Дышалось трудно. Киря часто и шумно гонял воздух через противогазный фильтр, но это не помогало. Фильтр-то исправен: он проверил его перед выходом несколько раз, но воздух был какой-то спертый. То ли из-за влажных (а может, и ядовитых, кстати) испарений от люминесцирующей воды, то ли кислород вытесняло что-то другое. Захотелось снять противогаз и вдохнуть, наконец, полной грудью. Впрочем, Кире всегда хотелось этого, если приходилось надевать на морду резину.
Свет от воды освещал лишь первые ступени лестницы, которую надо было проверить. Дальше — густой пыльный мрак.
Выставив перед собой автомат с прикрепленным к цевью фонариком, Киря посветил в темноту и поднялся на несколько ступенек вверх.
Нету тут никого! Точно нет. Была бы связь — так и доложил бы полковнику. Но внешняя связь «Боевого крота» вышла из строя вместе со связисткой, а обычные портативные рации не пробьют титановый корпус субтеррины. Поэтому связи не было. Ну, разве что Хвостопад, сука, сейчас за ним наблюдает. А если наблюдает, значит, придется идти дальше.
Киря поднялся еще на десяток ступенек. Как же тяжело здесь дышать! Тяжелее, чем когда-либо. Будто выкачали воздух. А сердце, подхлестнутое адреналином, билось часто и сильно. А кровь требовала кислорода. Но кислорода не было. Наваливалась слабость и сонливость. Киря не на шутку встревожился.
Хватит, пожалуй, пора возвращаться. Вот только как?
Он остановился. Прислонился к стене. Передохнуть, перемочься немного… Прикрыл глаза. Казалось — на миг только. Или все-таки он отключился на какое-то время от нехватки кислорода?
Что-то стукнуло в тишине. Отчетливо, громко. Совсем рядом.
Киря дернулся. Ткнул перед собой автоматом со светящимся на цевье фонарем. Чуть не сбил стволом диковинное деревянное ведро, висящее на крючке.
Баба! Та самая! Без «химзы» и противогаза. Так это не он, получается, ее догнал. Это она спустилась к нему по лестнице.
Фонарь освещал ее всю. Длинное платье непривычного покроя, платок на голове. Пышные округлые формы, миловидное лицо. На плече — изогнутое коромысло с ведрами. Ведра пустые.
Незнакомка шагнула на одну ступеньку вниз. «Тук!» — ударилось о стену ведро.
Киря отступил на одну ступеньку, держа женщину на прицеле.
Баба, печально улыбаясь, смотрела на него. Кожа бледная. Глаза и брови — черные. Щеки — вроде, красные, только краска наносная какая-то, будто кирпичной пылью намалеванная.
Киря таращился на незнакомку из запотевших окуляров. В фильтре гудел воздух, а он все никак не мог надышаться. До чего же скверная тут вентиляция! Еще чуть-чуть — и он потеряет сознание. Но сейчас — нельзя, сейчас — не время.
Его шатнуло. Киря оперся о стену, стараясь удержаться. Не смог — пополз вниз.
Женщина сняла коромысло с плеча, поставила ведра на ступени. Покачала головой — то ли сочувствующе, то ли осуждающе.
Непонятно: Киря задыхался, а ей — хоть бы хны. Может, все-таки тоже снять резину?
— Тяжко дышать, милок? — она заговорила первой. Голос у незнакомки был тихий, приятный и мелодичный. Понимающий такой голос. — На, выпей воздушка.
Женщина протянула ему ведро. Пустое.
«Точно сумасшедшая», — пронеслось в голове у Кири.
Однако ведро, поднесенное к противогазному фильтру, оказало удивительный эффект. Словно в затхлое подземелье подуло ветерком. Воздух посвежел, дышать сразу стало легче.
Чем объяснить такое, Киря не знал. Да и не до объяснений сейчас: надышаться бы.
— Да ты личину-то свою сними, милок, — посоветовала незнакомка. — Сподручнее будет воздушек пить.
А может, и ничего? Ей же — ничего.
Киря нерешительно приподнял маску, сдвинув на лоб фильтр.
— Ладошки подставь, — снова раздался негромкий женский голос.
Киря сдвинул вместе широкие сталкерские перчатки. Женщина чуть приподняла деревянное ведерко над его ладонями и будто плеснула через край воды на резину.
Только не вода это была — воздух.
Возможно, зараженный, возможно, с поверхности. Но такой чудесный, сладкий, свежий.
Снова почудился ветерок. На этот раз он тронул резину перчаток. Киря приподнял руки, поднося сложенные лодочкой перчатки к лицу.
Как же славно дышалось сейчас! Киря действительно словно пил этот воздух. Пил и не мог напиться. Живительный кислород дурманил. Силы возвращались.
Все, теперь он в порядке. В полном. Киря снова натянул на лицо маску противогаза.
Теперь даже через фильтр дышится легко. В пустых деревянных ведрах словно лежали невидимые кислородные шашки.
Незнакомка, склонив голову к плечу, рассматривала его тусклыми черными глазами.
— Ты кто? — глухо спросил Киря из-под противогаза.
— Алёна, — ответила она.
Киря еще раз осветил ее с ног до головы. Не прищурилась, не прикрыла блеснувших глаз. Платье, платок, коромысло, ведра. И чего-то не хватает. Ну да, конечно. Фонаря.
— Ты ходишь здесь без света?
— Я привыкла.
— Но как же ты… под землей…
— А как вы из-под земли? — Алёна улыбнулась. — Туда, откуда вы поднялись в своей железной бочке, даже вода не захотела уходить.
Вода не захотела? Наверное, в этом есть какая-то логика.
— Нам надо было, — пробормотал Киря не очень уверенно.
— Мне тоже надо, — а вот она точно знала, что говорит.
— Откуда ты здесь такая, с коромыслом? — спросил Киря, немного помолчав и подумав.
— Из Коромысловой, — ответила она.
— Чего-чего?
— Из Коромысловой башни.
— Башни? — Киря хмыкнул. Ему показалось, что его собственная «башня» дает течь. — Там, наверху, есть башня?
— Там, наверху, целая крепость. Кремль.
Она улыбалась ему спокойной безмятежной и немного грустной улыбкой.
— Да? А что еще наверху?
— Нижний.
— Нижний — наверху? — не сразу понял Киря.
— Нижний Новгород, — пояснила она. — Был.
Был, значит…
— А что-нибудь осталось в твоем Нижнем? Ну, кроме башни и крепости.
Алёна покачала головой:
— Мало что остается наверху. Теперь все уходит вниз. Даже Волга и Ока-река прячутся под землей. Видел, там, — она указала на лестницу за спиной Кири, — все затопило?
Киря машинально кивнул.
— Там крепостные ходы? — спросил он.
— Нет, крепостные ходы — здесь, — она тронула обложенные кирпичом стены. — А те ходы строили похоже. Рыли много, шумели много, прятали много.
— Что прятали? — насторожился Киря.
— Всякое. Разное. Мне не интересно. Я туда не хожу.
— Ты живешь в башне? В этой… которая Коромыслова?
— Под башней. — Алена снова печально улыбнулась. — И живу — это не совсем верное слово.
Кире стало не по себе. Если она не живет, значит…
Начохр попятился, не отводя от Алёны фонаря и автоматного ствола.
— Да не хватайся ты так за свою пищальку. — Алёна кивнула на автомат. — Все равно не поможет. И не надо меня бояться, милок. Неживое — не обязательно страшное.
Значит, все-таки неживое!
— Меня замуровали, — женщина говорила об этом с удивительным спокойствием. — Давно еще, когда строили крепость.
— К-к-ак замуровали? — Киря не сразу совладал с собственным языком. И не до конца: он начал заикаться.
— Живой, — пожала плечами Алёна. — Вместе с коромыслом и ведрами. Я вышла по воду. Рано, до зорьки, темно еще было. Меня схватили. Затащили. Заложили камнями. Там, — она указала наверх, — в фундамент башни.
— З-з-зачем? — Киря не отрывал рук от «калаша». От «пищальки», как назвала автомат Алёна. Впрочем, замурованная заживо женщина не проявляла агрессии. Может, и правда: неживое — не обязательно страшное?
— Надо было — вот зачем, — об этом Алёна тоже сказала отстранение и бесстрастно. — Кого-то живого надо было замуровать, чтобы потом мертвая башня стояла дольше и крепость была крепче. Так ведь и вышло. Все вокруг порушилось, а Коромыслова башня — стоит. И весь кремль теперь за нее держится.
— А ты… — Киря сглотнул, не закончив фразы.
— А что я? — еще одна невеселая улыбка. — Земля просела, под башней появился пролом. Я хожу себе с коромыслом и ведрами, как раньше. Только тогда я ходила на реку по воду и таскала водицу домой снизу вверх. Теперь все по-другому. Теперь мой дом здесь. И воды теперь вокруг — хоть залейся. Теперь я воздух сверху ношу. Если бы не я, здесь бы вообще уже воздуха не было.
Определенно, из ее ведер тянуло свежим воздухом. Как это возможно, Киря не знал, и голову над таким феноменом он ломать не стал.
— Да что я тебе объясняю-то, милок? Ты и так все знаешь. Сам чуть не задохнулся.
Киря кивнул, признавая ее правоту, но не до конца понимая ее слова. Алёна вздохнула:
— Теперь вода течет под кремлем. Течет и несет… В общем, всякое она сверху приносит. Нехорошее всякое.
— Поэтому она светится? — спросил Киря.
— То, что светится, — не страшно, — махнула рукой Алена. — Это даже удобно.
