— Франц! — позвал Лютц молодого кельнера, хлопотавшего у одного из ближайших столиков, — две кружки.
— Минуточку, герр Лютц, только рассчитаюсь с клиентом.
Услышав произнесенное кельнером имя, высокий плечистый человек, сидевший спиной к проходу, оглянулся.
— А, герр Лютц, — приветливо воскликнул он и, поднявшись, подошел к столику у стены. — Дело у меня короткое, не пугайтесь. Простите, что мешаю вам, фрау…
— Фрау Берта, — познакомил Лютц, — а это председатель нашего школьного совета — герр Винклер. Чем могу служить?
— Вы очень хорошо выступили сегодня, герр Лютц! Поставили принципиально важный вопрос. Не могли бы вы свои соображения по поводу учебника истории изложить на бумаге? В виде короткой докладной записки?
— Если это что-то даст…
— Безусловно. Гарантирую, что дам делу ход.
— Как скоро это надо сделать?
— Примерно к концу недели. Вас устраивает такой срок?
— Вполне.
— Очень рад, что мы договорились. Еще раз простите мою назойливость. До свидания, герр учитель, желаю фрау приятно провести вечер.
Поклонившись, Винклер ушел.
— Ты заметила, какие у этого человека хорошие глаза? Умные, теплые, словно согреты внутренним огнем?
— Да. Но лицо очень измученное. Кажется, оно все состоит из острых углов… как теперь рисуют некоторые современные художники.
— Он прошел через пекло Бухенвальда, — коротко объяснил Лютц. — Один мой приятель-итальянец любил повторять где-то вычитанное изречение: встав перед необходимостью выбрать: кем быть — палачом или жертвой — избери судьбу жертвы. Так вот, когда я гляжу на таких, как Винклер, мне всегда вспоминаются эти слова. Я тоже предпочел бы стать жертвой, а не офицером райха.
— Не говори так громко, на нас смотрят. Обрати внимание на субъекта справа, он так и впился в тебя глазами.
— Ты очень нервна сегодня, Берта. Его наверняка больше интересует красивая женщина, чем ее спутник.
— Нет, нет… Скорее рассчитайся и пошли. Мы и так уже здесь задержались…
Лютц жестом подозвал кельнера. Незнакомец, любопытство которого так обеспокоило Берту, бросил на стол несколько марок и направился к выходу.
Минут через пять из бара вышли и Карл с Бертой.
Машин на стоянке осталось мало, было одно такси, рядом с длинной частной машиной, над раскрытым капотом которой склонилась фигура то ли ее владельца, то ли шофера.
— Приятель, отвезешь в центр? — спросил Лютц водителя такси.
— В один конец? — заколебался таксист.
— В два, — поспешно сказала Берта. — Обещай мне, Карл, что ты сразу же вернешься на этой машине.
— Хорошо, если в два, с удовольствием. — Сразу повеселев, шофер открыл заднюю дверцу.
Как только такси отъехало, человек, который копался в моторе длинной машины, выпрямился.
— В два конца? — пробормотал он вполголоса. — Прикинем, сколько это займет времени.
Включив в машине свет, он поглядел на часы.
…Высадив Берту в районе Целендорфа, Карл Лютц пересел на переднее сиденье. Он любил наблюдать за дорогой, которая стелилась под колесами, выхваченная из темноты яркими фарами. Езда действовала на него успокаивающе, мысли тоже разворачивались ровной лентой, словно раскручивались на большой бобине, которая вращалась в одном ритме с колесами. Но сегодня этот ритм был нарушен. Поездка на автомобиле напоминала слепой полет, где каждую минуту можно столкнуться с неприятными неожиданностями.
— Мерзкая погода, — пожаловался водитель. — Днем немного заработал, а вечером вы мой первый пассажир. Тарифы в центре и на окраине одни, а сравните, какие условия? Одно дело гнать машину по хорошо освещенным улицам и совсем другое по полутемному Панкову или Карову.
— У каждой профессии свои сложности, да еще в то время, когда приходится строить жизнь заново. Со временем все образуется. У вас, у меня, у всех других.
— Так-то оно так, а все-таки обидно.
— В вас говорит нетерпение молодости. Вспомните, что пришлось пережить старшему поколению.
— Нашему тоже досталось! Что с того, что я был ребенком! А голод, бомбежки, битва за Берлин?.. Взрослый человек хоть понимал, в чем дело, а нами, малышами, просто владел животный непреодолимый страх. Самому страшному врагу не пожелаю такого детства…
В беседе с молодым водителем время шло незаметно. Миновали вокзал городской железной дороги Берлин — Бланкенбург, вскоре впереди стали вырисовываться расплывчатые светлые пятна. Каров.
— Вам на какую улицу? — спросил водитель.
— Остановитесь у бара. Забыл, черт подери, купить сигареты. Оттуда доберусь пешком, мне недалеко…
В баре посетителей стало меньше, но воздух был еще более удушливым, как и всегда в подобных заведениях к концу вечера.
Лютц собирался еще немного посидеть за кружкой пива, но передумал. Купив сигареты, он поспешил на свежий воздух.
На улицах городка было совсем пусто, во многих окнах уже погас свет: свой трудовой день большинство жителей Карова начинали рано. Вспомнив, что ключ от входной двери он забыл дома на столе, Лютц зашагал быстрее. Вот уже и домик фрау Марты. Внизу горит свет, значит, она еще не спит. С его стороны это свинство — заставлять старую женщину так долго ждать. Хорошо, что хоть в баре не засиделся. Упрекая себя за невнимательность, Лютц быстро подошел к калитке и склонился над низким забором, пальцем нащупывая щеколду. Чья-то сильная рука легла ему на плечо и из всех сил дернула. Лютц пошатнулся. Два человека подошли к нему вплотную и стали по обе стороны.
— Спокойно, не кричать! Органы государственной безопасности! — прозвучал в темноте властный голос.
Изумленный Лютц опомнился:
— Я попросил бы показать ордер на арест! Очевидно, произошло недоразумение. Я местный учитель, моя фамилия Лютц. Не может быть…
— Сказано, спокойно! Шагом марш к машине! Мы выполняем приказ.
Только теперь Карл Лютц заметил шагах в ста от дома неясный удлиненный силуэт легковой машины.
— Что ж пошли, чем скорее разъяснится это неприятное недоразумение, тем лучше, — Лютц спокойно шагнул к машине и вдруг остановился.
— Если это не противоречит правилам, я попросил бы кого-либо из вас предупредить мою хозяйку, чтобы она не ждала меня сегодня.
Один из двух хихикнул, второй остановил его:
— Тише, ты! — и, обращаясь к задержанному, коротко бросил: — Обыск произведен, хозяйка знает, в чем дело.
Лютцу казалось, что он совершенно спокоен, только ноги подгибались словно ватные, немели губы и кончики пальцев на руках. В машину он сел с чувством облегчения. «Сейчас все выяснится… и все-таки неприятно… арест, обыск, представляю, как испугалась бедняжка фрау Марта! В школе коллеги станут коситься на меня… а ученики и подавно. Ух, как все это противно! Наверно, какой-то мой тезка набедокурил, а я трясусь ночью в машине под охраной двух архангелов, которые, словно бандиты, прячут лица под низко надвинутыми шляпами… Попросить разрешения закурить? А зачем просить? Что я, арестант? Сигареты с собой, бери и закуривай… хорошо, что хоть купил: кто знает, сколько меня продержат, пока установят истину…»
Лютц шевельнулся, сунул руку в карман плаща. Сразу же тот, что сидел рядом, задвигался на сиденье, наставил на него дуло пистолета.
— Что ты ползешь, как черепаха? Гони! — крикнул он водителю.
— Некуда гнать, — ответил тот.
Машину тряхнуло раз, второй. Лютц понял, что они съехали с шоссе.
«Куда они меня везут? Почему ушли с трассы? Мы отъехали совсем немного, куда же они свернули?»
Впервые страх овладел Лютцем. Резанув по сердцу, он медленно растекался по всему телу, сковывал мозг, тошнотой подступал к горлу. Теперь Лютц был уверен, что его обманули, словно мышь, заманили в мышеловку Анонимка… это они… негодяи, угрожавшие ему.
Безудержная ярость, словно всплеск огромной волны, смыла страх. Руки и ноги стали пружинистыми, голова ясной. «Выброситься из машины, они не сумеют затормозить… Все зависит от того, сумею ли я незаметно дотянуться до дверцы…» Он заставил свое тело замереть и осторожным движением подвинул левую руку. Один сантиметр… второй… третий… Вот уже пальцы коснулись металла дверцы. Теперь руку надо медленно согнуть в локте, немного приподнять… от напряжения вздрогнула нога… Одеревеней, проклятая!.. Еще миг ожидания, пальцы крадутся по металлу вверх и вверх… Вот они уже на ручке… Теперь повернуть ее и рывок всем телом.
Уже без участия сознания, подчиняясь лишь инстинкту самосохранения, безошибочному в минуту наибольшей опасности, рука повернула ручку и тело мгновенно рванулось в спасительный влажный мрак, вобравший в себя ароматы земли, прелых листьев, жизни.
Все произошло так неожиданно, что неизвестный, сидевший рядом с Лютцем, не успел опомниться, пуля из бесшумного пистолета прошила темноту на несколько секунд позже броска.
