он не приедет со своей охотничьей поездки, – сказала Либби и снова обошла склад, все еще раз проверяя,
пронюхивая. Я сел за неуместный здесь стол для пикника вместе с Грейс-Эллен в середине всего этого.
– Мне жаль твоего мужа, – сказал я.
Она тронула мою руку кончиками пальцев, затем повернула голову на единственный в этом огромном пространстве внешний шум – Либби упала на колени, держась за ручку двери. Ее плечи вздрагивали. Теперь она была последней из помета.
– Не смотри на нее, – сказал я Грейс-Эллен. Та все же посмотрела еще раз, затем повернулась и уставилась на большое кольцо с ключами.
– Хмнх, – хлюпнула она.
Я посмотрел на то, о чем она говорила. Ключи?
Она отцепила одну связку, протянула их мне, сказав:
– Они вот от этого.
Фургона. Того, что без ключей в зажигании.
– И? – сказал я.
– То есть… то есть они висят не на месте, – сказала она. – Они должны быть на стене, там. На том третьем крючке. Им пришлось бы искать их.
Я взял ключи, тоже рассмотрел их. Просто ключи.
– Не против? – сказал я и пошел с ними к фургону. Либби подняла взгляд. Грейс-Эллен пошла за мной.
Я залез на водительское сиденье, засунул квадратный ключ в зажигание, повернул на четверть оборота. Недостаточно, чтобы завести стартер, только чтобы заработали гудки и звонки и зажглись фары.
Ничего.
– Он дохлый, – с очевидностью сказала Грейс-Эллен. Словно объясняла, почему она нашла ключ не на том месте. Спрятанным с остальными ключами. Спрятанным среди остальных ключей.
– Тут ручное, – сказал я, работая с автоматической четырехступенчатой коробкой передач. В фуре, где ты сидишь наверху всего, эта ручка переключения погнута местах в двадцати.
– Рэйфорд говорит, что ручное управление лучше для газа, – сказала Грейс-Эллен.
Я перевел рычаг в нейтральное положение и, чтобы просто посмотреть, потянулся вниз и снял фургон с ручного тормоза.
Фургон подвинулся вперед дюйма на два под собственным весом.
Я кивнул, еще не уверенный в том, что я думал.
Сейчас Либби стояла перед фургоном.
– Что? – сказала она, и из ее носа потекла предательская струйка крови.
– Это место всегда было складом или чем еще? – спросил я Грейс-Эллен.
Грейс-Эллен прищурилась, задумавшись, пытаясь понять, к чему это. Наконец она сказала:
– Когда я была в старших классах, здесь было депо для смазывания машин. Для фур. Затем они выезжали на трассу.
– Черт, – сказал я и вышел, упав на живот, чтобы заглянуть под фургон.
Мы столкнулись с Либби. От нее исходил запах близкого обращения.
Под фургоном, прямо в середине, в бетоне была квадратная дырка. Шахта. Колодец, под углом уходящий в шахты.
– Здесь были пролеты по всей длине, – сказал я, и мой голос гулко прозвучал под фургоном. – Для замены масла.
Либби задрала губу.
Вместе мы толкнули фургон вперед, он покатился. Передним бампером он стукнулся о стену на дальней стороне склада, но никто из нас туда даже не посмотрел.
Квадратная дыра в полу была как на картинках, которые я видел в журналах, про то как в египетские могилы спускаются впервые за тысячи лет. Дырка вела на металлическую лестницу с натертыми поручнями.
– Я не знала, что… – сказала Грейс-Эллен, но Либби подняла руку, заставляя ее замолчать.
– Они все накрывают крышками, – сказал я, глядя на обесцвечивание бетона, которое теперь стало очевидным, на эту разницу в оттенках, что чертила пол гаража. Они накрыли крышками ямы, но оставили одну эту лестницу для доступа. Чтобы ямы можно было использовать для хранения. Чтобы они не совсем исчезли.
– Если он там внизу… – сказала Либби и шагнула на верхнюю металлическую ступеньку, не считая нужным завершить угрозу.
Я пошел за ней, а Грейс-Эллен за мной, ее браслеты звенели по поручню.
Там было черно, хоть глаз выколи, за исключением другого конца, над которым был передний офис. Либби бросилась вперед, прикрывая руками лицо на случай труб, а мы за ней, и самое худшее оказалось явью.
Там был Даррен.
– Он живой? – спросил я Либби.
Он находился в чем-то вроде клетки для акул, поскольку это Флорида. А клетки для акул сделаны для того, чтобы погружать их в воду. Что означало, что к верху приваривалась заводская петля. Сквозь нее проходила толстая цепь, поднимающаяся к крюкам в потолке на расстоянии десяти футов с каждой стороны. Эти цепи были прикреплены к полу.
И Даррен болтался в шести футах над полом.
Средневековая клетка, что висели тогда на каждом перекрестке, с гнилыми скелетами и стервятниками. Только ни одна птица не спустилась бы в эту дыру, в этот лабиринт, в эту ловушку.
Этим она и была.
Над клеткой на стропах были подвешены пятигаллонные баки с водой с трубками, спускающимися в клетку, с небольшими запорными краниками на конце.
Под клеткой находились четыре детских бассейна, поставленные стенка к стенке. Поскольку они были круглыми, посередине оставалось немного бетона, прямо под клеткой.
Как бы далеко Даррен ни мочился в любом направлении, эти детские бассейны улавливали его мочу.
Это был лучший на свете пестицид.
У стены, возле единственной розетки, стоял переносной холодильник. Наверное, набит говяжьей или свиной обрезью, сбитыми на дороге животными. Чтобы кормить свою курицу, что несет золотые яйца.
Пока это работало. Едва-едва.
Вервольф или нет, ты не протиснешься сквозь решетку, через которую не протиснется акула.
Но Даррен пытался.
Его рот был в коросте, вся нижняя часть лица темная от засохшей крови. Это было из-за обращения, я знал. Из-за того, что он грыз прутья.
И одна рука его была сломана. Левая. Вероятно, когда у него были человеческие руки, он пытался оторвать прутья.
Это был он.
Либби просто мотала головой.
Я шагнул вперед между бассейнами и протянул руку сквозь прутья, дал Даррену понюхать мое запястье, если он сможет.
– Даррен, – сказал я. – Пожалуйста.
За нами, вокруг нас послышался вопль всегда тихой Либби. Она кричала на себя. Потому что она была в десяти футах наверху и так и не поняла. Потому что Даррен был всем, что осталось от ее отца, всем, что осталось от ее матери, которой она никогда не знала. Потому что они пообещали друг другу, что ни один не умрет прежде другого. Чтобы всегда быть рядом, что бы ни было. Она кричала, потому что он был ее братом.
Но он был моим дядей.
– Дар, – сказал я – я никогда его так не называл.
Волк в нем от этого проснулся. Волк в нем услышал вызов.
Его нос проснулся первым. Затем один из его глаз.
Он все еще был
