— Я никуда не уйду, пока не получу то, что мне причитается.
— Что ты имеешь в виду? — спросила я, ненавидя отчаянную дрожь в своем голосе.
— О, Уитни. Не притворяйся, что не знаешь.
— Бриллиант?
— Да, бриллиант, — выплюнула она слова. — Но это гораздо больше, чем просто бриллиант, не так ли? Это то, что твоя семья отняла у меня. Это жизнь, которая должна была быть у меня. Жизнь, которую ты у меня украла.
Эфраим вошел в комнату и, присев на корточки рядом с Ислой, прижал пальцы к ее горлу. Он поморщился.
Боже, пусть она будет жива.
— Все это время это была ты, — обвинила я. — Ты ворвалась в дом во время похорон. И это ты разнесла стеклянную студию в ту ночь.
— Конечно, — улыбнулась она. — Но не надо меня разочаровывать, Уитни. Я сделала гораздо больше. Вы все считали, что Алистер сломал шею, споткнувшись. Его шея была сломана еще до того, как я столкнула его с лестницы. Я вытолкнула лестницу из-под ног Калеба в тот день, когда он застал меня в кабинете Алистера. И Адель. Она слишком наблюдательна для своего собственного блага и слишком упряма, чтобы умереть. Настоящая стальная магнолия, надо отдать ей должное.
У меня задвоилось в глазах и внезапно затошнило. Все они убиты. Она убила моего деверя. И дедушку. Человека, который вырастил ее, научил стеклодувному делу и бизнесу, принял ее в нашу жизнь, как до этого принял ее мать.
— Дедушка любил тебя, — прошептала я. — Наши семьи любили друг друга на протяжении многих поколений.
Ее глаз дернулся.
— Нет. Моя семья работала на твою на протяжении многих поколений. Мы были чертовски полезны, Уитни.
— Как ты попала в дом и вышла из него? — оборвал Эфраим. — На остров и с острова?
— Я никогда не уезжала, — гордо сказала она. — Ты знаешь, сколько скрытых пространств между стенами в Дарлинг-Хаусе? Сколько маленьких потайных щелей? Я могла приходить и уходить, когда мне заблагорассудится, и никто из вас, глупых суеверных идиотов, ничего не знал. Я распоряжалась всем домом.
— Моника, — прорычал Эфраим. — Опусти пистолет. Мы разберемся с этим, как цивилизованные люди.
Маниакальная ухмылка исказила ее напряженные черты, ужасающие в мерцающем свете свечи.
— Я имею право, — прошептала она, обхватив пальцами прядь волос и накрутив ее так, что я подумала, что она ее вырвет.
Эфраим шагнул ко мне, словно намереваясь взять меня за руку, но Моника бросилась вперед, прижав пистолет к моему лбу.
Мое сердце остановилось.
Эфраим застыл, не сводя с меня взгляда.
Слезы выступили в моих глазах, затуманивая зрение. Я знала, что если вернусь сюда, в Дарлинг-Хаус, то умру. Но я никогда не думала, что это будет так.
— Брось оружие, Эфраим, — рявкнула Моника. — Я не зря проделала весь этот путь.
Эфраим медленно опустился на колени и положил пистолет у своих ног.
— Пни его мне, — потребовала Моника.
Эфраим сделал то, что она просила, убийственно нахмурившись.
— Ты понимаешь, что уже сделала два выстрела. Скорее всего, за этими окнами стоят пять охранников, каждый из которых целится тебе в голову.
— Сомневаюсь, учитывая все эти фейерверки, но если это так, то будем надеяться, что у них есть мозги. Они выстрелят в меня, и Уитни умрет, — хмыкнула Моника. — А теперь, кто из вас скажет мне, где спрятан этот проклятый бриллиант?
— Моника, — прошептала я. — У нас его нет. Если ты так внимательно следишь за нами, то должна это знать.
— Ты, глупая дура! — топнула она ногой. — Все это должно было быть моим. Джулия любила Горация. А он любил ее. Это Уильям разлучил их. Это Уильям совершил убийство и украл наследие моей семьи. — Она взмахнула пистолетом над головой, указав на великолепную, сверкающую люстру Уильяма. — Либо Лейла так и не поняла этого, либо ей было все равно. Но мне не все равно, и я забираю свое обратно.
За пианино мелькнуло белое платье.
Джулия.
Низкий стон, звук страдающей женщины, эхом прокатился по студии.
Я посмотрел на Ислу. Она все еще лежала без сознания.
Стон раздался снова, но ни Моника, ни Эфраим его не услышали.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Большая люстра Уильяма плавно покачивалась на своей цепи. Сотни фунтов выдувного стекла и кристаллов, сверкающих в свете свечей, покачивались взад-вперед, взад-вперед.
Посмотри на люстру.
Стекло помнит.
Снаружи ветер доносит тихий звук детского плача.
Посмотри на люстру.
Внезапно у меня закружилась голова, и я прижала руки к холодному полу. Я замерла, задыхаясь, когда мой палец коснулся знакомой крошечной буквы «П», вырезанной на камне.
— Уитни, — прошептало стекло.
По щеке скатилась слеза, и я провела пальцами по надписи, мысленно наблюдая, как все детали плавно встают на свои места. Сколько раз я оказывалась именно в этом месте?
— П — преданность.
— П — это потребность, — люстра Уильяма произнесла слова моего деда, которые он использовал, чтобы преподать нам с Сетом бесчисленные уроки здесь, в этой студии, истинном фундаменте наследия семьи Дарлинг.
Я напряглась, готовясь к откровению, которое, как я знала, должно было произойти.
— П — Пенелопа.
Все это время.
Здесь Уильям и Джулия спрятали свой секрет. Здесь они упокоили Пенелопу вместе с заветным бриллиантом Горация. Единственная улика, которая могла стать их погибелью.
Я перевела взгляд на Эфраима, но его взгляд был прикован к Монике.
— Как ты узнала обо всем этом? — спросил он, явно пытаясь отвлечь ее, приближаясь ко мне.
— Ее глупый брат умер, — прорычала она. — Уитни была слишком расстроена, чтобы помочь своей бедной матери подготовиться к похоронам. Поэтому, как всегда, за дело взялась я. Однажды мы перебирали старые альбомы, и там была фотография, на которой сидела Джулия со своим маленьким ребенком, поставив ногу на бриллиант моей семьи. Я поняла это сразу, как только увидела. Легенда, о которой мне не разрешалось говорить. Чтобы не оскорбить Дарлингов. — Она повернулась, прохаживаясь взад-вперед между нами и полировальной скамьей позади нее. — Я начала расследовать. Всегда на много шагов впереди тебя, Уит.
Я подалась вперед, так близко к пистолету Эфраима, что если бы я двигалась достаточно быстро, то могла бы протянуть руку и взять его.
Эфраим бросил напряженный взгляд в мою сторону, его глаза потемнели, а зеленые глубины говорили мне о тысяче вещей одновременно.
Что все будет хорошо.
Что я не должна бояться.
Что он любит меня.
— Алистер следил за мной. Я должна была избавиться от него, — вздохнула Моника, повернувшись ко мне с видом притворного раскаяния. — Мне было больно это делать. Я хочу, чтобы ты знала. — Она снова подняла пистолет, нацелив его на голову Эфраима. — Так же, как и это, мне тоже будет больно.
Выстрел потряс стропила.
Я закричала, но было уже поздно.
Эфраим отшатнулся назад и упал на землю. Он смотрел на Монику, кровь текла по его плечу.
Эфраим, нет. Окружающий мир сузился, навалился на меня, а затем резал, как тупой нож, до тех пор, пока я не перестала дышать. Слезы жгли глаза. Проклятие. Этот момент. Вот почему я уехала. Чтобы никогда не видеть, как ему больно. Чтобы никогда не чувствовать эту боль.
— Черт возьми, — прохрипела Моника.
Ее голос был приглушенным и далеким, как будто я находилась под водой.
Но взведение курка ее пистолета подействовало как электрический разряд.
Я с диким рычанием бросилась вперед, схватив пистолет Эфраима.
Присев перед мужем, я направила пистолет на ошеломленную Монику, которая теперь стояла прямо под самой большой люстрой Уильяма Дарлинга.
Люстрой, которую перенесли сюда из зимнего сада.
Потому что у нее была своя судьба.
И сейчас она плавно покачивалась взад-вперед, свидетельствуя, запоминая. Гордость Уильяма.
«Разбита», — прошептала она мне.
Я прицелилась в стропила, высоко над головой Моники, в путаницу кабелей и старинной фурнитуры, которая крепила люстру к ее держателю.
