В Одинцовском горкоме партии рассмотрели этот вопрос. Выработали интересные мероприятия для индивидуальной работы с каждой семьей, вызывающей тревогу общественности, договорились об усилении работы школы по воспитанию девочек и вообще подростков. Теперь при подведении итогов соревнования будут учитывать и состояние морально-нравственного климата в семьях работающих, следить за тем, как родители справляются с воспитанием детей.
…Каждый день светом и радостью наполняют будничную жизнь эти милые, душевные и в то же время мужественные женщины — инспектора по делам несовершеннолетних. Перед их упорством, энтузиазмом, ответственностью за порученное дело можно преклоняться. Ведь они трудятся на участке нашей надежды.
Юрий Феофанов
ВЕРСИИ И СУДЬБЫ
То, с чем пришлось столкнуться следователю Юрию Даниловичу Рогову, можно сравнить с речным завалом.
Два года прошло после происшествия. Дело возбуждали, прекращали, вновь возбуждали, приостанавливали, допрашивали подозреваемых, свидетелей. Все переворошили, но цели не достигли. Наоборот, все запутали донельзя. И, как говорят юристы, дело «повисло» — за невозможностью доказать вину подозреваемых людей (а это были подростки лет по семнадцать).
Больше того — возник вопрос: а был ли состав преступления в том, что случилось?
О труде следователя написано немало. Эту тему любят романисты и кинематографисты, газеты и телевидение. И сложился определенный стереотип: следователь ведет поединок с преступником. Это не совсем точно. Перед следователем не преступник, а человек, которого подозревают в преступлении. Перед следователем данные, дающие основание для таких подозрений. Но верны они или ложны? Очевидное с точки зрения здравого смысла: «Это же яснее ясного, о чем же тут говорить» — надо еще подтвердить с научной объективностью. Если «все ясно», однако есть хоть малейшее сомнение, — значит, не ясно ничего. Следователь исследует обстоятельства, имеющие отношение к преступлению, устраняет противоречия между добытыми розыском данными и тем, что утверждает подозреваемый, чтобы реконструировать со всей бесспорностью то, что было в действительности. Это куда более сложный процесс, чем «поединок с преступником». И очень часто это поединок с теми напластованиями, с той «маскировкой», под которыми таится истина.
В данном случае, это понял Рогов, истину скрывали не только заинтересованные в том лица. Неумело проведенное следствие, не желая того, подыграло преступникам. Они сумели занять прочную «круговую оборону». Был факт, но не было доказательств, что этот факт преступный…
Утром 28 мая 1981 года от Надежды Перловой поступило в милицию заявление. Накануне вечером с двумя подругами — Татьяной и Мариной — она поехала в деревню Огуднево на танцы. Девушки жили и работали в поселке, где «незамужние ткачихи составляют большинство». А в Огудневе совхоз, птицефабрика — есть кавалеры. Танцы в клубе тогда не состоялись, девушки поздним вечером ждали автобуса. И тут на них напала ватага пьяных подростков. Татьяна и Марина убежали, а Надя…
В заявлении Надя писала, что над ней надругались…
О деяниях подобного рода говорить, а тем более писать не принято. Во всяком случае, в подробностях. Но, естественно, правосудию такие деяния подлежат. Оно должно точно и недвусмысленно установить, что было, как все происходило и кто виноват. И установить не только факт, но и то, составляет ли этот факт состав преступления, в первую очередь должен следователь. Обстоятельства тут непростые, тонкие, грани, разделяющие аморальный поступок от преступного деяния, часто размыты. А все должно быть установлено с предельной точностью. Следствие, которое проводилось до Рогова, попыталось ответить на эти вопросы, но зашло в тупик. Дело в том, что от Надежды вскоре поступило новое заявление — ребята-де ни при чем, а во всем виновата сама. Опытные юристы знают цену подобным опровержениям. И следователь не спешил прекратить дело. Но через некоторое время Надя написала второе заявление, потом и третье — и настоятельно, упорно брала вину на себя. Да и одна из подруг — Марина — подтверждала последнюю версию. Она тоже изменила свои показания и теперь упорно заявляла, что ребята-де не виноваты.
А тут еще звонок в милицию:
— Вы посмотрите, кто это такая, Надежда Перлова? И зачем она в Огуднево приехала? На свидание к женатому человеку, а вовсе не на танцы. И вообще — выпившей ее как-то видели. По работе характеризуется не очень хорошо — прогул был. А ребята, которых вы таскаете, — это золото, а не ребята.
Потом еще звонки — из сельсовета, с птицефабрики, из совхоза, письмо от общественности. Словом — артналет. И на каком-то этапе следствие по делу о гнусном преступлении повернуло на исследование моральных качеств жертвы. Такое бывает не так редко, когда проверяются «сигналы». Когда неприятные факты подтверждаются, начинают выискивать что-нибудь, что порочит заявителя. И в нашем случае незаметно совершился этот роковой поворот. Это психически надломило девушку.
6 августа того же 1981 года Надежда покончила с собой.
Кажется, этот трагический факт должен был бы произвести впечатление, заставив как следует взяться за расследование. Взялись, конечно. Но — не было уже потерпевшей. От нее осталось лишь четыре заявления: одно — обвиняющее неизвестных ей парней и три — где всю вину девушка брала на себя. Остались противоречащие друг другу показания Марины и Татьяны. Налицо было дружное отрицание пятерыми парнями всякой своей вины. И, плюс к тому, «общественное мнение». Но были и заявления от жителей поселка: как же так, девушку опозорили, на нее свалили всю вину, а настоящие виновные уходят от ответственности. Люди не хотели мириться с таким положением и требовали тщательного расследования. В этих перипетиях прошел год: так и эдак подступали к подозреваемым парням — без толку. Нет доказательств.
28 августа уже 1982 года и поручили Рогову это «безнадежное» дело. И не случайно. Он слывет в Главном управлении своего рода «чистильщиком» — самые безнадежные дела — ему. Перелистал следователь три тома с подшитыми документами, с показаниями подозреваемых и свидетелей и тоже стал в тупик. Форменный завал. Но за ним стояли молодые люди.
— Нельзя допустить, чтобы закон был оскорблен, — говорил мне Юрий Данилович, — никак нельзя такого допускать. Закон людей защищает — это его главная функция. Значит не нашла защиты у закона восемнадцатилетняя девушка. Иначе как объяснить ее роковой поступок?
— Это, конечно, правильно, — говорю я. — Но… как бы это сказать… Уж очень очевидно.
— А вы не замечаете: очевидное бывает трудно увидеть. А бесспорные аксиомы мы не воспринимаем как руководство к действию. Разве так уж редко мы миримся с тем, что закон обходят? А то и попирают?
Легко рассказать о том, что делает следователь, сложнее — как добывает он истину. Каждый из нас легко следит за своей мыслью, даже направляет ее течение. Но как, откуда, из каких тайников возникает мысль? Попробуйте понять эту загадку. Примерно так и в следствии — из глубин опыта, интуиции, профессиональных знаний всплывает сначала догадка, потом она превращается в версию и лишь после многотрудной работы — в доказательство или оправдание. И во многом здесь справедливо шутливое высказывание Эйнштейна о том, как делается открытие: все знают, что это невозможно; находится один невежда, который этого не знает, — он и делает открытие.
— Так все-таки как, Юрий Данилович?
— Не могу объяснить. Видите ли, когда есть хоть какие-то материальные следы… Вот помню дело, которое поступило ко мне тоже, кстати, через два года после события…
Тогда в больнице скончался некто Ефимкин. Скончался от множества ран, нанесенных ему, как свидетельствовали материалы следствия, в пьяной драке у пивного ларька. О том, что Ефимкин валяется среди дороги, сообщила в милицию по телефону женщина, не назвавшая себя. Сообщила и тут же повесила трубку. Так было зафиксировано в протоколе. Приехали, подобрали человека, доставили в больницу. Выяснили: драка у ларька была и Ефимкин там был. Вполне он мог в драке участвовать — всему поселку известный пьяница. Но никак не могли его собутыльники, известные следствию, нанести такие раны. Драка была обычная, пьяная, все отделались синяками. А Ефимкин… Искали кого-то, кто скрылся с места происшествия и кто так зверски избил Ефимкина. И не нашли.
К Юрию Даниловичу дело это попало, когда Ефимкина похоронили уже. Он обратил внимание на то, что медицинская экспертиза была сделана очень точно. Описаны каждая рана, каждая ссадина. Рогов долго изучал документ. Самый вроде бы привычный для следователя. И сказал:
— Не на улице Ефимкина избили. Не в пьяной драке. В каком-то замкнутом пространстве били. Обратите внимание на расположение следов побоев. Они все с одной стороны. Значит, что-то мешало тому, кто бил. Когда видели Ефимкина у ларька? Часов в семь вечера. А когда в милицию позвонили? В десять. Где он был это время? И потом: в протоколе записано, что в милицию позвонила женщина, себя не назвала и быстро повесила трубку. Кто она? Почему так странно прервала разговор?
