свыше, что ли. Чудо какое-то, вот не иначе, как бы пафосно это ни звучало. Просто за всю свою службу мне не приходилось сталкиваться с таким редким везением и удивительно удачным стечением обстоятельств, возникавших практически на каждом этапе расследования и предотвращения этого теракта, порой реально больше похожих на чудо. Но это так, ремарка в сторону, что называется, – объяснил свое отступление от изложения фактов Константин Алексеевич. – Итак. Продолжим. По результатам предварительного пока следствия мы уже выяснили, что в подготовке к этой диверсии были задействованы самые серьезные силы, а разрабатывали ее разведки нескольких стран. Установлено также, что на момент смерти Митрича операция уже перешла в стадию
конечной подготовки, отладки и окончательной стыковки деталей, участников и всех задействованных механизмов. Нам также удалось узнать, что были запущены параллельные, отвлекающие и оттягивавшие на себя службы антитеррора акции и якобы подготовки к другим крупным провокациям, по которым приходилось работать нашим специалистам. Да, многие «посылки» для этой операции пришли по назначению, и практически уже все было готово к ее проведению. Но главная составляющая, даже скорее основная составляющая, проходила здесь, по маршруту Калиновки через Митрича, и именно потому, что, как удалось установить по предварительным следственным мероприятиям, «посылка» эта задержалась, добираясь до России сложными, окружными, долгими путями, им пришлось так спешить с ее передачей и воспользоваться самым коротким путем, через сеть «станций», находящихся в управлении кураторов Митрича.
– Так что случилось-то? – возмутилась Ева. – Пофиг уже, почему и как шла и задерживалась эта хреновина, главное – почему Митрич решил спрятать от террористов эту взрывчатку? С чего его переклинило-то в этот раз?
– А переклинило его, Ева Валерьевна, – ответил спокойно, но весомо Данич, – потому что это была не взрывчатка.
– Оп-па! – подивился форсированно Орловский. – А что?
– Боевые отравляющие вещества, – ответил Константин Алексеевич спокойным, ровным тоном.
Ева с Орловским уставились на подполковника одинаково ошарашенными взглядами, впечатлившись столь неожиданным и сильным заявлением.
– А зачем им отравляющие вещества? – спросила Ева у подполковника чуть ли не шепотом.
– В его применении и состояла основная идея запланированной террористической операции, – пояснил Данич. – Дело в том, что всего ста граммов, которые находились в капсуле, достаточно для того, чтобы отравить небольшой город, вылив ее в систему водоснабжения. А если пятьдесят граммов этого вещества добавить в систему вентилирования самого крупного торгового центра или концертного зала типа того же «Крокуса», это гарантированно повлечет смерть всех находящихся там людей. – Он замолчал, глядя на потрясенно осмысливавших информацию Еву с Орловским, и продолжил: – А если произвести подобные акции одновременно, скажем, в Москве или Питере или в каком ином большом городе… – И он покачал головой, подводя итог своим объяснениям: – Вот такая вот херня с апокалипсисом у нас тут намечалась и планировалась международным разведобъединением. – И попросил Орловского: – Наливай, Пал Андреич.
– М-да, – согласился с ним Павел, – такая етишкина кондрашка определенно требует срочного укрепления нервов и сердечной мышцы. – И спросил: – Ева?
– Давай, Пал Андреич, – махнула она рукой жестом смирения с неизбежным, принимая предложение, – тоже укреплю, чего уж там, когда «на кухне такие дела», как сказал Жванецкий.
Они выпили и, не нарушив возникшего молчания, закусили, каждый по-своему обдумывая и осмысливая полученную информацию.
– То есть ваша Контора проморгала подготовку этой адской затеи? Так, что ли, получается? – спросила Ева у Данича довольно жестким тоном.
– Нет, не так, Ева Валерьевна, – посмотрел на нее строгим взглядом подполковник. – Большую часть людей, материалов и «посылок» нам удалось перехватить и задержать. Но это были разрозненные части огромной сети, и некоторые из них, отвлекающие и ложные, вели как бы в никуда. А выяснить, куда конкретно, невозможно, поскольку каждый ее винтик не знал людей, которые выдавали им задание и «вели» их по реализации определенного этапа. И тем не менее нам многое удалось выяснить, вычислить и сделать, идя за ними, что называется, след в след. И вдруг ваш звонок и видео, где вы показали зеленую ленту. Вы представляете, Ева Валерьевна, какие эмоции пережили руководители оперативного штаба по предотвращению крупного диверсионного акта, когда внезапно выясняется, что в какой-то Калиновке, находящейся бог знает в какой там глубинке, образовались террористы элитного подразделения самой радикальной, запрещенной у нас в стране организации, которых, к тому моменту этот факт нами был уже установлен совершенно точно, наняли и задействовали в этой самой операции?
– Думаю, они сильно удивились, – предположила с легкой иронией Ева.
– Угу, – подтвердил ее слова Константин Алексеевич. – Настолько сильно удивились, что я и группа специалистов уже через два часа высаживались из вертолета на ближайшей к Калиновке площадке, пригодной для посадки. И что мы выясняем, прибыв на место? – спросил он у Евы.
– Что? – вернула ему вопрос девушка.
– А ничего, – ответил подполковник. – Имеется в наличии один умерший «почтальон», в доме и на участке которого не обнаружено ничего из интересующих нас предметов, веществ и всего того, что могло бы иметь отношение к теракту. И все.
Он замолчал. Выдержал длинную, почти театральную паузу и продолжил:
– И если бы Павел Андреевич не вспомнил о том, что за день до смерти Митрича он выловил того из реки, и если бы мы не нашли «посылку», которую тот спрятал в камышах, то последствия этого «незнания» могли быть весьма неприятные и тяжелые.
– Почему он ее спрятал? – задала в третий раз свой вопрос Ева. И повторила, чуть раздраженно, с упором на каждом слове: – Почему он… с какой такой етишкиной кондрашки вдруг взбрыкнул и спрятал ту гребаную «посылку»?
– Как я уже сказал: он нам этого уже не объяснит, поэтому ответ на ваш вопрос, Ева Валерьевна, относится к области предположений, – вполне спокойно ответил на ее эмоциональное высказывание Данич и усмехнулся: – Но одно из нескольких таких предположений нашим аналитикам кажется наиболее вероятным. Дело в том, что Рыжиков Вениамин Дмитриевич, которого все знали только под именем Митрич, был по образованию химиком. И кстати, весьма неплохим химиком. Он всю свою жизнь до последнего дня интересовался открытиями и достижениями этой науки, в том числе и ее военной составляющей части. Почему он вскрыл «посылку» и посмотрел, что в ней находится, мы не узнаем уже никогда. Может, он их постоянно вскрывал, каждую или выборочно, такой момент в его записях не отражен. Но можно утверждать практически со стопроцентной уверенностью, что, увидев маркировки на капсулах, Митрич понял, что конкретно находится в капсулах и для чего они предназначаются.
– Подождите, но разве подобного рода контрабанда, там, скажем, тротил всякий, она что, маркируется? На ней оставляют надписи? – удивилась Ева.
– Да, потому что в некоторых
