– Тут Милка не останется. Вся обстановка будет напоминать ей о пережитом горе. Как доедем до Берестья, сделаем ей новую ступню.
– Лексей, спасибо за заботу. Без тебя, я бы в жизнь не нашёл бы её. Клянусь, я отдал бы свою ступню, если б было возможно прирастить к её ноге. Серафим однажды сказал мне, что это мой крест. Вот его я и понесу.
– Я не сказал прирастить. Я сказал, сделаем. Это называется протез. Она сможет ходить и бегать. Если будет надет сапожок, ты даже не заметишь разницы.
Нюра переодела Милку в своё платье. Комплекции у девушек были почти похожи, и чтобы сравняться с женой Гюнтера, литвинке надо было просто хорошо кушать. За субботу, по моему рисунку Трюггви выстругал из полена деревянный сапожок и с помощью ремешков и реечек, Пин Янг зафиксировал его на ноге девушки. Сообщив, что подобное делают у них дома. Отмытая, расчёсанная и в новом платье Милка выглядела красавицей. На следующий день, когда мы тронулись к Борисову, девушки сидели в возке и щебетали, под пристальным присмотром Свиртила. Литвин не отходил ни на шаг от своей возлюбленной, так и ехал рядышком с санками, стараясь всмотреться в запотевшее окошко двери.
В городе задержались на целые сутки. Беньямин продал местному боярину кольчугу, собранную Даниловыми подмастерьями. Оружием интересовались многие. С запада пришли неутешительные вести. Тысячи воинов, под предводительством Байдара, двигаясь вдоль Буга, почти разорили Берестье и скоро выйдут к Кракову. Сандомирцы, вроде, как выслали подмогу городу, но никто не знает, отобьются или нет. Богемцы забеспокоились, стали требовать изменить маршрут движения. Оказаться на разорённых войной землях их не прельщало. Только Ицхак, стоял на своём, советуя соплеменникам сохранять спокойствие.
– Любимые друзья! Война есть величайшее горе и одновременно радость для нас. Какая иудею разница, кто кого побьёт? Победитель будет продавать награбленное. Разве вы не хотите увеличить вес своих кошелей?
– Хотим. – Отвечали в ответ. – Только какой смысл кидаться с головой в пекло?
С такими настроениями мы докатили до Менска. Кто-то поговаривал, что город назвали так оттого, что купцы тут товарами обменивались, но название речки Меня, протекавшей рядом, говорило сама за себя. Минску ещё предстояло отстроиться, а пока, городок можно было обойти пешком и не успеть проголодаться. Богемцы обустроились на постоялом дворе, отправив своих представителей рыскать по торгу в поисках сена для лошадей. Мы же засели в корчме, собирая все возможные новости по крупицам. Народа было немного, и обсуждали в основном лошадь, привезённую для продажи из Пешты, каким-то половцем. В представлениях посетителей корчмы, половецкий конь был огромных размеров. За соседней лавкой, мужичок дважды вставал и показывал рукой рост, от земли до холки. Визуально, скакун был под полтора метра. По рассказу имел тонкие ноги, уши длинные, как у зайца, а глаза раскосые.
– Лексей, пошли, посмотрим. – Предложил Снорька. – Что ж там за гигант такой, интересно ж.
– Какого-нибудь мула привезли на продажу. – Буркнул себе под нос. – Пошли.
Выйдя из заведения, мы вскоре оказались на окраине рынка, где торговали скотом. Торг уже заканчивался, и людей было немного. Расспросив у пробегавшего мимо нас сорванца о коне, ничего не поняли из его объяснений и, пообещав резану, предложили довести до места. Оказалось, что на торг лошадку не приводили. Хозяин берёг скакуна в конюшне, поставив его рядом с козлом, отделив перегородкой, и лишь показывал потенциальным покупателям.
Оценив наш внешний со Снорькой вид, продавец согласился продемонстрировать товар, с условием, что за забор выезжать без залога не позволит.
– Лады. Сабля в залог подойдёт?
– Смотря какая. Конь дорого стоит. – Заинтересовавшись оружием, ответил купец.
– Русский булат. – Сказал я, отстёгивая саблю от пояса. – Смотри.
Продавец не обращая внимания на скромные ножны, вытащил клинок, покрутил перед глазами, постукал ногтем, прислушался к звону стали и, оценив баланс оружия, кивнул головой.
– Годится. Кота только не спугните. Таким покупателям всегда рады.
В конюшне стоял настоящий ахалтекинец, практически без гривы. Спутать с другой породой лошадей его практически невозможно.
– Видите, как шерсть блестит? Словно золото. – Хвастался купец. – Со мной рос, спал рядом, из рук кормил.
Продавец напомнил мне одного знакомого, родом из Атамурата. Есть такой городок на берегу Амударьи. Если сбрить жиденькую бородку, и коротко подстричь, то купец будет вылитой его копией.
– А ты ведь не из Пешты. Туркмен?
– Что?
– Арсакид. Какой же ты половец? Сколько за коня просишь?
– Из Саксина я. Да какая теперь разница. – Продавец опустил голову. – Три пуда серебра. Торговаться не буду, это не мерин.
– Сколько!? – Удивлённо переспросил Снорри.
– Согласен не торговаться, если поедешь с нами до Берестья. Столько серебра тут нет ни у кого. В залог могу отдать доспехи.
– Серебро нужно сейчас.Фридрих Бабенберг держит в плену моего сына. Отдавать ему коня я не хочу, эта мразь испортит породу, а издеваться над ним …, рука не поднимается.
– Ты получишь три пуда в Берестье и ешё столько же, если переедешь жить в Смоленск, где сможешь разводить этих лошадей.
– Странные вы какие-то. Думаете, мне не предлагали подобное? Что я буду делать в лесах, когда им нужен простор. У меня остался ещё один жеребец и три кобылицы. Жеребёнка зарезал сын, когда понял, что Бабенберг собрался его обмануть.
– Тебя как звать, уважаемый?
– Тарлан.
– Вот что, беркут. Никто тебя обманывать не будет. Просто прокатись с нами и всё. Уверен, что Фридриха в Пеште[60] ты уже не застанешь.
В итоге непродолжительных переговорв купец согласился принять оплату в Берестье. Пуд серебра, а остальное атласом и бархатом по оптовой цене венецианских ткачей. Тарлан попал в ситуацию, которую можно было сравнить с автомобильным дилером, окажись тот где-нибудь в Джанкое, при попытке продать эксклюзивный автомобиль. Что попроще, наверно бы купили, а это …, могло только красоваться за стеклом в витрине магазина. Ахалтекинца укрыли попоной, козла, отпугивающего ласку, привязали на верёвку, ну а кот …, пушистый зверёк перебрался в перемётную сумку, которую туркмен повесил через плечо.
Первого марта караван выехал из Минска. В последний день зимы подморозило и все радовались этому событию. Месить грязь не придётся, а следовательно, и до Березины доберёмся на день-два раньше намеченного срока. Пара купцов из Моравии, без какой-либо договорённости с нами пристроились вслед и замыкали колонну, радуясь попутчикам. Вечером, на стояке, Войцех, так он представился, подарил Трюггви шкурку куницы. После чего, норвежец перестал косо смотреть в его сторону и останавливаться позади нашего поезда, давая понять, что попутчикам места нет. Второго купца звали Николай. Моравцы останавливались в трёхстах шагах от нашей стоянки, а вскоре и вовсе присоединились, благодаря Пин Янгу. Китаец нашёл общие интересы с Николаем, подолгу болтал с ним, а потом даже нарисовал тому примитивную карту своего путешествия из Китая на Русь. В таком составе мы и вышли к Берестью.
Вопреки полученной информации, городок разграблен не был. Княжеский замок стоял на острове целёхоньким, в предместье кипела жизнь, а жители поведали, что проходили русы, взяв откуп продовольствием.
– Вот с такими мечами были. – Местный смерд показал на фальшион Трюггви. – И шелом такой же.
Под описание вооружения подходил отряд Рысёнка. Именно такой амуницией я его снабдил, но численность воинов была под тысячу, а боярин уходил всего с тремя сотнями.
– И куда направились ратники? – Спросил я.
– А кто его знает, сено уволокли, корову с козами хотели забрать, да только мы люди знающие, сразу всё спрятали. Чай не первый год живём. Князь наш, тому боярину родичем дальним приходится, вот и договорилсь миром.
Зажиточный смерд в конец запутал меня. Единственный боярин, имеющий родственные связи с литвинами у Рысёнка был Тороп. Но насколько далеко простираются эти связи, можно было только предполагать. Оставив ночевать караван в усадьбе приютившего нас смерда, мы разделились. Трюггви и Воинот остался с богемцами, а я, Снорри, Гюнтер и Свиртил вместе с дамами поехали на север, вдоль Западного Буга, захватив с собой трёх лошадей. Берестеньский смерд дал в помощь трёх сыновей. Мальчишки полдороги молчали, а когда узнали, что в конце небольшого путешествия их ждут новые сапоги, вывели нас кратчайшим путём до острова, обойдя болото. В семь вечера мы были на месте.
Пробравшись через берёзовую рощу, подсвечивая фонариком, я вышел к камню. Снорька остался на берегу острова, разжигая костёр. Как только языки пламени заплясали над дровами, оставшийся отряд перешёл реку по льду. Берестеньцы остались на реке, боясь ступить на землю.
