Надолго…
Глава 51 Летучая Мышь
Глава 51
Летучая Мышь
Ингвар проснулся от лёгкого прикосновения к руке.
Полная темнота. Даже непонятно, открыл глаза или нет.
Первое движение — найти оружие.
Стараясь не шуметь, Нинсон пошарил ладонью в мокрой траве. Слева должна лежать самодельная рогатина. Но её не было. Зато наука.
Во-первых, не бросать оружие абы где.
Во-вторых, хотя бы приблизительно запоминать обстановку.
Ингвар всем весом придавил сакс. Теперь быстро не вытащить. Да и от любого зверя копьё, пусть даже и самодельное, куда как более надёжный помощник, чем нож.
— Тише-тише, — раздался над ухом ласковый голос Тульпы.
— Тульпа, ты…
— Тсс-тсс. Я. Слушай внимательно. Протри глаза. Положи поудобнее пику. К тебе кто-то идёт. С той стороны тропинки.
Нинсон попытался угадать, где тропинка.
По зрячей привычке вертел головой.
— Да напротив же. Это не преследователи из лагеря. Это кто-то, кого мы не знаем. Кто-то, кто не запланирован. Понимаешь?
Ингвар кивнул, не сомневаясь, что даже в темноте Тульпа различит едва заметное движение.
— Попробуй притвориться лаптем. Не используй Сейд. Действуй по обстановке. Скажи, что потерялся.
— Тульпа, не уходи! Ответь про преследователей. Тульпа, как мне тебя позвать?
Нинсон услышал, как женщина скользнула в темноту. За ствол дерева, в корнях которого он спал. Мокрый ковёр служил простынёй, поясная сумка — подушкой, холодный кожаный плащ — одеялом.
— Тульпа, — прошептал Ингвар так тихо, что слышал только он сам. — Не уходи.
Но она ушла.
«Наверное, не могла остаться», — подумал Нинсон.
И ещё подумал, что Тульпа опять явилась без вороньего грая.
Руна Дагз разогнала бы тьму. Ведь видел же он ночью там, в лагере, во время беседы с Эшером. Могло и сейчас получиться. Нет, Тульпа ведь сказала, не надо колдовать.
Нинсон постарался незаметно достать клинок, прикрываясь одеялом. Но так замёрз, что почти не чувствовал пальцев. Что уж было говорить об изящности движений.
— Дахусим! — громко выругался Великан и прочистил горло.
Сплюнул. Поднялся. Отряхнулся. Перепоясался. Ругаясь, отыскал копьё. Может быть, ещё будет хороший бросок. Если колдунья одна.
Нинсон вытер вспотевший лоб. Кажется, опять жар. Хорошо хоть в таком волглом лесу можно не экономить воду. Выпил целую горлянку. Вторую извёл на то, чтобы как следует умыться. Прочистить залипшие глаза, снять белую пену с губ, прополоскать рот. Даже немного почистил зубы еловой веточкой.
Самочувствие улучшилось. Странно. Ведь совсем небольшой кусочек свободы, вроде того, умирать с почищенными зубами или нет, умирать с оружием в руках или нет. Казалось бы, пренебрежимо малая толика. Но в этих обрывках свободной воли умещается разница между героем и жертвой, между колдуном и пустышкой.
— Дахусим, — он устало отмахнулся от собственной философии.
И принялся мочиться на то дерево, под которым провёл полночи. Клять. Прямо на ковёр. Шаг в сторону. Такое впечатление, что кипяток идёт. Точно жар. Ну, в лесу у него только одно лекарство. Идти, покуда сможет. Без остановок.
— Здравствуйте.
Низкий девичий голос раздался близко. В пяти шагах.
— Вы Таро?
Вот те раз. Попробуй теперь притвориться лаптем.
Либо ложь. Нет, мол, кто таков, никогда не слыхивал.
Либо правда. Да такая, что позже не переобуться и не отвертеться.
Кем бы ни была его гостья, но тысячи двухсот марок, которыми Нинсон смог бы откупиться, у него с собой не было. Было копьё. При определённом раскладе копьё — это своего рода козырь.
Побьёт любой довод. А сейчас расклад как раз подходящий: ночь, лес, встреча один на один.
Решение с помощью копья словно бы даже напрашивалось. Ингвар усмехнулся. Сутки назад он ещё не был убийцей. А сейчас ему такое решение уже само «напрашивается». Аж противно стало. Совсем ты, брат, очумел. Нет-нет-нет. Так нельзя. Такой Мактуб ему не нужен. Не учи судьбу плохому.
— Я закончу, вы не против? — Ингвар обернулся и продемонстрировал заливисто журчащую струю.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ой! Извините! — Девушка отошла и села на ковёр. Поглядывала на прислонённое к дереву копьё. — Подстилка у вас промокла совсем.
— Дождик, что тут сделаешь.
— Да. Удивительно тёплый. Весна же только началась.
— Ну что ж, о погоде поговорили. Может быть, разожжёшь свет и перейдём к делу?
— Сами разожгите. Я временно не колдую. Уж точно не бросаю огненных рун.
Всё в этом лесу было таким мокрым, что отсырел даже призрак фамильяра. Ворон топорщил перья, переминался, пока не сдался и не перекинулся в кота. Кот мигнул янтарным взглядом, чихнул и чёрным дымом сжался в крысу. Крыса фыркнула, плеснула чешуйчатым хвостом и чернилами перетекла в жабу.
Жабу всё устраивало.
Уголёк даже хрюкнул от удовольствия, хотя в облике жабы обычно был крайне молчалив.
Ингвар соорудил светильник из обрывка верёвки и плошки масла. Долго вытирал огниво. Чиркнул раз сто, прежде чем раздул тлеющий промасленный шнурок.
Проклюнулся красный лепесток пламени.
Несмотря на явный холод весенней ночи, девушка была обнажена. Поэтому сидела на корточках, по-лягушачьи. Длинные руки спускались между колен, прикрывая пупок. Широкие развёрнутые плечи пловчихи. Прямая спина дворянки. Маленькая грудка вошедшей в возраст девушки подведена большой татуировкой. Летучая мышь в натуральную величину. Голова с маленькими острыми ушками приходилась на солнечное сплетение. Десятисантиметровое тельце на животе. А раскинутые крылья подчёркивали нижние полукружья небольшой груди.
Лицо породистое, характерное. Несимметричное, но всё же красивое. Может быть, своей напускной взрослостью. Может быть, длинным носом, предметом девочковых страданий. Или теми трогательными стараниями, которые она приложила, маскируя слишком высокую правую бровь, слегка скашивающую всё лицо. Будто, когда её рисовали, задели пальцем, и вся краска слегка съехала, сползла с наброска. А место, куда пришлось усилие, оказалось над правым глазом. Видно, в наказание сквозь бровь были продеты крупные белые гвоздики. Похоже, клыки летучей мыши.
Девушка убрала с лица тёмные волосы. Этот жест был некоторым вызовом. Явно ещё недавно она прятала кривые брови за густой чёлкой. Теперь уже нет. Училась принимать себя такой, какая есть. Пусть и с помощью дополнительных зубок. Все через это проходили. Некоторые даже прошли.
— Так вы… тот самый… Таро? Колдун?
«Последовать совету Тульпы? Дахусим! Хоть умру колдуном».
— Да. Я Таро Тайрэн. Легендарный Колдун.
Он протянул плащ.
— Не нужно, спасибо. Мне не холодно.
— Да, — выдохнул облачко пара Ингвар. — Я вижу по твоим пупыркам.
— Я… я привыкаю к лесу. Мне так нужно. Без света. Без одежды. Мне тут нужно…
— Побыть, — подсказал Нинсон.
— Побыть, — горько усмехнулась девочка. — Если бы просто побыть. Я на обучении. Хорошо вам. Всё умеешь, можно никому ничего не доказывать. А мне?
— А тебе? Лет семнадцать. У тебя есть колдовской дар. Красивое сильное тело. Ты уверенно чувствуешь себя в ночном лесу. Если б мог, поменялся бы с тобой. Я вижу твоё разбитое сердце, девочка. Но оно скоро заживёт, и ты удивишься тому, как всё было не зря. И какая встреча тебя ещё ждёт впереди.
Она смотрела огромными чёрными глазами. Теперь, когда она не пыталась контролировать себя, бровь совсем уехала наверх.
— Как? Откуда вы всё это знаете?
Вместо ответа Ингвар усмехнулся мудрой улыбкой тысячеликого героя. Он всегда так усмехался, когда говорил от лица таинственного отшельника в разыгрываемых с баронскими детьми пьесах. Ну что он ей скажет?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
У всех женщин, если не с двенадцати, так с пятнадцати лет, сердце или находится в трепетном предчувствии, или разбито, или окрылено. Не так уж много вариантов. И глаза либо светятся радостью, либо плещутся болью. И радости в этой девочке видно не было.
