Так дует на цветущие сады и пажити жестокий норд-ост. Бритоголовые, бледные от ненависти, блестя кожанками, сияя беспощадными голубыми глазами, скинхеды ворвались в помещение рынка. Лавой, вытягиваясь вдоль прилавков, рассыпаясь в цепь, они, подобно стремительному потоку, огибали ряды с моргающими старушками и подмосковными дядьками; не задерживаясь, белея костяными, яйцеподобными головами, промчались мимо молдаванок с серебряными рыбинами; разящим ударом вонзились в азербайджанские прилавки; брызнули алым соком, хрустом, стоцветным взрывом, неистовым воплем.
Сметали с прилавков горы персиков; били кулаками в пирамиды яблок и груш; пинали зеленые арбузы, которые раскалывались алыми вспышками, разлетались ошметками мокрой мякоти; подобно игрокам в регби, хватали продолговатые дыни, метали их в стены; топтали бутсами темные виноградные гроздья, словно в давильне готовили молодое вино… Кругом хрустело и хлюпало, взметались фонтаны сока… Ошалело, выпучив черно-лиловые глаза, смотрели торговцы, иные бежали прочь, иные залезали под прилавок. Бритоголовый скинхед, весь из жил, желваков, белых костяшек, бил кулаком в смуглое пухлое лицо, вышибая из него красные брызги, еще и еще, с хлюпающим треском…
Из-за груды рассыпанных, пламенеющих сердцевиной арбузов выскочила молодая седовласая женщина с зелеными глазами. Кинулась на творящего возмездие скинхеда, вцепилась в его кожанку…
– Окстись! Ты же русский сын! Оглянись скорей! К нам идет Праведник!.. Пора встречать Русского Праведника!..
Легионер ошалело смотрел на женщину. Остановил в воздухе белый от напряжения кулак, плюнул, отстал от харкающего кровью торговца, побежал догонять товарищей, которые неслись вдоль рядов, исчезали в воротах рынка, оставляя побоище, политое соком, с раздавленным виноградом, разбитыми арбузами. И уже верещали милицейские свистки. Вылезали из-под прилавков гомонящие кавказцы. Апшеронский торговец Рафик рыдал, взирая на утраченное богатство.
Нинель платком утирала ему слезы, приговаривая:
– Не плачь, Рафик… Идет Русский Праведник… Несет нам плоды неземные…
В то же время в различных местах города появились плакаты «Смерть жидам!». Никто не видел, как их приклеивали к стенам хасидской синагоги на Большой Бронной, к фасаду театра «Современник», к Соловецкому камню на Лубянке, к зданию Телецентра в Останкине. У всех транспарантов почти одновременно появились операторы с камерами, вызванные неизвестными информаторами. Худой печальный раввин, не торопясь сорвать с фасада синагоги мерзкий плакат, рассказывал журналистам об утеснениях, которые терпят в России евреи, мягко требуя от Президента наказать русских последователей Гиммлера. Главный ведущий правительственного телеканала, ослепительный красавец Сатанидзе, вертел на экране огромной глазастой головой, от которой, как при солнечном затмении, во все стороны исходило черное сияние. Он страстно открывал неумолкающий рот, набитый до отказа острыми мокрыми зубами, и с яростью ветхозаветного проповедника клеймил фашистскую газету «Завтра», откуда изливаются в мир миазмы ненависти. Ему вторили лидеры СПС – маленький горбатый старичок в поношенном лапсердаке, с немытой шеей, с лейкопластырем на незаживающем фурункуле, и благообразная, в чистом платочке, старушка, симпатично окающая, шаловливо пихающая локтем своего глуховатого, слабо соображающего коллегу. Оба партийца указывали на угрозу «русского фашизма», ссылаясь на недавний вопиющий случай в городе Угличе, где неизвестные, со свастиками на рукавах, зарезали царевича Дмитрия.
Мэр и Плинтус, оба в масках, в лимузине с затемненными стеклами, разъезжали по городу, наблюдая, как множатся в нем признаки паники: собираются у Соловецкого камня бывшие узники ГУЛАГа, выходят на демонстрацию члены Общества памяти Михоэлса, во всех театрах столицы, включая Кукольный и «Уголок Дурова», начинают ставить спектакли Мейерхольда, а с продуктовых рынков выезжают колонны грузовиков, груженных дынями и арбузами, и удаляются в сторону Апшеронского полуострова.
– Может быть, мы все-таки перебрали с арбузами, – осторожно заметил Плинтус, который любил по утрам сесть разгоряченными ягодицами в разрезанный прохладный арбуз, а потом погрузить в него свои пылающие щеки.
– Ничего страшного, – ответил Мэр. – Это поможет отечественному товаропроизводителю увеличить производство кабачков… Вы не пробовали усаживаться по утрам на торчащий из грядки кабачок? Это, знаете ли, бодрит…
Их лимузин выехал на Манежную площадь, где еще недавно находился самый глубокий в мире супермаркет, принадлежавший одному чеченскому тейпу. Однако с тех пор, как из-под гостиницы «Москва» забил родник, супермаркет оказался затопленным. Покупателям не помогали ни акваланги, ни батискаф, так что торговля постепенно заглохла, площадь поросла осокой и камышами, среди которых виднелись каменные зверушки и бронзовые уродцы, содеянные скульптором Свиристели.
Они проезжали мимо огромного электронного табло, что висело на фасаде гостиницы «Москва». Повторяя утренние телесюжеты, на табло возникали кадры зарубежного турне Первого Президента России.
Вот он сидит верхом на сфинксе, колотя деревянными ложками в темя загадочному животному древности; вот испытывает новую электронную бомбу на полигоне в штате Невада, после взрыва которой сгорели все утюги в Лас-Вегасе; а вот в чреве кита переплывает Средиземное море, на берегу его встречают посол России в Тунисе и девушки в кокошниках с хлебом-солью.
– Доберусь я до них, специально удаливших Первого Президента прочь из Москвы, – произнес Плинтус, рассматривая изображения на табло. – Вы сказали, дорогой Мэр, что здесь должен появиться главный антисемитский лозунг. Пока что не вижу…
В этот момент табло погасло, стало подобно бархатному черному небу, на котором кое-где мерцали робкие звезды. На черном бархате, ослепительное как алмазная россыпь, возникло слово «Смерть». Проезжавшие автомобили все разом встали, образовав огромную пробку. Тысячи глаз жадно читали грозное, алмазами выложенное слово.
Рядом с ним, словно бриллиантовое колье в замшевом черном футляре, возникло второе слово: «Жидам». Было слышно, как скопившаяся на тротуарах толпа, водители автомобилей и их пассажиры, прилипшие к окнам депутаты Думы, гости столицы в гостинице «Националь» – все единым дыханием повторяли: «Смерть жидам».
Вслед за двумя словами на табло, как в черной бездне ночного неба, огненными созвездиями продолжали загораться слова: «Мэру и Плинтусу!» Ужаснувшаяся толпа, не смея шептать, взирала на эту огненную, из Космоса прилетевшую надпись: «Смерть жидам – Мэру и Плинтусу!» Двое, кого касался этот страшный, изреченный Богом приговор, жались в угол машины. Дрожащими руками ощупывали свои шеи, желая убедиться, что на них пока отсутствуют следы рассекающих ударов топора.
Глава 16
Москва готовилась к футбольному матчу сезона между командами «Спартак» и «Реал». Билетов в кассах не было за неделю. В школах учителя географии срочно напоминали ученикам, где находится Испания и кем был Спартак, свободолюбивый раб и гладиатор. Олег Соколов, по кличке Сокол, центральный форвард «Спартака», давал интервью по всем телевизионным программам. Комментаторы напоминали, как год назад обезумевшие фанаты – спартаковцы – так раскачали Крымский мост, что он едва не рухнул в реку. Приводились прошлогодние кадры, на которых бритоголовые болельщики-патриоты гнались за чернокожим морским пехотинцем США, пока тот не укрылся в американском посольстве. На рынках и в лавочках расхватывали шарфы с эмблемой сокола и изображением любимого футболиста. На станции метро «Сокол» девушки сбросили с себя обременительные одежды и вывесили красочный транспарант с надписью: «Ты – наша птица!» Тираж газеты «Сокол Жириновского» сравнялся с «Московским комсомольцем», и сам лидер партии пророчил счет матча: на первой странице – 3:1 в пользу «Спартака», а на второй – 2:0 в пользу «Реала». Вошла в моду испанская обувь, особенно сапоги. И если скинхеды, дети антисемитов с рабочих окраин, готовились болеть за «Спартак», то левая молодежь и ее авангард «Красные ватаги» были на стороне «Реала», ассоциируя эту команду с испанской войной, интербригадами, антифашистскими настроениями. Милиция ожидала столкновений между скинхедами и «Красными ватагами», между «фашистами» и «антифашистами». При входах на стадион болельщики тщательно обыскивались. У молодых изымались стеклянные бутылки с пивом и водкой, ножи, цепи, заточки, обрезки арматуры, кастеты, остроги, цепы, серпы, вилы, рогатины, пистолеты ТТ, «шмайссеры», ручные и противотанковые гранаты, безоткатные орудия, зарытые в землю танки, минные поля, склады с химическим и бактериологическим оружием. У ветеранов спорта изымались вставные челюсти, которыми те пользовались как бумерангами, отчего год назад погиб известный юморист из Театра Райкина, сраженный наповал летящей челюстью. На могильной плите его товарищи начертали печальную и слегка ироничную надпись: «Наш друг был неудачливым субъектом. Столкнулся он с космическим объектом».
