Со взрослыми угадать чуть сложнее. Усталость разбавляет яркие краски мутной водичкой. И радость за того, кого любит, светится пуще, чем за себя. И боли за детей женские глаза могут уместить куда больше, чем за себя. Но Нинсон видел её грудь и живот и знал, что у этой девочки не было детей. Стало быть, разбитое сердце и страдающая инь.
— Вот и наставница так говорит… Что я пойму, что не зря.
Ингвар порылся в сумке и достал обрывок верёвки. Протянул.
— Это для волос. Как тебя зовут?
Девочка поколебалась недолго. И с ответом, и с подарком.
— Уберите. Я лесная тень. У меня нет имени этой ночью.
То ли жреческое, то ли колдовское посвящение. Ингвар много знал и о жрецах, и о колдунах. Наверное, много по меркам мирянина и пустышки. Но об их посвящениях и переходах он располагал только домыслами и слухами. Это информация внутреннего круга. Её нельзя подслушать в трактире или обменяться со странствующим сказителем.
Это была сакральная и цеховая тайна одновременно.
— Ну… У всех свои секреты. Я тут тоже в некотором роде инкогнито.
— Да уж. Наслышана.
— Про меня знают все встреченные люди. Буквально. Все.
— Ну, тогда какое же это инкогнито? — усомнилась лесная тень.
Ингвар чуть не ответил: «Такое вот, яньское!»
— Ты просто входишь в круг избранных.
— Да?
— Да. Вот ты от кого знаешь?
— Я встретила двух людей. Они хотели со мной нехорошо поступить. И я повела себя… Короче говоря, их больше нет.
Голос девушки опасно дрогнул.
— В смысле? — Ингвар провёл пальцем по шее.
Девушка кивнула.
— Сегодня важная для меня ночь. Вообще вся эта неделя. И всё, что сегодня происходит. Оно не просто так, понимаете? Меня нельзя остановить. Мне нельзя…
Милосердные Лоа. Вот был бы номер, схватись он за копьё.
— Я могла их не трогать. Не хотела. Пряталась. Но среди них был видящий. Они приняли меня за кого-то своего. За кого-то другого. А потом стали что-то объяснять. И даже пытались с кем-то связаться. Их гримуары засветились. Они попытались меня скрутить. Вы понимаете, как будет ужасно, если я в эту неделю дам себя поймать?
Ингвар кивнул, разделяя с ней ужас такой перспективы.
Судя по всему, она служительница Хорна или Дэи. Лесные Лоа более других зациклены на свободе. В лесу ведь правила простые. Кого поймали, тот выбыл из игры. Неважно, для вертела, для ошейника или просто для того, чтобы метку на ухо поставить. Но инстинкт превыше всего. В природе не найдётся тех, кто схватит тебя, чтобы просто погладить по шелковистой шёрстке или насильно достать занозу из воспалившейся лапы.
Жреческих знаков нет, значит, своё посвящение она ещё не прошла. Стигма не разглядеть. А рук они друг другу не протягивали с самого начала. Может, она и вовсе сумасшедшая? Бегает по лесу с голым пупком. Мало ли чудачек на свете. А какого-то реального колдовства Нинсон от неё так и не увидел пока что.
— И что ты сделала?
— Что сделал бы любой зверь на моём месте.
— А-а… Всё правильно. А вещи у них какие были?
— Вы что же проверяете меня? — встрепенулась лесная тень. — Я не смотрела вещи, не трогала гримуары. Не хоронила. Неважно, как бы они там ни желали быть погребёнными. Их сожрут звери. Как и должно быть. Когда причиной гибели становится зверь. Это круг жизни.
— Да я просто спрашиваю.
— Я — лесная тень!
— Я уточню. Они напали. Ты их убила. Да?
Девочка смотрела на Великана. Шмыгала распухшим носом и не давала себе заплакать, хотя под глазами уже поблёскивали тонкие мокрые каёмки. Ингвар гадал, смотрит ли она на него каким-нибудь колдовским взглядом. Видит ли в нём ложь? Или его формулировки успешно путали следы и дурили руну Мадр?
— Так ты поговорила с ними?
— Мужчина умер быстро. Прямо сразу. Он… Кричал. Размахивал руками. Кричал Сейд, понимаешь?! Как будто воплем можно было запихать оргон в руну. Кричал на меня. И они размахивали руками. Они оба размахивали руками.
Она отдышалась. Испытующе посмотрела на Ингвара. С ней ли он? Не судит ли?
— И у него была одежда… и кухонный нож. Как вот у тебя к палке привязан. И он… Она даже не знала, что он попытается… У него был такой пояс… И там была пряжка со смешным таким… с зайкой… И на поясе длинный-длинный нож… И я смотрела на нож… Я боялась, что нож… Что нам придётся… Что он потянется к ножу. К длинному ножу. А он… Из рукава. Когда я уже собралась уходить… В спину… И я обернулась… И тут…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ну-ну-ну, всё хорошо. Всё будет хорошо.
— Когти такие у меня… Раз… Два… Он схватился за лицо… И она не успела ничего сделать… Не знала… Хватать его за руки, чтобы он меня… или меня… А она колдунья… И я… И я…
Ингвар пожалел, что извёл всю воду на умывание. Девочке сейчас надо попить.
— Ну, она… Она, понимаешь… Она, когда умирала… Просила сказать… Просила что-то рассказать… И она говорила про избранного колдуна… Про Эшера… Про Таро… Про путь. Про дорогу. Про легендарного колдуна. Про тридцатого… И ты, когда сказал… сразу сказал… что ты легендарный… Я сразу поняла… У неё это всё смешивалось.
Девочке было тяжело об этом говорить, она то горячилась, то останавливала себя.
— Найти в страницах… Не знаю… Гигеры знают, что это всё значит… И она была в крови… Она её останавливала… Кровь утекала снова… И вместе с ней оргон… И она всё меньше могла останавливать без оргона… И её всё больше утекало… Она всё быстрее утекала… И она всё меньше… А мой оргон… А мой…
Она зашлась рыданиями, которые, наверное, и за много километров было слышно.
— А мне… а мне… а мне… А мне нельзя было даже… нельзя было спасти их… мне нельзя лечить эту неделю, никак-никак… никого-никого…
Ингвар в какой-то момент подумал, что лесная тень говорит о нём и Тульпе. Юная жрица встретила их в лесу и убила. А Нинсон теперь — замешкавшийся призрак. Который не помнит собственной смерти. И случайно встречает собственную убийцу.
Из этого мог бы выйти неплохой рассказ.
Но он только что разговаривал с Тульпой. Значит, это был кто-то другой. Уголёк лениво разомкнул жабьи глаза, надул подбородок. Ингвар присмотрелся к лесной тени. Собеседница была покрыта прилипшими иголками, листочками, бурыми разводами. Но грязь это или кровь? Нинсон сбросил плащ. Подумал: укрыть её или обнять?
Неизвестно ещё, что она там за колдунья, но это, вне всяких сомнений, напуганный подросток, потерявшийся в лесу. Правда, это ещё и дикий зверёк, который может убить, если протянуть руки. Честно говоря, умереть в объятиях женщины было бы даже лучше, чем умереть с оружием в руках. Но не этой женщины. Не этой девочки. Он оглянулся, ища поддержки. Надеясь высмотреть притаившуюся Тульпу.
Никого. Только крохотная жабка Уголька с янтарными глазами притулилась в стороне. Хотя Нинсон явно ощущал на себе и на лесной тени чьё-то постороннее внимание.
Ингвар обнял плачущую девочку, и рыдания усилились многократно. Она вцепилась в рубашку, оторвав несколько пуклей. Руки у неё были сильные, жилистые, с острыми чёрными ногтями. Точно лапки летучей мыши. Девочка вжалась в него, забралась на руки, как мог бы сделать птенец, и рыдала, сначала слезами, а потом и просто, без слёз, на одной ноте.
Ревела, как ревел бы зверь.
А он не останавливал. Не пытался успокоить.
Только приговаривал: «Давай-давай, давай-давай, давай-давай».
Если долго не спать, то события дней стирают границы.
Переплавляются в нечто новое. Былое кажется придуманным.
А уже случившееся кажется только что выдуманным.
Ингвар водил рукой по спине лесной тени.
Вниз, вниз, вверх, вниз, вверх, вниз.
Кто назовёт в ночи
Имя — защиты знак?..
Но тишина молчит
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
И обнимает мрак…
Вниз, вниз, вверх, вниз, вверх, вниз.
Гладил по уголкам позвонков, по тонким косточкам.
Касался лесной тени лишь с одного бока.
Потому что с другого шёл глубокий порез, начинавшийся от лопатки. Капли дождя отводили кровь, и та стекала по канавкам меж рёбер.
