Глава 11. Стих 11.›.
– Не пойму я природы твоих речений, хеттеянин, – понизив голос, произнес Дэефет.
– Так ли? – отозвался тот без всякого почтения. – Она та же, что и у твоих псалмов, Царь иегудейский.
– Вот оно что. Мне следовало это предвидеть, – пробормотал Дэефет. – Что тебе известно?
– Многое, что не было известно раньше.
– Кто пророчил тебе?
– Тот, кто достойнее тебя, – ответил Урия.
– Кто еще слышал пророчества?
– К моей великой скорби, я один.
– Ты нарушил Закон, узнав будущее, – заметил Дэефет.
– Мое будущее ясно и без пророчеств. – Урия расправил плечи и улыбнулся. – Твои левиты могут убить меня, но и только. Жить в Иевус-Селиме страшнее.
– Иди домой, хеттей.
– Разве пес я, что ты кормишь меня объедками?
– Ты хоть понимаешь, от чего сейчас отказался, хеттей? – прищурился Дэефет.
– От тебя.
– Ты отказался от Га-Шема.
– Я отказался от покорности и страха. Если это и есть Га-Шем, значит, я отказался и от него. И… – легионер указал на крепостную стену, за которой раскинулся спящий Иевус-Селим, – если это Га-Шем, то лучше бы у Палестины вовсе не было Бога.
– Ты глуп, хеттей.
– Я как раз начал умнеть, Царь Иегудейский.
– Потому что отказался и от жизни, – равнодушно закончил Дэефет.
– Жизнь моя – самое ничтожное из того, о чем мы говорили. Дэефет подумал секунду, затем кивнул, сказал равнодушно:
– Ты сделал свой выбор, хеттей, – затем он отвернулся и зашагал ко дворцу. Оставшись в одиночестве, Урия снова завернулся в плащ и лег на землю. Поерзал, устраиваясь поудобнее, закрыл глаза и тут же уснул. Он слишком устал за последние двое суток. Дэефет же, поднявшись в тронный зал, приказал слугам резко:
– Все для письма. Через секунду ему принесли кожаную полосу, палочку для письма и окрашенную сажей воду. Прежде чем начать писать, Дэефет еще раз взвесил все «за» и «против» своего выбора. То, что Урия должен умереть, он решил твердо. Единственное сомнение, как это лучше сделать? Казнить? Это было бы быстрее и удобнее. С другой стороны, не следует доводить страх до той грани, за которой он становится неуправляемым. Не только хеттей, но и многие другие могут перестать бояться, если страх перерастет их. А вот если Урия погибнет в бою, то это можно представить как кару Га-Шема. Они уже впитали запрет поднимать руку на Царя. Дэефет сам научил их этому, дважды не убив Саула при удобной возможности и раструбив о своем благородстве по всему царству иегудейскому. Если уж он, Царь, не осмелился поднять руку на помазанника божьего, то разве отважится на такое смертный? Важно, чтобы они выучили следующий урок: гнев Га-Шема бывает ужасен даже за дерзкие речения. «Да, – подумал Дэефет, – пожалуй, так лучше всего». Он обмакнул палочку в черную воду и старательно вывел на гладкой коже: «Поставь Урию Хеттеянина там, где будет самое сильное сражение, и отступите от него, чтоб был он поражен и умер»‹$FБиблия. 2-я книга Царств. Глава 11. Стих 15.›. Свернув письмо, Дэефет запечатал его личной царской печатью и протянул стражу:
– Отдашь это утром хеттею Урии, что спит у ворот.
– Да, мой Царь, – кивнул тот.
– Пусть передаст письмо в руки Иоаву, моему племяннику, своему Господину.
– Да, мой Царь. Дэефет улыбнулся и, повернувшись к слугам, убиравшим остатки ужина, приказал:
– Оставьте меня. Он хотел отдохнуть. Он хотел побыть один. Он устал. Это был тяжелый день».
15 часов 07 минут
– Это плод вашей фантазии, – продолжал выкрикивать профессор. – Не более! Вашей больной фантазии!
– В самом деле? – не переставал улыбаться Потрошитель.
– Историки утверждают обратное. Брут в отличие от Каски был смелым, отважным, хотя и не слишком честным человеком. Разъяренная толпа разыскивала заговорщиков, чтобы покарать за убийство Кесаря. Римляне даже разорвали одного из трибунов, по ошибке приняв его за заговорщика.
– Этого трибуна звали Гельвий Цинна, – подтвердил убийца. – К сожалению, вы правы. Во все времена и в любой стране плебс предан тому, кто больше платит и сытнее кормит. Марк Антоний зачитал духовное завещание Кесаря, по которому народу отходили сады Гая Юлия, а каждый горожанин получал по семьдесят пять динариев. Естественно, толпа тут же возроптала против убийц «милосердного» Кесаря. Не такой уж плохой, выходит, он был. Можно даже сказать – хороший. И даже очень. О народе позаботился. Семьдесят пять динариев – не пустяк. Серьезные деньги. Плебс верит чистому и приятному звону монет, а до возвышенных идей ему дела нет. Идеи нельзя пощупать, пересчитать и положить в карман. Их нельзя попробовать на зуб. На них нельзя ничего купить. Идеи пугают плебс. Кстати, завещание Гая Юлия – не более чем ловкая фальсификация. Банальная фальшивка. Никакого завещания на самом деле не было! Антоний просто умно воспользовался моментом и вызвал у народа нужную себе реакцию.
– Ну, ваши инсинуации относительно фальшивого завещания смешны. Смешны и абсолютно недоказуемы! Как и утверждение насчет жестокости Гая Юлия.
– Бросьте, профессор, – засмеялся Потрошитель. – Неужели вы действительно верите в то, что Галльское восстание и Александрийский бунт случились по причине чрезмерного милосердия Кесаря?
– Насколько мне известно, Общегалльское восстание было восстанием плебса, то же самое и с египтянами.
– Верно. Но плебс не ропщет и не бунтует от сытой и спокойной жизни! Равно как и свои собственные граждане.
– Вы, конечно, имеете в виду Гая Помпея?
– Именно его я и имею в виду. Его, а заодно и три сотни консулов и сенаторов, среди которых был Марк Цицерон, не самый глупый гражданин Рима, между прочим. А также и две тысячи всадников и воинов наиболее преданного Цезарю Десятого легиона Лабиэна. Хотя, – Потрошитель потерянно махнул рукой, – по мнению ваших историков, наверное, все эти люди – обычные злодеи, не способные отличить черное от белого. Что же касается Марка Юния… По вашей трактовке получается, что смелый и отважный Брут был смел и отважен настолько, что, – возглавляя заговор! – возложил самую шаткую, сложную и ответственную его часть на «трусливых» Туллия и Каску. Не кажется ли вам, что это глупо?
– Но, если заговорщиков поддерживала толпа, почему они бежали из Рима? – ехидно спросил профессор.
– Из-за Марка Антония, разумеется. Вот уж кто отлично чуял запах власти и грядущего богатства. Пока заговорщики пытались успокоить толпу, Антоний уговорил Восьмой легион ветеранов Цезаря встать на свою сторону, пообещав щедрое вознаграждение каждому солдату. Заговорщики не учли, что кто-то может использовать ситуацию против них. Одним удалось бежать, другие были убиты. Римляне сменили деспотичного Гая Юлия на еще более страшных Марка Антония, Октавиана и Лепида. На Второй Триумвират. К сожалению, именно так и случается чаще всего. – Потрошитель вздохнул. – Благими намерениями вымощена дорога в ад. Саша вяло прислушивался к перепалке. Потрошителю снова удалось поколебать его твердую веру в то, что он стал жертвой аферы. «Ладно, – думал он полусонно, присаживаясь на корточки у стены. – Допустим, видения – результат гипнотического воздействия. С того, первого разговора. Допустим, Потрошитель при помощи нейролингвистических приемов погрузил его в транс и надиктовал фальшивые воспоминания. Такое вполне возможно при использовании глубокого гипноза. А шесть часов – немалое время». Но Саша всерьез сомневался, что дилетант сумел бы настолько легко вывести из себя профессора. Разве что глупостью суждений, но об этом профессор сказал бы сразу. А они ведь беседуют уже… Саша посмотрел на часы. Ого, без малого четыре часа. А он даже не заметил, как прошло время!
– Вы – демагог! – закричал профессор, вскакивая. – Демагог и самый обычный враль! Прячете ограниченность собственных познаний за дичайшим по своим масштабам и невежеству вымыслом! Потрошитель усмехнулся. Он, как и в начале разговора, оставался идеально спокоен и выдержан. Саша не заметил в нем даже крупицы волнения.
– Вы утверждаете, что я – лжец? – только и спросил убийца.
– Совершенно верно! Ваши познания в области древней истории поразительно поверхностны! Школьники пятого класса сведущи в ней куда более вас, милостивый государь! Вы не знаете самых элементарных вещей! И при этом у вас хватает наглости заявлять, что вы все видели своими глазами? Большей лжи мне слышать не приходилось за всю свою жизнь! Из каких фантастических книг вы набрались всей этой псевдоисторической бредятины? Откуда черпали свои, с позволения сказать, «факты»? Потрошитель улыбнулся еще шире и доброжелательней.
– Хорошо, профессор. Допустим, я плохо разбираюсь в древней истории. Но в новейшей-то истории я разбираюсь очень хорошо. И чтобы вновь не показаться вам голословным, задам один вопрос: вы помните свою студентку, стройненькую, хрупкую блондинку со второго курса, слушавшую ваши лекции как раз по истории Древнего Востока? Помните?
