— Тогда что же? Что, если мы так и не найдем бриллиант? Что, если Гораций никогда не оставит нас в покое?
— Что тебе сказало стекло?
Я посмотрела на люстру.
— Стекло не говорит со мной. Вернее, говорит, но я не понимаю. Прошли недели. Я просила его. Я умоляла его.
Соломон покачал головой.
— Это потому, что ты этого не хочешь.
— Простите? — рявкнула я.
Он протянул руки, указав на уютный кабинет вокруг нас.
— Ты держишься за прошлое. И хочешь вернуть то, что помнишь, ту жизнь, которая у тебя была раньше. Но ты не можешь двигаться вперед, оглядываясь через плечо, милая девочка. Стекло говорит с теми, кто хочет его: тайну, риск. Вечно вперед — таков путь стекла.
— Я не понимаю, — сказала я сквозь стиснутые зубы.
— Нет, понимаешь. Просто тебе это не нравится, — мягко сказал он. — Чтобы по-настоящему услышать стекло, ты должна стать такой же, как оно, любовь моя. Не боясь быть разбитой.
Между нами воцарилось долгое молчание.
— Почему Гораций Леру был похоронен в могиле Пенелопы? Расскажи мне об этом.
Соломон покачал головой.
— Некоторые тайны похоронены так тщательно, что раскрыть их невозможно. То, во что мои предки могли быть или не быть посвящены, ушло в могилу вместе с ними. Поттеры — верные друзья. Если ты ищешь ответы на подобные вопросы, я предлагаю тебе вернуться на кладбище и попробовать снова встретиться с моим дедом. Я слышал, он был очень воспитанным джентльменом.
Я рассмеялась и вытерла глаза тыльной стороной ладони.
— Я подумаю об этом.
Он поднялся, пересек ковер и заключил меня в теплые объятия.
— Сегодня вечером мы с тобой верим, что все секреты будут раскрыты со временем. — Он указал на дверь. — Пойдем. Ты же не хочешь опоздать на свою собственную вечеринку.
— Спасибо, что всегда присматриваешь за мной, — прошептала я и, встав на носочки, поцеловала Соломона Поттера в щеку.
Я спустилась по широкой изогнутой лестнице в бальный зал столетней давности, в котором не было ни танцующего призрака Горация Леру, ни его красивых нарядов, ни чего-либо другого. Элегантное помещение было украшено сверкающими нитями золотых огней. Аккуратные столики, покрытые черным атласом, были уставлены вазами с белыми розами. Со сводчатого потолка свисали жемчужные фонари и люстры со свечами, дополнявшие грандиозное центральное украшение — массивную хрустальную люстру Darling. Одна из величайших работ Алистера. Если кто-нибудь купит ее сегодня вечером, то отдаст полмиллиона на благотворительность.
Мой взгляд с любовью скользил по другим произведениям дедушкиного искусства, стратегически расположенным на мраморных столах и постаментах с колоннами, и все они были выставлены на негласный аукцион.
Мириады черно-белых фотографий Алистера с бокалом, или позирующего в студии, или с семьей и друзьями, свисали с потолка на толстых черных лентах, низко опускаясь над обеденными столами — купол воспоминаний при свечах.
На мероприятии присутствовало более двухсот самых известных людей Лоукантри, все они были одеты исключительно в белое в стиле арт-деко. Они толпились в зале, покачиваясь под музыку, исполняемую живым оркестром с возвышения у танцпола. Со всех сторон доносился звонкий смех. Башни сверкающих бокалов с шампанским стояли на страже в каждом углу бального зала, а хорошо обученный персонал разносил подносы с изысканными закусками для гурманов, икрой, украшенной золотыми листьями, сочными гранатами и количеством сладостей, способным удовлетворить самые темные желания любителя шоколада.
Это была мечта.
Я боролась с бабочками в животе. Как только мы увидим, что аукцион завершился без каких-либо заминок, Моника, Исла и я сможем отпраздновать отлично выполненную работу.
Я провела рукой по своему винтажному серебристому платью. Оно принадлежало Джулии. Тонкий материал был усыпан крошечными сверкающими кристаллами, рукава украшены драпировкой из кристаллов, а сзади закреплены рядом аквамаринов. В ушах висели подходящие серьги, а волосы были уложены в элегантный шиньон, украшенный подвеской из аквамарина. Платье представляло собой декадентское произведение искусства, которое, безусловно, не было бы создано в наше время. Когда мы выбрали для сегодняшнего вечера тему арт-деко в честь происхождения семьи Дарлинг, я поняла, что оно идеально.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Эфраим смотрел на меня снизу лестницы.
— Вы великолепны, миссис Каллаган-Дарлинг, — его легкий тон скользнул по моей коже, как теплый бархат, когда он протянул мне руку.
Он выглядел сногсшибательно в своем белом смокинге, одновременно элегантный джентльмен и темный, таинственный человек, укрощающий ночные болота. Я улыбнулась и позволила ему проводить меня к гостям, заметив, как несколько женщин бросили в его сторону тоскливые взгляды.
— Как ты думаешь, сколько людей сейчас обсуждают наш скандальный брак по расчету? — спросила я, слишком увлеченная тем, как он смотрел на меня, чтобы заботиться о том, что говорили другие.
На его щеке появилась ямочка, и он притянул меня к себе, вливаясь в поток вальсирующих, кружившихся по танцполу. Наши тела двигались в идеальном, плавном ритме, пока Эфраим уверенно вел меня по залу.
— Пусть говорят, — ответил он. — Они так разволнуются, что потеряют контроль над своими ограничениями. Это может привести к грандиозному успеху вашего аукциона.
— Мне нравится ход твоих мыслей. — Я рассмеялась, мои мысли обратились к дедушке, когда мы покачивались под привязанными лентами фотографиями, океаном черно-белых воспоминаний. — Это удивительно выглядит.
— Твой дедушка оказал влияние на многих людей, — сказал Эфраим. — Хотя, думаю, он был бы немного ошеломлен всеми этими фанфарами.
— Думаю, кто угодно был бы, особенно из-за собственного поминального бала?
Он усмехнулся, и этот глубокий, легкий звук заставил меня улыбнуться.
За последние недели я обнаружила, что мне нравится смешить Эфраима, видеть, как маленькие морщинки собираются по краям его глаз, а веселье делает его зеленые глаза еще ярче. Это было мое самое любимое зрелище на свете.
Я крепче сжала его плечо.
— Из всех присутствующих здесь, — сказал он, — я, несомненно, больше всех обязан твоему деду. Полагаю, я должен сделать самое большое пожертвование.
— Правда?
Он наклонился и прижался поцелуем к моим губам, задержавшись на мгновение дольше, чем следовало.
— Совершенно точно.
— Эфраим?
— Да?
Мое сердце заколотилось в горле.
— А что, если я решу… что, если после всего, после этого года брака я не захочу уходить?
Его глаза потемнели, и он притянул меня ближе.
— Если ты когда-нибудь уйдешь от меня, жена, я приду за тобой. И верну тебя обратно. Пойми, Уитни Дарлинг. Ты моя. Ни один другой мужчина никогда не прикоснется к тебе. Не попробует тебя на вкус. Не будет любить тебя. Ты моя. И всегда была моей.
Мое сердце заколотилось, а на глаза навернулись слезы.
Я оторвала взгляд от его глаз, внезапно осознав, что если не отвлекусь, то потеряю контроль над собой и начну либо плакать, либо безудержно смеяться.
Эфраим лукаво усмехнулся, а затем, сжалившись надо мной, указал туда, где возле одного из десертных баров стояли Роза и Адель и угощали гостей.
— Твоя мама и тети, похоже, хорошо проводят время.
Я проследила за его взглядом. Адель была прекрасна, ее синяки были тщательно скрыты под макияжем. Мама стояла рядом с ними и наблюдала за вечеринкой, сияя от гордости так, как я не видела уже давно.
— Думаю, что как бы я ни противилась, им было полезно побывать в городе. Эддисон и Фрэнсису тоже. Я забыла, что у меня была двухлетняя отсрочка от Дарлинг-Хауса. Они были здесь все это время, принимая удары по мере их поступления.
— Так и есть, — сказал Эфраим. — Но никто из них не нес такого бремени, как ты. Я думаю, что их счастье связано с твоим возвращением домой. Ты вернула Дарлинг-Хаус к жизни. С проклятием или без. — Он погладил меня по щеке большим пальцем. — И это было смело.
