— Покинуть самолет! — скомандовал Клейменов.
Сам он выбросился с парашютом последним. И неудачно. Стропа зацепилась за стабилизатор и соскользнула с него лишь в ста пятидесяти метрах от земли. Вражеские истребители успели расстрелять беззащитного летчика в воздухе.
Штурман и стрелок — радист похоронили командира, а документы его и два ордена Красного Знамени принесли в часть.
Майор Я. И. Андрюшин был значительно старше многих командиров эскадрилий и по возрасту и по летному стажу. Родился он в 1906 году в Ставрополе, а службу в авиации начал в 1931 году. Окончил 2–ю Луганскую военную школу пилотов.
К нам в корпус Яков Иванович пришел, имея богатый боевой опыт. Он отличался исключительной храбростью и в большинстве случаев лично водил эскадрилью на задания.
За неполных три года пребывания на фронте его подразделение совершило тысячу двести пятьдесят боевых вылетов. Все подчиненные майора Андрюшина награждены орденами и медалями, а сам он удостоен высокого звания Героя Советского Союза.
Командир эскадрильи старший лейтенант Свиридов отличался веселым и добрым характером. Вместе с тем это был один из храбрейших бойцов. За мужество и отвагу он награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени и орденом Отечественной войны II степени.
Погиб Алексей Свиридов в начале марта 1943 года во время двести пятого боевого вылета.
Когда мне сообщили о смерти героя, я бросил все дела и немедленно поспешил в часть, где он служил. Памяти старшего лейтенанта Свиридова и остальных членов его героического экипажа мы посвятили траурный митинг. Люди стояли молча, мучительно переживая гибель боевых друзей. Много они видели смертей за войну, но эта потрясла всех.
Участники полета рассказали мне следующее. Группа бомбардировщиков во главе с Алексеем Свиридовым нанесла удар по железнодорожному узлу Комаричи. Там вспыхнул пожар. Но самолеты продолжали атаковывать станцию.
Когда Свиридов выводил машину из пикирования, в нее угодил зенитный снаряд. «Пешка» резко свалилась на крыло, а затем круто пошла вниз.
— Прощайте, товарищи! — услышали летчики группы тревожный голос своего командира.
Самолет врезался в землю. Позже установили, что Свиридов был смертельно ранен осколками зенитного снаряда, но штурман Михаил Павлов и стрелок — радист имели полную возможность выброситься с парашютом. Почему они даже не попытались этого сделать — неизвестно. Скорее всего, первый из пих все еще надеялся спасти своего командира.
Мы все время вели разговор о летчиках, штурманах и стрелках — радистах, об их командирах. Но было бы несправедливо оставлять в тени многочисленных тружеников аэродромов. Это они, работая зачастую без сна и отдыха, поддерживали постоянную боевую готовность авиационной техники и вооружения. Их героические усилия отразились во всех подвигах летных экипажей.
Вот лишь один пример из тысячи.
5 мая 1943 года зенитным огнем был подбит самолет младшего лейтенанта Чабанова. Летчик с трудом перетянул через линию фронта и посадил самолет в поле на фюзеляж.
Боевая машина по всем правилам войны подлежала списанию. Но старший техник — лейтенант Михаил Минович Могильный рассудил по — иному:
— Если мы с такой легкостью будем списывать каждый подбитый самолет, то можем быстро остаться без авиации.
С разрешения командира он выехал па место вынужденной посадки, чтобы лично осмотреть машину. Осмотрел и ахнул. Самолет действительно находился почти в безнадежном состоянии. И все‑таки техник решил попытаться его восстановить. Он попросил доставить к машине исправный мотор и необходимые детали, а также выделить в помощь механика.
Несколько дней и ночей Могильный и его помощник трудились не зная усталости. И они в конце концов возвратили бомбардировщик в строй.
Когда мы подписывали документ на представление Могильного к ордену Красной Звезды, командир корпуса Каравацкий сказал:
— Вполне заслужил награду. Ведь он спас самолет!
Я посоветовал командиру полка и его заместителю по политчасти рассказать о подвиге Могильного всему личному составу, посвятить ему специальную листовку. Примеру техника — патриота потом следовали многие его товарищи по профессии.
ЮЖНАЯ ЖЕМЧУЖИНА
Расставание с людьми, которых успел близко узнать и по достоинству оценить, всегда бывает немножко грустным. Так уж устроен человек. А покидать 3–й бомбардировочный корпус мне было тем более нелегко: вместе с его людьми, беззаветно сражавшимися с врагом, пережито немало горьких неудач и радостных побед.
Перед отъездом я зашел к командующему 16–й воздушной армией Сергею Игнатьевичу Руденко.
— А может, у нас останешься? — пытливо посмотрел он на меня, потом подвел к карте, что висела на стене его кабинета, и пояснил: — Смотри, наша армия стоит на главном направлении, ее путь — на запад, на широкий простор действий. А там, в Крыму, покончите с вражеской группировкой и останетесь в глубоком тылу. Может, не поедешь в 8–ю армию?
— Не волен, Сергей Игнатьевич, распоряжаться собой, — ответил я. — Да и поздно уже. Приказ получен. Спасибо за предложение, за все хорошее, что было.
— Ну что ж. Думаю, что дороги войны все‑таки сведут нас вместе. Желаю успеха.
Сергей Игнатьевич — сдержанный человек, он не любил велеречивых объяснений. Мы запросто, по — военному, пожали друг другу руки, и я уехал.
Управление 8–й воздушной армии располагалось в Аскании — Нова — государственном заповеднике, созданном еще в начале XIX столетия и взятом под охрану государства декретом Совнаркома в 1919 году. Фашистские варвары разорили Асканию — Нова. Наиболее редких и ценных животных вывезли в Германию, других безжалостно уничтожали высокие чины из гитлеровского рейха и армейское командование. Уж если гитлеровское зверье не жалело людей, могло ли оно пожалеть беззащитных косуль и благородных оленей…
Командующего 8–й воздушной армией генерал — лейтенанта авиации Тимофея Тимофеевича Хрюкина, к которому я был назначен заместителем по политической части, я хорошо знал еще по Китаю. Мы не один год работали вместе, и я всегда относился к нему с уважением. Стройный, подтянутый, с красивым волевым лицом, он обладал большим обаянием. Был незлобив, вежлив и скромен, но это не мешало ему твердо проводить задуманные решения в жизнь. Завидная настойчивость была, пожалуй, одной из сильных черт его характера.
Военный талант Т. Т. Хрюкина ярко проявился в Сталинградской операции. 8–я воздушная армия, которую он возглавлял, не раз отмечалась за доблесть и мужество в приказах Верховного Главнокомандования, многие ее части и соединения награждены орденами. Не скрою: мне было лестно вступить в боевую прославленную армейскую семью, рука об руку работать с таким военачальником, как Хрюкин.
В тот день, когда я прилетел в Асканию — Нова, Тимофей Тимофеевич находился на своем командном пункте в Отраде, и я решил зайти к начальнику штаба армии. Открываю дверь: батюшки, за столом сидит мой давнишний товарищ Иван Михайлович Белов, с которым мы делили невзгоды финской войны.
— Кого я вижу! Какими судьбами? — поднялся он навстречу.
— Назначен к вам.
— Рассказывайте, Андрей Герасимович, где были, что делали.
Пока мы беседовали, в кабинет вошел генерал И. К. Самохин и удивленно поднял кустистые брови.
— Определенно мир тесен, — пожимая мне руку, улыбнулся он. — Когда бы и где бы ни расставались, а судьби снова сводит вместе.
С Самохиным мы были знакомы еще по Прибалтийскому военному округу. Он служил в 4–й, а я в 6–й смешанной дивизии. Здесь же, в 8-й армии, он был заместителем командующего.
— А кто у вас главный инженер? — спросил я.
. — Бондаренко.
, — Иван Иванович?
— Он самый, Андрей Герасимович.
Ц — Это же мой бывший сослуживец.
— Может, и главный штурман Селиванов вам родственником приходится? — шутливо сказал Самохин.
— Не родственник, но хороший старый знакомый.
— Вот и попробуй бороться с семейственностью, когда в одном штабе собралось столько друзей и приятелей. — улыбается Белов.
Я был доволен, что работа на новом месте начинается с дружеских встреч. Меня тут же ввели в курс дел, ознакомили с армией, ее задачами, назвали политработников, командиров корпусов, дивизий. Многих из них я тбже знал.
В тот же день побывал и в политическом отделе армии. Возглавлял его Николай Михайлович Щербина, весьма эрудированный человек, в прошлом учитель. Он прекрасно разбирался во всех тонкостях партийно — политической работы, по — настоящему любил ее. Позже, когда я познакомился с ним поближе, убедился, что его принципиальность и требовательность доходят порой до формализма. Это свойство характера несколько отдаляло от него людей, делало отношения с подчиненными сугубо официальными. Носил он маленькие усики бабочкой, и, когда был чем‑либо недоволен, они начинали топорщиться. В политотделе знали: Николай Михайлович зол, и решать какие‑либо вопросы сейчас с ним бесполезно…
