Каратист в ее чреве пинался, но вяло. Алла подошла к двери и стала долбить в нее кулаками. Она орала, плакала. И все смотрела, не отошли ли воды. Если она начнет рожать, Сашеньке хана. Семимесячные и в больнице не все выживают. А она в каком-то странном загоне три на два, за железной дверью, которую не пробить…
– Откройте! – орала она. – Я рожаю!
Измученная, она повалилась на пол. Тело пронзила острая боль. Схватка? Она уже не понимала…
– Эй, вы там живы? – донесся из-за дверь далекий голос.
– Да! – каркнула Алла. – Откройте, умоляю.
– Разобраться бы, как.
Окошко, в которое подавалась еда, отворилось. В отверстии показалась мужская физиономия, но Алка не могла ее рассмотреть. Слезы застилали глаза.
– Вы чего тут лежите?
– Меня заперли.
– Кто?
– Не знаю. Похитили и заперли.
– Сейчас, потерпите, я открою. Надеюсь, что открою… Черт!
– Вы кто?
– Вот честно если сказать, я вообще не положительный герой. Залез в этот гараж, чтобы чего-нибудь украсть. Только у него замок смазанный, не ржавый, значит, есть чем поживиться. – Послышался лязг. Это воришка смог найти задвижку. – Я вас выпущу. «Скорую» вызову. Но сам уйду. Ладно? Чтоб вы меня потом не опознали.
– Я смогу сама по лестнице подняться?
– Часть гаража отгорожена железной дверью – и все.
– Пожалуйста, останьтесь, я не сдам вас.
– Ну уж нет, я не могу рисковать….
Алка с трудом поднялась. На шатающихся ногах вышла из своей… камеры? Пожалуй, так.
Ворота гаража были приоткрыты. Она выскользнула на улицу и сразу осела. Силы кончились. Находилась Алка в гаражном кооперативе, который был полузаброшен. Многие ворота поржавели, некоторые были покорежены. Не Москва – область. Какой-то небольшой городок. В столице давно бы выкупили эту землю у собственников и возвели на месте гаражей квартал с таунхаусами.
Почему-то не верилось, что воришка вызвал «Скорую». Да и куда она поедет? Но тут она увидела на воротах номер. То есть ориентир есть. Значит, надо сидеть у гаража.
Закрыв глаза, Алла стала напевать песенку. Каратист на нее уже не реагировал. Язык начал заплетаться. Алка замолчала. И стала проваливаться в бездну беспамятства…
Сквозь дурман она услышала сирену. Хотела закричать, но не смогла. Повалилась на щебенку, а по ее ногам начала струиться жидкость. Отошли воды!
Глава 3
Эта фотография…
Она так и не выкинула ее. Банда лифчиков в полном сборе. У всех проколоты глаза и сердца. Не пора ли ее сжечь?
Элиза взяла зажигалку (она осталась с тех времен, когда она могла себе позволить сразу две пагубные страсти), щелкнула ею и, когда появилось пламя, подставила под него угол снимка. Бумага вспыхнула. Богема бросила ее в миску и стала смотреть, как фотография скукоживается и превращается в пепел.
Она не уничтожила свой экземпляр пятнадцать лет назад. Сунула в карман, а никто не пересчитывал количество снимков.
Элиза хранила фото все эти годы. Иногда доставала, смотрела на него. Вспоминалось хорошее, и только. По прошествии лет ей уже и их плен не казался мучительным. Они были вместе, их кормили и позволяли наслаждаться скрипичной музыкой… До поры… Если бы Балу не отбила Ленке руки, Элиза ее не возненавидела бы. Но та лишила Пилу дара, а мир – возможностью им наслаждаться.
Найдя в почтовом ящике это фото, она чуть сознание не потеряла. Элиза думала, что избавилась от него зимой. Порвала, сожгла, сожрала в конце концов, закусывая «Баккарди» или «Ред лейбл». Она могла это сделать именно тогда, в январе. Семь месяцев назад Элиза нарушила клятву и поделилась их общей тайной. С кем? Она не помнила. Тогда она тратила шальные деньги, вырученные от продажи кольца с желтым бриллиантом. Шиковала за счет обманутой старухи, можно сказать. Уже не так оголтело, как в самом начале. Но по каким-то особым дням позволяла себе безумства. И восьмого января, для всей страны это новогодние каникулы, в день, когда они убили Балу, она рассказала об этом постороннему. Точно мужчине. И симпатичному. Но где, при каких обстоятельствах… Богема так и не вспомнила. Она проснулась у себя дома с головной болью и угрызениями совести. Стала искать фото, его нет. Значит, избавилась, поняв, что нагрешила.
Проболталась спустя пятнадцать лет. Решила, что уже можно. И рассказала постороннему. Эффект попутчика, кажется, так это называется?
Элиза терзалась пару недель. Заливала угрызения совести вином. А потом простила себя. Подумаешь, проболталась случайному человеку. Он, скорее всего, ей не поверил. Богема была в дрова.
Но когда в ящике она нашла сначала истыканное фото, потом ТОТ САМЫЙ кулон… Его не спутаешь с другим! Она поняла: расплата за нарушение клятвы последует. Богема, естественно, первым делом напилась, но вскоре начала действовать: искать членов банды лифчиков.
В дверь комнаты постучали.
Опять Бобковы? Она же убралась в ванной и уборной. Что еще им надо? Или это дядя Паша? Она ему должна бутылку водки.
Решила не отвечать. Но стук повторился.
– Элиза, тебя просят к телефону! – прокричала через дверь старшая Бобкова.
– Кто?
– Понятия не имею. Женщина вроде. Но голос грубоватый.
Богема подскочила на кровати. У ее матери был такой. Сама вся из себя изящная, тонкая, грациозная, а голос как у прокуренного мужика с похмелья. Однако она умудрялась его так понижать, что он звучал сексуально. Отец от него млел. И не только он, судя по всему.
Элиза вскочила с кровати и бросилась в прихожую. Схватив трубку, выпалила:
– Слушаю!
– Здравствуй, Элиза.
– Мама?
– Это я.
По щекам Богемы покатились слезы.
– Я думала, ты уже никогда не позвонишь…
