и что благодаря такому переводу элемент, подлежащий интерпретации, творчески обогащается». Как видите, я поставил слово «переводить» в кавычки, чтобы указать, что речь идет о фигуральном выражении. Мое прочтение может быть спорным, но я хотел бы напомнить, что, прежде чем публиковать свой очерк, я показал его Якобсону, и тот обсудил многие его пункты, причем вовсе не с целью внушить мне выводы, отличные от тех, к которым я пришел (это было не в его стиле), но для того, чтобы уточнить, разъяснить до самой последней мелочи, подсказать отсылки к другим его трудам, подверждающие мое прочтение. Никаких возражений против моего закавычивания сделано не было. Если бы Якобсон счел, что оно сбивает с толку (поскольку я цитирую его почти verbatim[185]*), он вежливо указал бы мне, что собирался использовать глагол to translate («переводить») в техническом смысле.
Если что и спорно в приведенном отрывке из Якобсона, так это вывод о том, что отсылка к переводу, будучи основополагающей для мысли Пирса, должна использоваться «систематически». Но Якобсон, как мне кажется, хотел сказать, что нужно всегда учитывать этот аспект проблемы значения, а не то, что нужно проводить знак абсолютного равенства между переводом и интерпретацией[186].
10.2. Герменевтическая линия
Мысль о том, что всякую деятельность по интерпретации следует считать переводом, глубоко коренится в герменевтической традиции. Причины этого очевидны: с точки зрения герменевтической всякий процесс интерпретации представляет собою попытку понять слово Другого, и потому упор делается на существенном единстве всех попыток понять то, что сказано Другим. В таком смысле перевод, как говорил Гадамер, является формой герменевтической беседы.
Уже Хайдеггер в 1943 г. (в рамках университетского курса о Гераклите) заявил о тождестве перевода и интерпретации[187]. Йерволино в своем предисловии к очеркам Рикёра о переводе (Jervolino 2001: 17) цитирует отрывок из энциклопедической статьи «Герменевтика», написанной Герхардом Эбелингом:
Этимологическое происхождение греческого слова hermēпеúō и его дериватов спорно, но оно отсылает к корням со значением «разговаривать», «говорить» (в связи с латинским verbum «слово» или sermo «речь»). Значение этого слова развивается в трех направлениях: утверждать (выражать словами), интерпретировать (объяснять) и переводить (выступать в качестве переводчика). <…> Речь идет о видоизменениях основополагающего значения «приводить к пониманию», «посредничать в понимании» при различных способах постановки проблемы понимания в зависимости от того, что́ и как «интерпретируется» (аналогичный глагол – в латинском языке): факт – посредством слов, дискурс – посредством разъяснения, высказывание на незнакомом языке – посредством перевода. Уже отсюда просматривается сложное разветвление герменевтической проблемы, к которой отсылает не только один из этих сигнификатов, но и их структурная взаимосвязь[188].
Но взаимосвязь – не значит тождество, и Йерволино справедливо отмечает, что проблема заключается не столько в том, чтобы насильственно свести идею интерпретации к идее перевода, сколько в том, чтобы увидеть, какую помощь может получить философская герменевтика, если она включит в свой дискурс итоги старых и новых дискуссий о переводе (и наоборот).
Гадамер (Гадамер 1988) подходит к этой теме с осторожностью, подчас рискуя впасть в известное противоречие. С одной стороны, он утверждает, что «всякий перевод уже является истолкованием» (с. 447)[189]*, и даже подчеркивает, что всякий перевод происходит как завершение переводческой интерпретации того слова, с которым встретился переводчик.
Как мы увидим, утверждение о том, что для перевода нужно предварительно истолковать текст, – мысль, к которой вполне можно присоединиться. С другой стороны, Гадамер пытается показать глубинное структурное тождество интерпретации и перевода, характеризующее оба эти вида деятельности как компромисс (позитивный), который я называю «переговорами» (с. 450):
И подобно тому как разговор… колеблясь между противоположными высказываниями, может в итоге прийти к компромиссу, так же и переводчик, взвешивая и выбирая, ищет наилучшее решение, которое во всех случаях может быть лишь компромиссным. И как в разговоре мы, чтобы понять точку зрения собеседника, ставим себя на его место, так же и переводчик стремится поставить себя на место автора. Но подобно тому опять-таки как в разговоре это еще не означает взаимопонимания, так же и для переводчика это еще не значит, что воспроизведение удалось. <…> Таким образом, ситуация переводчика, по сути дела, совпадает с ситуацией интерпретатора*.
