Пробравшись через берёзовую рощу, подсвечивая фонариком, я вышел к камню. Снорька остался на берегу острова, разжигая костёр. Как только языки пламени заплясали над дровами, оставшийся отряд перешёл реку по льду. Берестеньцы остались на реке, боясь ступить на землю.
– Чего испугались? Я думала вы храбрецы, али зверя лесного боитесь? – Пошутила над мальчиками Нюра, ловко слезая с коня.
– Зверя мы не боимся, у Кругляка нож есть. Капище там старое. Людям хода нет. Мы лучше на том берегу побудем. – ответил старший из сыновей смерда.
– Снорька! Идите на мой голос! Тут поляна, подсоби шатёр поставить. – Раздалось из глубины рощи.
– Волхва разбудили. Теперь хода домой нет. – Пробурчал Кругляк.
– Ха! То не волхв древний, а дядя Лексей зовёт. Только попробуйте драпануть.
Глаза Нюры сверкнули дьявольским блеском. Огонь отражался в её зрачках, меклькая искорками. Мальчишки припухли, испугавшись не то Нюры, не то слухов, ходивших об островке, а может, просто стало стыдно, что девушка оказалась смелее их. Вскоре Кругляк сделал решительный шаг вперёд, а за ним последовали братья.
На полянке поставили две палатки для семейных, одну для Снорьки и мальчишек и одну для меня. Напоив лошадей и наскоро перекусив, мы улеглись спать. Ночью берестеньские мальчишки попытались сбежать. Дождавшись, когда Снорри уснёт, ребята тихонечько выползли из шатра, и уже было подошли к лошадям, как наткнулись на Нюру с Гюнтером.
Штауфен нёс караул, прислонившись спиной к берёзе, и казалось, что немец дремлет. За пять минут до побега, Пахомовне приспичило прогуляться. Отойдя шагов на двадцать от костра, Нюра сделала своё дело и решила скоротать часок возле своего мужа.
– Новые сапожки не жмут?
Беглецы замерли и воровато оглянулись. Выданные перед отбоем обновки были немного велики, так сказать, на вырост, что послужило шутливому замечанию Свиртила, но сейчас, было не до шуток. За спиной ухмыляющейся девушки стоял хмурый воин, направивший самострел прямо на них.
– Мы это …, лошадок проверить. – Ответил Кругляк, подбивший братьев на бегство.
– Ага …, лошадок. А то, я решила, что за мной подглядывать вздумали. А ну, живо спать! Кому сказано.
Мальчишки метнулись в палатку, разбудили Снорьку, получили заслуженного леща и вскоре всё стихло.
Непутёвых беглецов я разбудил раньше всех. Невыспывшиеся берестяне зло поглядывали друг на дружку, расчищая дорогу от поляны к реке с помощью двуручной пилы и топора. Нюра колдовала над огромной сковородой, готовя омлет из двадцати яиц, не забывая проверять готовность каши. Гюнтер отсыпался, а Свиртил ласково поглаживал по голове литвинку, смотря на шипящий в снегу горшок.
– Ой! Горячо. – Запищала Милка.
Культя ноги погрузилась в остывающий воск. Необходимо было сделать макет изувеченной части тела, дабы потом, подобрать нужный протез.
– Терпи. Без этого никак – утешал я девушку.
Когда отпечаток был готов, мне оставалось только передать его в центр реабилитации. Спустя две недели Борис Борисович отправил посылку из Москвы, в которой лежало чудо технологий моего времени. Милка впервые, за пять лет смогла подпрыгнуть.
Из Берестья мы двинулись в сторону Люблина. На Буге начался ледоход буквально за нами следом. Дорога раскисла, так что, двадцать пять вёрст в день считалось хорошей скоростью. Ещё неделя пути и сани нужно будет менять на телеги. С нашим транспортом проблем не было, снять полозья и вставить оси с колёсами в специальныне отверстия, дело нескольких часов, а вот богемцам придётся покупать новый транспорт. Зато теперь у нас была своя маленькая пекарня на колёсах. Милка выпекала потрясающе вкусные булочки и хрустящие корочкой хлебцы, в виде кирпичиков. Полевая кухня вызвала удивлённые взгляды всего каравана, и лишь Пин Янг, уже знакомый с подобным предметом, ловко отвинтив зажимы крышки термоса, посмотрел внутрь, где-то постукал и с довольным видом, с высока поглядывал на глазеющих купцов.
С каждым днём становилось теплее, а нам всё чаще стали встречаться по дороге вереницы голодных людей, спешащих на восток, подальше от войны, где строилась новоя столица Галицко-Волынского княжества Холм. Нюра иногда подкармливала, втихаря от Гюнтера, детей, но всем помочь была не в силах. Во время полуденной остановки какая-то женщина всучила Пахомовне годовалого ребёнка и попыталась убежать. Как выяснилось, из-за голода у молодой матери пропало молоко. Младенец погибал. Несчастная попыталась договориться с Ицхаком, но тот прогнал её, чуть не ударив палкой. И тут, она увидела в караване женщин. Это был последний шанс.
Не успев дослушать рассказ бедолаги до конца, Нюра вскочила на лошадь и помчалась по дороге, догоняя беженцев, прошедших возле нас полчаса назад. За тележкой переселенцев плелись привязанные козы, и девушка это запомнила. Воинот припустил за ней, боясь оставлять госпожу одной. Ничего не понявший Гюнтер держал в руках младенца, оставленного женой, хлопая глазами.
– Ты куда? – Промолвил Штауфен.
– Я скоро! Быстро нагнав беженцев, Пахомовна перегородила им дорогу.
– Кто хозяин козы?
Люди молчали. За нарядно одетой девушкой приближался воин, в полном доспехе и ничего хорошего это не сулило.
– Мои козы. – Беженец выпустил оглобли тележки из рук, поклонился и, не поднимая головы, добавил: – Госпожа, не отнимайте. У нас больше ничего нет.
– Тут гривна! – Нюра достала из кошеля серебряный прутик и бросила к ногам мужичка. – Ты сможешь купить корову-трёхлетку. Козу я забираю.
Из чего я сделал соску, через которую кормили малыша, лучше не говорить. Другого подходящего материала под рукой не было. Шло восемнадцатое марта, и где-то под Хмельником, сандомирский кастелян Якуб Ратиборович пытался перегородить путь на Краков летучему отряду Кайду.
В это время, через разрушенный монголами ещё в феврале Сандомир, проходила колонна русских войск. Более двух тысяч лошадей несли на себе вьюки, тащили за собой волокуши и скрепящие разномастные телеги, реквизированные на правах войны. Двигались быстро, как при воровском набеге. Только в этот раз, не обкраденные хозяева, шли по пятам, стремясь наказать за уведённое добро. Рысёнок всё ещё помнил разговор с Ярославом.
– Смотри боярин, не опаздай к намеченному сроку. Лют союзник наш. Не выполнил наказ – смерть. Никто не поможет, никто не будет слушать объяснений, никто не посмотрит что родовит. Может, так и надо воевать?
Тогда Рысёнок поговорил с князем по-душам. Велики были заслуги его рода перед Русской землёй. Помнил это Ярослав, потому сам и провожал боярина, отдав ему всех свободных лошадей, снабдив опытными проводниками. Девять сотен душ сопровождали продовольственный обоз. Со смолянами получалось ровно тысяча двести человек.
За дни перехода Тороп изменился. Пропала спесь и высокомерие, необдуманные слова больше не вырывались из уст, исчезло лизоблюдство и желание угодить начальству. Тороп становился мужчиной. Однажды вечером, на стоянке в шатре, боярин поведал Рысёнку, как извёл Савелия.
– С той поры камень неподъёмный на моей душе висит. В церковь ходил, исповедовался. Не помогло. Постриг хочу принять, дай Бог, отмолю грех.
– Грех и по-другому отмолить можно. Отчизне службу снести, кровью своей отмыть. – Давал совет Рысёнок. Как-никак, а с отцом Торопа, они сражались вместе, плечом к плечу.
– Не хватит руды моей. Подло я поступил.
После той ночи, Рысёнок стал доверять Торопу ответственные задания. И тот его не подводил. В Берестье, боярин за один день сумел договориться с местным князем и пополнил обоз необходимым сеном. Следуя в авангарде, умудрялся подготовить ночную стоянку и обеспечить охрану. Казалось, что Тороп практически не спит, проверяет караулы и всегда первым оказывается в нужных местах. О лучшем заместителе, Рысёнок мог и не мечтать.
Город пришлось обойти. Сотни незахороненных трупов, сваленных в ров перед сгоревшими городскими стенами, после растаявшего снега собрали возле себя всех падальщиков из окрестных лесов. Стая ворон кружила над братской могилой, периодически приземляясь, присоединяясь к пиршеству и, вскоре вновь взмывалась в небо, наполняя пространство режущим слух криком и хлопаньем крыльев. Стоял жуткий смрад.
В двух верстах от разрушенной столицы Сандомирского княжества русская рать впервые, за три дня встретила местных жителей. Чудом уцелевший священник собрал возле себя три десятка детей, оборудовал несколько землянок и пытался сделать запруду на Висле, в том месте, где находился старый брод. Получалось плохо, вбитые в дно колья с самодельными сетями, из переплетённых веток, разлившияся река сносила течением.
– Отец Юзеф! Бегите, они снова пришли! – Закричал мальчишка на берегу, предупреждая стоящего по пояс в ледяной воде мужчину.
