она, допустим, стерла – но сообщения-то остались. Она защищала не себя. Она защищала
меня. Ведь именно я отправила все эти эсэмэски. Я сказала Флоре: «Ну так наложи, а не языком мели». Кевин, скорее всего, даже не заметил пропажи.
– Мы же не удалили сообщения, – проговорила я. – Нам надо…
– Поздно, – она пригладила мои волосы. Я считала подтекст. Теперь это проблемы Кевина, а не наши.
Мне все казалось, что полиция вот-вот вломится в комнату отдыха и арестует меня, скует руки за спиной холодными наручниками. Но пронесло. Ночью мы перекантовались в Баттс-А, а наутро полицейские пожелали поговорить со всеми, кто видел Флору на вечеринке.
– К чему все эти расспросы? Разве она не сама на себя руки наложила? – шепнула я Салли. Мне становилось дурно, когда я представляла себе Флорины запястья, перепоясанные кровавыми лентами.
– Не знаю. Элла говорит, сама. Наверное, они пытаются понять ее мотивы.
Сам голос ее изменился. Я поняла: Салли напугана. И от этого я сама ударилась в панику.
– Мне придется что-то им сказать! – воскликнула я. – Не могу же я промолчать! Мы ведь имели к этому…
– Ни слова, черт бы тебя побрал! Запомни: мы весь вечер были вместе. Мы должны рассказывать одно и то же. Просто скажи, что мы ее видели и, судя по всему, она была пьяная в дупель. – Салли крепко стиснула мое запястье. – Это все полный писец. Но ты ничего не сделала. Ты ей бритву в руку не вкладывала. Ты просто пошутила.
Мне резануло слух, что теперь это уже не «мы». Это «ты».
То есть я.
Впоследствии, когда станут известны подробности, мы узнаем, что это была вовсе не бритва.
– Но я не могу так поступить с Кевином…
Однако в глубине души меня брало зло на него. Если бы он расстался с Флорой, как приличный человек, ничего подобного бы не произошло. Проще было все свалить на Кевина, чем навести резкость на себя и увидеть то чудовище, в которое я превратилась из-за своего навязчивого желания заполучить чужого парня.
А в еще более отвратительной глубине души – в самом мерзотном ее углу, о котором даже Салли не подозревала, – я бесилась на Флору за то, что она совершила самоубийство. Она уничтожила все мои надежды, связанные с Кевином. Он никогда не простит ни себе, ни мне того, чем мы занимались, пока она истекала кровью.
– Можешь, – отрезала Салли. – Это всего-навсего парень. Их таких пруд пруди. Он отправил эти эсэмэски, а не ты. Мы видели их вместе. Судя по всему, они ссорились. – Она прищурилась. – Не забывай: ты не единственная, кого он водил за нос. Ты ничегошеньки ему не должна. От слова совсем.
Может, она и права – только зачем в очередной раз напоминать мне, что я, как всегда, лишь одна из многих.
– А если Кевин обо мне расскажет? Вдруг он уже сообразил, что его телефон побывал у нас в руках?
Я по-прежнему говорила «мы», но ведь телефон украла Салли. Если бы она не сунула руку Кевину в карман и не вытащила мобильник, я бы не отправила эти сообщения. И Флора была бы жива.
– Да не расскажет он о тебе! Ты чего вообще, Амб? Как он выглядеть-то будет? Ни один парень не расскажет в полиции о телке, которую он оттрахал на вечеринке, пока его девушка резала себе вены.
Меня передернуло. Когда Салли переходила в атаку, невозможно было предсказать, какое оружие она изберет.
Я была уверена, что увижу Кевина в полицейском участке. Как в фильме, мы разминемся в коридоре, и он исподлобья бросит на меня взгляд, который скажет больше, чем любые слова. Но мы его не встретили – а впоследствии узнали, что его к тому времени в Уэслиане вообще уже не было. Его отпустили на все четыре стороны: за недостатком улик доказать его причастность к самоубийству Флоры было невозможно. Даже несмотря на то, что телефон у него в полиции забрали и эсэмэски обнаружили. И, конечно, не поверили ему, когда он сказал, что не посылал их.
В участке нас с Салли развели по разным кабинетам, но это уже не имело значения. Мы заранее отрепетировали нашу версию. Мама вечно твердила мне, что актерское образование никогда не пригодится на практике. Но оно мне очень даже пригодилось – когда я оказалась в мидлтаунском полицейском участке, перед копом с пронзительными голубыми глазами и бейджем, на котором значилось «Фелти». Я узнала его – это его мы видели на месте происшествия.
– Вы жили с мисс Баннинг – с Флорой, – начал он. Сразу к делу.
Я кивнула. Флора навсегда останется мисс Баннинг. Никогда ей не стать миссис Еще-как-нибудь-там. Например, миссис Макартур.
– И вы дружили.
– Да… типа того… в смысле, да, дружили.
– Вы не замечали в поведении Флоры никаких странностей, которые могли привести ко вчерашней трагедии? У вас не возникало мысли, что она, возможно, страдала от депрессии?
Мне вспомнился Хэллоуин. Слэш с летчиком. Волосы, струящиеся на паркет. «Я этого не хотела…» Как Флора шарахалась ото всех подряд. Как пыталась сказать мне то, что я и так знала.
– Нет. Вроде ничего. Хотя… – Я запнулась и впервые отклонилась от сценария Салли, но по веской причине. – У нее над кроватью висела статья о депрессии. Но она изучала психологию, и я думала, ей по учебе нужно.
– Вы не знали, что перед смертью она больше недели не появлялась на занятиях?
Я покачала головой. Флора, мешком лежащая на кровати, глаза вечно на мокром месте.
– У нас ведь разное расписание. Откуда мне было знать…
– Вы знали, что у нее не все ладно с молодым человеком?
– Нет. Мы не очень-то обсуждали такие вещи.
– Но с самим молодым человеком вы знакомы. Верно? – Он сцепил руки на столе. Ногти у него были более аккуратной формы, чем у меня. На пальце красовалось обручальное кольцо.
– Он однажды приезжал к ней. Она нас знакомила. Но мы и пообщаться-то толком не успели…
Мне казалось, что я слишком многословна.
– Кевин Макартур, – не имя, а усталый вздох. – Не замечали ли вы в поведении Кевина каких-либо признаков того, что он склонен к насилию? К агрессии?
Я пожала плечами:
– Нет. Но я правда его совершенно не знаю. Знаю только, что они познакомились еще в школе и что он учится в Дартмуте. Если я ничего не путаю.
Фелти прищурился, словно пытался решить, правду я говорю или нет. Может, он уже знает, что мы с Салли были в Дартмуте. Может, он уже вообще все знает. Стены вокруг кренились – вот оно, похмелье.
– В Дартмуте. Правильно.
