— И что это значит? — спросила Василиса.
Она уже начала понимать, но боялась надеяться, а вдруг ошиблась…
— Что что-то тогда пошло не так, и боги отказались нас поженить. Понятие не имею, что. Но я не был двоеженцем, и этот факт меня беспредельно радует. Ты моя жена. Только ты. Во всех мирах.
— Ох… — Василиса сжала виски руками, пытаясь это переварить.
Пятнадцать лет она прожила с мыслью о том, что возможно у Кощея есть другая жена, назначенная ему богами, и эта мысль так или иначе портила ей жизнь. А теперь выходило, что Марья все-таки перестала быть женой Кощея в тот момент, когда предала его. Светский брак был расторгнут, в то время как нерушимый магический так и остался незаключен. Следовательно, после этого Моревна перестала быть царицей в Нави. А значит, все эти годы у Василисы были абсолютно все права и на Кощея, и на трон.
Жаль, она не могла апеллировать к этому в землянке у Марьи. С другой стороны, тогда бы она вряд ли дожила до прибытия помощи.
— Пойдем в спальню, — попросила Василиса, протянув мужу руку. — Пойдем, пожалуйста.
— Да, — кивнул Кощей, поднимаясь следом и улыбнулся обещающе. — И я сам нанесу на тебя руны.
***
В кабинет Баюна Сокол зашел много позже, чем официально закончился его рабочий день.
— Если можно, то побыстрее, — раздраженно попросил он, — меня Настя дома ждет.
— Довольно, — мрачно произнес Баюн.
— Что довольно? — не понял Сокол. — Ты опять про вчерашнее? Впервые за все время работы здесь я позволил себе лишнего, и сколько мне теперь терпеть от тебя нотации? Ты дал мне выходной, я распорядился им по своему усмотрению. Больше такого не повторится. Так что давай уже закроем этот вопрос.
— Я не об этом, — оборвал его Баюн. — Я о твоей службе. Довольно.
В повисшей тишине им обоим показалось, что раздался звук лопнувший цепи. Какое-то время Сокол просто молча смотрел на Баюна. Потом отошел к стоящим у стенке стульям и сел.
— И поскольку распирающая тебя благодарность явно перекрыла тебе горло и мешает сказать спасибо, то уж дослушай до конца, — зло оборвал тишину Баюн. — То, что сделал Кощей, не должно повториться. Это слишком опасно для нас всех. Я снимаю с тебя обязательства, твоя клятва исполнена, ты мне больше ничего не должен. И ты можешь собирать вещи и убираться в тридевятый, если хочешь. Только вот… — Баюн махнул хвостом, выдавая беспокойство, но собрался и продолжил. — Только вот заменить мне тебя некем, ты и сам это знаешь. Григорий хорош, но до тебя ему расти и расти. А что тут начнется без тебя… Ну, думаю, это ты лучше меня представляешь. Так что если все же решишь уйти…
Сокол все сидел, уставившись перед собой.
— Ну что молчишь? — гаркнул Баюн. — Язык проглотил? Или без моей команды говорить разучился?
Финист моргнул. Потом поднял голову и посмотрел Баюну прямо в глаза, но как-то странно, словно видел перед собой не кота, а нечто другое.
— А я и уйду, — твердо сказал он, а потом забормотал, прерываясь и сбиваясь, выдавая неоформленный поток мыслей. — Вот прямо завтра… Нет, завтра не получится, там два дела надо дооформить… Послезавтра. Послезавтра возьму и уйду... На три недели. Нет… На три много, потом не разгребу. На две... Возьму Настю и рвану с ней в отпуск. У Тихомира дом в лесу, специально так строил, чтобы никто ему учиться не мешал, вот пусть он временно у Светозара поживет, проникнется прелестями семейной жизни. Конечно, это отобьет у него охоту жениться еще лет на десять, если не больше, ну да ничего... И Яра у Светозара поживет, им там одним меньше, одним больше, они и не заметят, а ей весело будет… А мы с Настей вдвоем побудем, да. Нам это давно нужно. Вот так.
Сокол встал и покачнулся.
— Спасибо, — вдруг сказал он, и взгляд его прояснился. — Спасибо, что спас ее тогда. Она сегодня с утра меня спросила, виню ли я ее за то, что мне пришлось нести тебе службу. Вот дурная, да? Как будто бы без нее я смог бы жить дальше.
— Светлые, — вздохнул Баюн, заметно расслабляясь. — Что с вами не так? Любите друг друга, жертвуете ради друг друга. И еще счастливы при этом. Надеюсь, ты ей то же что и мне сказал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Сокол усмехнулся.
— Сказал. И еще много раз скажу за следующие две недели. Все, пошел я. Настя ждет. Завтра часов в пять утра здесь буду, надо будет распоряжения раздать и бумаги кое-какие закончить, и… Спасибо.
— За что на этот раз? За то, что тридцать лет тебя использовал?
Сокол засмеялся.
— А ты меня использовал? Ну вот, а я и не заметил. Темные… Знаешь, что с вами не так? Вы просить не умеете, думаете, если просто попросите, то вам обязательно откажут, или потребуют что взамен, или предадут в процессе. По себе, наверное, судите. Но если бы мир был устроен так, то он давно бы рухнул. Все, пошел я. Надо Настю обрадовать. Главное, чтобы не решила, что я опять напился…
И он, бормоча, вышел из кабинета.
Глава 6. Ретроспектива.
середина декабря 2003 года
— Варвара, у тебя веретено есть? — с порога вопросила Василиса, врываясь в каталожный зал Архива, где в это время хозяйничала его хранительница, и забывая поздороваться.
Варвара хмыкнула, но невежливость ее комментировать не стала, взмахнула рукой. Один из ящичков карточного каталога открылся, из него вылетели несколько картонных прямоугольников и послушно легли ей в руку.
— Веретено-убийца, веретено-усни-навсегда, веретено для прядения золотой нити… — перечислила она. — А тебе что конкретно надо?
— Да нет, — замотала головой Василиса. — Мне самое обыкновенное, не волшебное.
— Да? — удивилась Варвара. — Ну пойдем.
В отличие от остальных сотрудников Конторы, обитавших на ее территории, Варвара жила не в общежитии, а в Архиве. И до этого момента Василисе ни разу не приходилось бывать в ее комнате.
Она оказалась совсем небольшой, но очень светлой, опрятной и уютной. На односпальной кровати, покрытой вязаным пледом, примостились одна на другой три подушки с лежащей сверху кружевной салфеткой. Льняные шторы, расшитые узорами, прикрывали окно. Под окном стоял добротный расписной сундук. Еще один — побольше — был у стены. На столике у входа стояли зеркало в красивой резной раме, кувшин и тазик для умывания. А над кроватью висел карандашный портрет. Он явно был выполнен рукой самой Варвары, но выполнен хорошо и с чувством. С портрета Василисе улыбался молодой мужчина. Лицо обрамляли волнистые волосы, перехваченные кожаным шнурком на лбу, глаза смеялись, и от них россыпью шли морщинки. Он явно был смугл — Варваре хорошо дались полутона, — но скорее от постоянной работы на солнце, чем от природы. И улыбался он легко и приятно.
Василисе не нужно было спрашивать, кто это. Она и так знала. Все знали. Это был Андрей, муж Варвары. А вот портретов детей здесь не было, и Василиса даже и не знала, были ли они у них. И не рисковала спрашивать, мало ли, у кого что за плечами.
Варвара тем временем открыла сундук у окна, вытащила из его недр тряпичный сверток из грубого льна и разложила на столе.
— Выбирай, — предложила она.
О, это были отличные веретена! Василиса с предвкушением осмотрела их. Руки потянулись к самому тонкому, но она одернула себя: давно не практиковалась, так по самонадеянности можно загубить всю работу*. Она выбрала немного потолще и не смогла сдержать вздоха удовольствия, когда пальцы коснулись дерева. Все внутри нее возликовало, отозвавшись знакомому с детства предмету. Она и не подозревала, насколько соскучилась по любимому занятию. Чувствовать вес веретена в ладони было также прекрасно, как ощущать возвращение силы.
— Я тебе и прялку дам, — предложила Варвара. — Она замечательная, мне ее Андрей на свадьбу дарил.
— Спасибо, но не надо прялку, — отказалась Василиса, с улыбкой покручивая в пальцах веретено.
Пальцы радовались, и все в ее душе пело от предвкушения: она любила рукодельничать, а когда еще и цель благая, так лучше ничего и не придумаешь. В мыслях она уже была у себя в комнате, ей не терпелось начать.
