Вот оно что! Оказывается, просьба о помощи наиболее эффективно работает в том случае, когда ее облекают в форму приказа.
— Согласно особому секретному распоряжению, сегодня, 17 июля, в восемь ноль-ноль объявляется начало операции «Утро звездочета». Название, — отрывается он от бумажки, — выбрано не случайно. Преступники фигурирует у нас под кодовым названием «Звездочет», в честь беспрецедентных достижений по уничтожению знаменитостей. Штаб операции расположен на Лубянке, руководителем операции назначен ваш покорный слуга, заместителями — Бастрыкин, Нургалиев, Шойгу.
От перечисления таких фамилий я невольно выпрямляюсь в кресле. Представления не имею, чем все закончится, но быть в одном зале с Горбуновым сейчас — это, определенно, нечто особенное.
— Вам, возможно, уже известно, что по городу временно запрещено движение машин со спецсигналами. Правило касается всех, даже президента, который сегодня добирается, или, может уже добрался, на работу на спецвертолете. Нам даже пришлось разыграть спектакль с участием премьер-министра и распространить как бы случайно снятое видео в интернете, чтобы ни у кого не возникло подозрений. И потом, дело не только в том, что мы пытаемся засекретить операцию. Как тут засекретишь? — обводит он взглядом переполненный зал. — Сейчас главное — не терять времени. И предотвратить нарастание паники. Поэтому и был осуществлен вброс вирусной информации. Нам не хотелось, чтобы возникли хоть малейшие подозрения в связи нашего дела с запретом мигалок. Далее, — хмурится он на бумагу в руке. — Теперь непосредственно о задаче, которая будет возложена на большинство присутствующих здесь коллег. Я имею в виду и своих соратников, и коллег Александра Ивановича. Друзья! — воодушевляется он так, что микрофон издает короткий писк. — С сегодняшнего дня все мы — члены одной команды. Перед нами — сложнейшая, опаснейшая, но и почетнейшая миссия. Спасти страну. Давайте сделаем это вместе, и совершенно неважно, кто станет непосредственными героями — сотрудники ФСБ или СКП. Нам нужно найти машину с мигалкой. Да, с мигалкой, несмотря на известный запрет. Я очень надеюсь, что информация о внегласном запрете пока не просочилась к злоумышленникам, даже если допустить, что у них имеются осведомительные каналы в нашем, или вашем, или еще каком-то правоохранительном ведомстве. Надеемся, что они еще не расшифровали известие о вчерашнем мнимом происшествии с премьер-министром. Пусть эта новость скорее забавляет их, чем вызывает опасения. Пусть повеселятся. Смех — не всегда признак счастья, иногда он — предвестник беды. Они, конечно, обнаружат полное отсутствие мигалок в городе, но свяжут это исключительно со вчерашним, так сказать, инцидентом. Все же полагаю, это не напугает их: слишком уж хорошо идут у них дела. Скорее, «звездочет» почувствует себя не просто неуязвимым — эти ребята и без того две недели нежатся в объятиях фортуны. Сейчас они, наконец, поверят в то, что перелом произошел. Что их время — вот оно, наступило. Что можно разделять и властвовать. Уверяю вас, это очень серьезно, даже самые осторожные особи теряют голову.
Словно радуясь бесспорности своих выкладок, Горбунов улыбается нам.
— Вам предстоят, возможно, несколько особо напряженных суток. Мы, насколько это было возможно в эти предельно ограниченные сроки, сделали необходимые расчеты, которые показали, что людей, находящихся в этом зале, достаточно для того, чтобы поймать преступников. Вам, конечно, обо всем подробно расскажут ваши непосредственные начальники сразу после нашей встречи. Я лишь коротко изложу суть. Каждый из вас, вернее, почти каждый, получит в распоряжение автомобиль из резерва ФСБ. Автомобили с гражданскими номерами — «Форды», «Мазды», «Шкоды», не припомню, есть еще какие-то модели. В общем, большой ассортимент — как по внешнему виду, так и по внутреннему устройству. Это, так сказать, наши гражданские сотрудники на колесах, по аналогии с пешими сотрудниками в гражданском. На проезжей части они неотличимы от обычных машин также, как наши люди в толпе. Милиции мы это доверить не можем, их задача, в особенности это касается ГИБДД, при необходимости прийти на помощь или обеспечить беспрепятственный проезд по затрудненным участкам. Конкретные указания будут получать конкретные сотрудники МВД что называется, по месту. В суть операции посвящен лишь министр Нургалиев, который, кстати, также считает, что именно в плане вспомогательных действий его подчиненные будут наиболее полезны. Они будут прикрывать наши совместные действия в случае, повторюсь, необходимости. Вам же, как я уже говорил, будут выделены автомобили, будут нарезаны участки, будет определен график дежурств. Задача у всех одна — обнаружить БМВ со спецсигналом. Нет, — вскидывает он палец, — любую машину со спецсигналом. Вопросы?
Что касается меня, то я переполнен вопросами, хотя, если бы я вдруг сошел с ума и взял бы слово, вряд ли мне удалось бы сформулировать что-нибудь внятное.
— Предвидя некоторые из них, — приходит нам на помощь Горбунов, — скажу сразу: они не остановятся. Я имею в виду как машины со спецсигналами, так и тех, кто ими руководит. Что это за основания — поверьте, я и так слишком много сказал. И все же я должен был это сказать и сказать именно вам, людям, которым поручено спасать страну. В общем, товарищи, — откашливается он, — мы должны поймать их до того, как произойдет новое убийство. На худой конец, на месте нового преступления. Даже не представляю, что этих подонков ждет. Душу вытрясим.
Он усмехается, а я, честное слово, вижу человека, привязанного к стулу. Он раздет, окровавлен и из его плеча, прямо из кровоточащей раны вынимают, наматывая на металлический стержень, желтоватые нити. Человек орет так, что морщится его мучитель, но я точно знаю, что это не душа. Это — его нервы, он рвутся, но надзиратель, или кто там из сотрудников ФСБ отвечает за пытки, подбирает с груди несчастного конец желтой нити и пытка продолжается.
Мои нервы тоже на пределе, а времени оглянуться и просто побыть одному нам не дают. Нужно привыкать к тому, что теперь главный — Горбунов и что его обещания начнут воплощаться сразу за стенами Большого зала.
Нас действительно собирает у себя Мостовой, который, разглядывая только что вылезший из факса лист бумаги, за пять минут распределяет участки. Я и не удивляюсь тому, что моя очередь наступает последней, но когда шеф произносит название улицы, я чувствую себя, как в одном из своих навязчивых снов. Совершенно голым посреди уличной толпы.
— Енисейская, — тычет Мостовой в разложенную на столе карту. — От девяностого километра МКАД к югу. Захватываешь часть Осташковкой улицы и дальше по Енисейской, аж до самого конца. Если быть точным, до начала. Далее, по Бабушкина до Ярославского шоссе, разворачиваешься и едешь назад. С тобой все в порядке? — спрашивает он, оторвавшись от карты.
Я, наверное, сейчас бледнее стен в его кабинете. Зачем ему все это? Неужели даже сейчас его не отпускают интриги, а может, именно сейчас, самый удобный момент уничтожить меня в глазах начальства? На кого же я сейчас, после отставки Багмета, работаю, лихорадочно думаю я, пытаясь залезть в голову этому странному человеку. Может, правильно говорят, что начальники меняются, а стукачи остаются. Выходит, не в Багмете дело, и Мостовой все равно не успокоится, пока не добьется моего увольнения. Или, по крайней мере, перевода в другой отдел.
— Твоя смена начинается в двадцать два ноль-ноль, — сообщает мне шеф. — Окончание — завтра в восемь ноль-ноль. Тебе не здоровится, что ли?
— Я в порядке, — приосаниваюсь я. — К работе готов.
Как он собирается это сделать, думаю я. Он что, в самом деле рассчитывает, что курсируя мимо дома Наташи, я сверну к ней и тем самым спалюсь? Свернуть при исполнении задания государственной важности — тут никакие протекции не помогут, это Мостовой верно рассчитал. Удивительно, что с нас не взяли расписку о неразглашении — не ту, что я давал, поступая на службу, а особую, может даже на специальной бумаге, где на просвет вырисовывается герб Федеральной службы безопасности.
Зная, что дети через три дня улетают к бабушке, зная, что меня все еще тянет к Наташе, решительно все зная обо мне, о Наташе и о наших детях, Мостовой отправляет меня на Енисейскую как ищейку — по следу, усыпанному отравленным собачьим кормом. Он боится и презирает меня, ненавидит меня так, что разбрасывает сомнительные приманки даже теперь, когда сам рискует оказаться в западне. Я, конечно, никуда не сверну и проезжая мимо дома Наташи, даже не сброшу газа, и Мостовой это тоже знает. И все равно он готовит мне неприятности: будь что будет, а вдруг да выгорит?
— Ну вот так, господа, — откидывается на кресле Мостовой, закончив с распределением участков.
Он включает телевизор, а Дашкевич озабоченно снимает пиджак, который он позволяет себе накидывать на спинку стула в кабинете начальника. Дашкевичу достался самый центр — улица Мясницкая, и то не вся, зато начиная от здания ФСБ. Ловить там преступникам нечего, а эффект неожиданности — сказка для неудачников, это понимает даже такой неудачник как я.
