- Ты выбрал не самое лучшее время, чтобы явиться к царю, - сказал Артаксеркс, милостиво разрешив Фемистоклу облобызать края своей одежды. - В такое время все мирные люди уже спят, кроме моего евнуха Харбоны, который никогда не смыкает глаз. Я ждал, когда ты явишься ко мне, чтобы рассказать о греках все, что тебе изветно. Но не думал увидеть тебя сегодня.
- Меня привели во дворец срочные известия, - нисколько не смутился Фемистокл. - Я мог бы подождать до утра, но решил не откладывать.
- Или все греческие острова разом смыло морскими волнами? - пошутил Артаксеркс, который после выпитого вина, и приятного общения с Аманом и царицей, все ещё пребывал в хорошем расположении духа.
Фемистокл оценил шутку владыки, ноответил со сдерженным достоинсвом:
- Нет, мой повелитель - такое известие я бы оплакал в одиночестве. Хоть я и не желаю возвращаться в родные места, но моя память до сих пор хранит имена людей, которым я вовсе не желаю погибели в пучине.
- Так кому же ты служишь, Фемистокл?
- Мой приход к тебе, господин, скажет об этом лучше всяких слов. Я подумал, что нем нет никакого смысла обсуждать прежние дела, когда есть совсем новые, и тебе интереснее будет послушать о них.
- Где же на этот раз случился бунт? - спросил Артаксеркс, помолчав. И насколько верны твои сведения?
- Я только что получил письмо от своего знакомого вононачальника с Кирпа. Он прежний мой друг, которому можно верить.
- Понятно, снова Кипр... Но там теперь Мегабиз - я доверяю его острому мечу. Получив свое золото, он теперь служит мне... как ручной зверек.
- Но хорошо ли ты знаешь домашних зверьков внутри своего дворца, царь?
- Что ты этим хочешь сказать? Нет, грек, похоже, я пока плохо понимаю тебя без переводчиков. Твой язык для меня остался таким же путанным, как узоры на свернутом ковре. Лучше я велю позвать везиря: может, вместе мы лучше разберемся?
- Амана? Нет, уж он точно постарается перевернуть все мои слова. Мне стало известно, что Аман Вугеянин сам писал Мегабизу письма от своего имени в Сирию и вел с твоим сатрапом тайные переговоры.
- Аман? Он писал от моего имени? - удивился царь. - Я ничего не знаю об этом.
- От своего имени, - осторожно поправил Артаксеркса грек. - Он писал через переводчиков на одном из сирийских наречий, мало кому известного, и таким образом надеялся спрятать свои дела.
- И что же в том письме?
- Судя по всему, Аман Вугеянин сам подговорил Мегабиза устроить против тебя мятеж, чтобы устрашить тебя, и затем получить от тебя золота. Мой друг сильно жалуется на твоего визиря, владыка. Он так обставил дело, что греки тоже ему заплатили за этот мятеж золотом - они надеялись, пользуясь смутами, отвоевать остров, но не успели. Ведь Мегабиз получил от тебя подарки и сразу же явился с нимим воевать.
- Но зачем... зачем Аману все это нужно?
- Я думаю, Мегабиз не забыл Амана и поделился с ним твоими дарами. К тому же, визирь дважды собрал свою дань, - сказал Фемистокл. - А в случае успешной войны получит от Мегабиза и тебя ещё - разве не так? Но ведь он и грекам пообещал свое содействие, и сообщил, что в ближайшее время царские войска будут заняты истреблением иудеев, и потому навряд ли смогут придти Мегабизу на помощь. Вот потому мой друг спрашивал у меня в своем письме: можно ли верить Аману?
- Что ты сказал? - словно очнулся от забытья царь. - Повтори последние слова.
- Я сказал: он спрашивает, можно ли доверять Аману Вугеянину... хотя бы ещё один раз?
- Еще один раз? - зачем-то пререспросил Артаксеркс и в тронном зале повисла страшная тишина - не было слышно ни звука, ни даже легкого дыхания.
Фемистокл взглянул на царя и нерешительно добавил:
- В знак моей благодарности и преданности, я нашел нужным сообщить об этом письме тебе, повелитель, потому что понял, что ты не знаешь много из того, что делается у тебя за спиной. Но... ведь бывает так, что и богатырь валится наземь от дынной корки - кажется, так говорят в вашей стране. Я подумал, что твой визирь протягивает ноги дальше своего ковра, и решил предупредить тебя об этом.
Лицо Артаксеркса, сморщенное от напряжения и обиды, показалось вдруг греку неправдоподобно старым и некрасивым.
- Разве я мало давал ему золота? - тихо спросил царь. - Зачем ему больше? Трудно даже поверить в то, что ты говоришь...
- Ты можешь не верить мне, - спокойно ответил грек. - И считать, что я пришел сегодня ночью, чтобы показать, как приуспел за это время в языке твоего народа, только и всего. Но я помню, что ты тогда мог бы приказать убить меня, мой господин, когда я впервые пришел в дворец под прикрытием женских одеяний. Тогда ты пощадил меня, и ещё дал впридачу двести талантов. Вот я и вспомнил про это, когда прочитал письмо.
- Двести талантов? Твоя верность стоит так мало? У персов она стоит гораздо дороже, - странно улыбнулся царь, а потом спросил: - У тебя с собой письмо, о котором ты говоришь?
- Да, мой повелитель, но я сейчас не принес его с собой во дворец, а приказал спрятать в надежном месте. Жизнь приучила меня к осторожности. Что делать - иначе я давно был бы уже в царстве мертвых. Но если царю будет благоугодно, завтра я принесу его во дворец.
- Хорошо, пусть так и будет. Я должен обдумать твои слова. Завтра Аман снова приглашен на пир к царице Эсфирь, и я проверю, правду ли ты мне сказал.
- Как здоровье нашей прекрасной царицы? - спросил Фемистокл, и не смог удержаться от улыбки. Он вспомнил, как показывал перед царем и царицей представление. И особенно - по-детски удивленное, внимательное выражение лица Эсфирь.
- Хорошо, - ответил царь. - И будет ещё лучше. Чего не могу сказать теперь про своего визиря, хотя он пока что...
2.
...ходит, приплясывая.
Аман Вугеянин покинул царский дом в таком веселом настроении, что даже весело приплясывал на ходу. Он так часто пировал в обществе Артаксеркса, что давно уже привык к этому, но никогда прежде не сидел между царем и царицей Эсфирь, как самым близкий человек для царственных супругов.
"Артаксеркс сам сказал, что теперь все, что угодно сделает для меня, выполнит любую просьбу, - радовался про себя Аман Вугеянин. - Сегодня он показал, что считает меня не просто за второго человека в царстве, но и за родного своего брата. А царица Эсфирь хоть и глядит на меня неприветливо, но на самом деле жить без меня не может, и не случайно пригласила меня на свой пир..."
Но вдруг Аман снова вспомнил про Мардохея Иудеянина и чуть не споткнулся на ровном месте. При мыслях о Мардохее у него сразу же начиналась кислая изжога и отрыжка.
"Неужели он все ещё стоит там, под деревом? - удивился Аман. - А ведь он хуже для меня, чем кость в горле. И почему я, кто уже стал почти вторым царем, должен дожидаться тринадцатого числа адара, чтобы увидеть, как Мардохей валяется у меня под ногами и смердит, как падаль?"
Аман кивнул слугам и свернул к дальним воротам, и те нисколько не удивились, потому что уже знали, куда побежал их хозяин.
Высокую и статную фигуру стражника Аман увидел издалека - Мардохей по-прежнему стоял под деревом с таким невозмутимым и спокойным видом, как будто ему ничего не угрожало. Как будто бы это вовсе не он совсем недавно валялся на площади распластанным в пыли, как будто бы не ведал про свою скорую судьбу!
Аман много раз слышал рассказы очевидцев, как Мардохей Иудеянин ползал перед народом на площади, поспыпая себе голову пеплом, и до слез жалел, что поехал в тот день на охоту, и не смог своими глазами увидеть такое приятное зрелище. Но зато царский везирь нарочно призвал к себе в дом человека из персов, кто видел все это, и теперь вечерами, возлегая с чашей вина, Аман снова и снова заставлял очевидца пересказывать ему эту историю во всех подробностях.
А большой ли был камень, которым мальчишка запустил Мардохею в голову? Сколько человек в толпе громко смеялись, когда увидели, как тот катается в пыли? Много ли иудеев рвали на себе волосы?
Сказитель оказлся человеком смышленым - он быстро собразил, чего хочет от него хозяин, и всякий раз прибавлял к своему рассказу что-нибудь новое, и насочинял много такого, чего не было и в помине. И Аман, запрокидывая голову, хохотал до клокотания в груди, а потом, протянув монету, переспрашивал: "Так что там еще, ты говоришь, было? Давай все, все рассказывай, не пропускай ни слова..."
Царский везирь настолько привык каждый вечер высушивать одну и ту же историю, что представлял теперь Мардохея не иначе, как жалким, униженным, со всклоченной бородой и с безумными от горя глазами...
И потому теперь, когда он увидел, как Мардохей - красивый, подтянутый, невозмутимый - стоит под деревом и с прищуром смотрит на лестницу, от неожиданности вихизирь чуть не задохнулся от ярости.
Неужто ещё несколько месяцев, день за днем, час за часом этот иудеянин будет дышать воздухом, и разглядывать облака над головой, высматривая на небе своего невидимого бога?
Аман Вугеянин, выпятив грудь, важно прошел мимо Мардохея, но тот лишь покосился и снова сделал вид, что не замечает царского везиря, а уставился теперь себе под ноги.
