Константином Алексеевичем спустимся вниз, поставим чайник, сделаем чай и сообразим что-нибудь перекусить, а Ева Валерьевна оденется, приведет себя в порядок и присоединится к нам.
– Отлично, – оценила предложение Павла Ева и, наконец отпустив его ладонь, которую неосознанно сильно сжимала все это время, прошагала вперед к выходу из комнаты, шлепая босыми ступнями по паркетной доске.
Минут через десять, спустившись на первый этаж и двигаясь в кухню, Ева уловила смесь приятных, домашних и успокаивающих запахов, вызвавших у нее заодно приступ нервного аппетита: аромат дорогого, душистого, крепкого черного чая и подогретого свежего хлеба, наверняка с дивной хрустящей корочкой, от одной мысли о которой хотелось немедленно укусить эту хрусткую горбушку, и каких-то пряностей, и еще чего-то неуловимого, тонкого, гармонично встраивающегося в мелодию этих запахов.
Мужчин она обнаружила сидящими за щедро накрытым к ночному перекусу столом – чай, как и унюхала Ева, заваренный в большом керамическом чайнике, духмяный, теплый хлеб, явно подогретый в хлебопечке, белый легкий молодой сыр, а к нему помидоры, базилик и маслины, масло и тонко нарезанная вяленая рыбка, а на другой тарелке запеченная холодная индейка, тоже порезанная тонкими ломтиками под бутерброды, и что-то еще, что она с ходу и не разглядела.
– Мужчины, – выдвинула свою самую решительную пропозицию Ева, не торопясь садиться за стол, – я хоть и вялопьющий человек, не способный оценить специфику серьезной, крепкой пьянки, никогда не умевший вдумчиво и с удовольствием выпивать, только не знаю, как вам, а мне в данный момент просто совершенно необходимо подлечить истрепанные нервы и поддержать сердечную мышцу дедушкиной настойкой.
– Мне тоже вот это… – покрутил рукой Орловский, полностью солидаризируясь с прокламацией хозяйки дома, – в том смысле, что подлечить и поддержать, – кивнул он решительно-театрально и внес уточнение: – Особенно, понятное дело, сердечную мышцу, – и усилил свое согласие конкретикой: – Я за.
– А уж как я за, вы даже себе представить не можете, – с энтузиазмом поддержал дельную инициативу товарищей по ночным посиделкам Данич.
– Значит, мы имеем полный консенсус, – удовлетворенно ответила Ева. – Тогда я пошла за наливкой.
– Я помогу, – поднялся из-за стола Павел и усмехнулся: – Заодно напомню про нежелательную встречу головы с балкой.
– Спасибо, – поблагодарила его Ева.
Они включили свет в старом подполе и отправились в «экспедицию» за наливкой все втроем, не сумевший преодолеть своего любопытства Данич объявил, что просто обязан проследить за всем этим процессом лично.
– Нашла! – прокричала из подпола Ева и спросила у мужчин, с интересом заглядывавших сверху в недра погреба: – Какую брать? Смородиновку, или клюковку, или эту, которая с ежевикой? Есть еще малиновка, – и пояснила: – Но эта, насколько я помню, сладкая, скорее как ликер.
Мужчины переглянулись, посовещавшись невербально, и Орловский озвучил их предпочтения:
– Клюковки будет вполне достаточно.
– Ну да, экзотику садоводческую в следующий раз как-нибудь попробуем, – согласился подполковник.
Когда они, разлив по маленьким хрустальным рюмочкам наливку, чокнулись и дружно махнули за благополучный исход непростой ситуации, Ева посидела несколько минут с закрытыми глазами, прислушиваясь к тому, как внутри ее течет живительным очищающим огнем наливочка дедушки Олега. Она почувствовала, как державшее до сих пор все ее внутренности и нервы, словно сжатым кулаком, напряжение потихоньку начало отпускать.
– Еще одну, что называется, вдогонку? – спросил Павел, внимательно наблюдавший за выражением лица девушки.
– Нет, чуть позже, – открыла она глаза, – а то меня сразу развезет: на такой круто замешенный стресс и на голодный желудок лучше не надо.
– А мы, пожалуй, повторим с Константином Алексеевичем? – вопросительно приподняв бутылочку с содержимым ярко-клюквенного окраса, спросил у фээсбэшника Павел.
– Всенепременно, – кивнул тот, – уж больно хороша у вашего дедушки, Ева Валерьевна, всегда была настоечка: мягкая, кислая и в меру совсем сладкая, то, что называется, в самый раз, и чистая, как слеза. На пшенице натуральной настояна и в несколько перегонок прогнана: никакого похмелья и последствий никогда, – и усмехнулся: – А вот рецептом своим Олег Прохорович ни с кем из моих коллег так и не поделился, уж как они его упрашивали да умасливали: нет, и все.
– Семейный секрет, – напомнила Ева подполковнику факт, о котором, она ни на секунду не сомневалась, ему было отлично известно. – Дедушка его передал Алексею.
– Угу, – кивнул и хмыкнул саркастически Данич, – вот Алексею Валерьевичу в самый раз сейчас на своей службе наливочку по семейному рецепту мастырить. Я бы не отказался на это действие посмотреть.
– Ладно, что держать, – притормозил воспоминания-размышления подполковника Орловский: – Выпили.
Данич дельную инициативу поддержал, и мужчины чокнулись, прозвенев рюмочками друг о дружку, и опрокинули в себя наливочку.
Ну и приступили к ночному перекусу.
– Вот теперь рассказывайте, – потребовала Ева. – Причем я бы хотела попросить тебя, Пал Андреич, таки объяснить мне, что за два таинственных фактора, которых не учли диверсанты в своих злодейских замыслах, ты упоминал, когда прятал меня в шкаф.
– Все просто, Ева Валерьевна, – ответил с готовностью Павел. – Первый из факторов – это не учтенная ими вероятность, что кто-то может просчитать варианты их действий после гибели Митрича и помешать реализации этих замыслов.
– А второй? – спросила нетерпеливо Ева.
– А вторым фактором, ставшим для них роковой неудачей, оказалось ваше, Ева Валерьевна, с господином Орловским появление во всей этой истории, – перехватил инициативу разговора у Павла Данич. И уже без всякой шутливости и легкости объяснил серьезным тоном: – Они вообще удивительно много просчетов допустили в этом деле. Думаю, большой ошибкой тех, кто планировал всю эту операцию, стало их решение воспользоваться системой «почтовых станций», одним из звеньев которой и был Митрич. Вся эта система, разумеется, вполне удобна и пригодна для криминальной деятельности разного рода, но только на внутреннем, российском треке. Она никогда не работала с международными передачами, потому что просто не настроена на столь высокий уровень требуемой конспирации. К тому же после начала СВО мы, в сотрудничестве с МВД, всерьез проредили всякого рода криминальные структуры, имевшие возможные связи с международным криминалом и выходы на террористические организации. Отчего даже простое подозрение в участии во всем, что связано с терроризмом и диверсионной деятельностью недружественных нам стран, стало, скажем так, весьма небезопасно в России. Может, именно по этой причине таких вот «почтальонов», как Митрич, сильно и резко убавилось, да и большую часть этих самых «почтовых станций» полиция выявила и ликвидировала.
– А как он работал? Какая у него организация, система? Зачем он вообще нужен был, такой способ передачи? – спросила эмоционально Ева.
– Ну, смотрите, – принялся объяснять Данич, – для того, чтобы совершить громкую, мощную диверсию, необходимы разные ресурсы, как людские, так и технические, и, назовем их общим понятием, химические. Опустим подробности задействования
