Когда пир заканчивался и Клеопатра уходила к себе, она горько и надрывно рыдала, не веря в то, что все это происходит именно с ней и что жить ей осталось совсем недолго. Как же она умудрилась так глупо попасть в такую ужасную переделку? И как невыносимо знать, что вскоре ее сердце перестанет биться, а Октавиан будет жить и здравствовать. Как страшно думать о том, что из-за нее на славный и могущественный род Птолемеев падут позор и презрение. Иногда, когда вечера она проводила с детьми, на душе становилось спокойней, впрочем, такое редко случалось. Ей не хотелось, чтобы дети запомнили ее поверженной и сломленной.
Когда Октавиан взял Пелусий, конец стал очевиден. Пелусий был последним форпостом Александрии. Именно падение Пелусия повлекло за собой поражение и смерть Береники. Именно под стенами этого города она сама намеревалась дать решающее сражение Потину и Арсиное. И вот теперь Пелусий пал, чтобы поставить точку в Птолемеевской династии.
17
– Что с тобой? Ты куда? – спросила царица Антония, не веря в то, что видит его в военных доспехах и с мечом в руке.
– Драться с Октавианом! – задорно отвечал Антоний.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Лучше, чем когда-либо!
– Это заметно, – Клеопатра тяжело вздохнула. – Удачи тебе, славный воин!
– Ты смеешься?
– Нет, – царица покачала головой. – Если ты действительно сегодня одолеешь Октавиана, я буду самой счастливой женщиной на свете.
Антоний поцеловал ее в щеку. Его глаза радостно блестели, он будто помолодел.
– Я чувствую удачу!
Флот Октавиана находился недалеко от Александрийского маяка, а легионеры заняли позицию между ипподромом и городскими стенами.
Первого числа месяца августа Октавиан одержал удивительную победу, не потеряв ни одного солдата. Конница и пехота Антония, завидев знамена Октавиана, тут же сдались. А флот, выйдя в море, поднял весла вверх, что также означало покорность победителю. Антоний долго метался среди солдат, призывая их в атаку, но все было тщетно. Его принесли во дворец в беспамятстве, поверженного и отчаявшегося.
– Я так и думала, – тихо прошептала Клеопатра, сидя в кресле и держа Аполлодора за руку. – Я так и думала.
– И что теперь? – грустно спросил советник, еще крепче сжав руку Клеопатры в своей.
Тяжело вздохнув, она с усилием произнесла:
– Объяви, что Марк Антоний, бывший римский консул и властелин восточной части Римской империи, больше не является моим мужем. И… пусть убирается восвояси.
– Октавиан прислал тебе письмо.
– Что в нем?
– Он предлагает тебе убить Антония, после чего ему будет легче проявить благосклонность к твоей судьбе.
– Насколько легче?
– Не уточняет.
– Тогда о чем с ним говорить?
– И все же Антоний может тебе еще пригодиться. Октавиан неспроста хочет его смерти.
– Ты прав. Я скажу Диомеду, чтобы он привел его в мой мавзолей.
– Ты решила там укрыться? Не лучше ли во дворце? Как и подобает царям?
– Во дворце он может убить меня в любой момент. Я не доверяю больше своей страже. А в мавзолей ему не проникнуть.
Прижавшись к Аполлодору, царица в сердцах прошептала:
– Как хорошо, что его успели достроить.
Стены мавзолея были сложены из больших квадратных плит темно-серого гранита. Широкий фасад, с массивными воротами, увенчанными крылатым солнечным диском производил внушительное впечатление. По обе стороны диска в сводчатых нишах возвышались статуи Клеопатры и Антония, а над карнизом – медные фигуры любви и смерти, славы и безмолвия. Массивная медная дверь устояла бы перед любым осадным тараном. По ее бокам возвышались сфинксы из темно-зеленого диорита. Величие и роскошь должны были стать вечным приютом для двух владык, решившихся изменить мир, в котором народы жили бы в согласии, Запад и Восток – в единении, а династия Птолемеев стала бы господствующей династией нового порядка.
С собой в мавзолей Клеопатра взяла Хармион и Ираду, лекарь Олимпа должен был доставлять сведения и еду и всегда наготове держать яд, Аполлодор отвечал за жизнь детей. Запершись в мавзолее, царица принялась ждать переговорщиков от Октавиана. Вечером в массивную дверь мавзолея постучали. Думая, что это люди Октавиана и уже продумывая свои требования, Клеопатра выглянула из окна. Однако внизу стоял Диомед, а у его ног лежал…
– Кто это, Диомед?
– Божественная, это Антоний! Он пытался покончить с собой.
Царица вскрикнула. Такого поворота событий она совсем не ожидала. Более того, она была уверена, что малодушный Антоний никогда не решится на такой шаг. Видимо, его отчаяние было настолько сильным, что смогло перебороть страх смерти.
– О, боги, боги, о чем же мне тогда говорить с Октавианом? – в ужасе прошептала Клеопатра.
Оставив окно открытым, она бросилась к двери, помогая Диомеду внести Антония. Тот еще дышал, но был очень плох. Положив его на ложе и укрыв одеялом, царица дала ему немного вина. Потом села рядом. Взяв Антония за руку, она с ужасом чувствовала, как из него выходит жизнь.
Смерть… Череда смертей, тянущихся за ней с детства. Теперь она была уверена, этой очереди пришел конец. Ах, Антоний, Антоний… Как же он ее подвел!
В это мгновение Антоний открыл глаза, слабо улыбнулся, смертельная бледность разливалась по его лицу.
– Видишь, я все-таки смог это сделать, – слабо прошептал он.
Клеопатра удрученно на него смотрела.
– Ты опять меня подвел.
– Ну что поделать… – Антоний закашлялся. – Нет бесчестья в том, что я уступаю свое место другому римлянину…
– Нет бесчестья? – гневно вскричала царица. – Ты только и думаешь, что о себе! А как же я! Наши дети!
– Божественная, – тихо сказала Хармион, прикоснувшись к ее руке, – он умер.
– Умер?
Клеопатра недоверчиво смотрела на Антония. Его лицо было белым, а грудь больше не поднималась.
– Действительно умер, – тихо и обреченно прошептала царица, поднеся руку к горлу.
В зале, отделанном черным мрамором, стояла тишина. По стенам и полу от факелов в серебряных подставках плясали причудливые тени.
18
Октавиан начал вести переговоры с Клеопатрой на следующий день после того, как вошел в Александрию. Он и его приближенные разместились в царском дворце. Пройдясь по дворцовым галереям и осмотрев тронный зал, Октавиан направился в личные покои Клеопатры. Что им двигало? Любопытство или желание лучше понять женщину, которая бросила ему вызов? Это так и осталось его тайной.
– Это ее спальня? – спросил он у Аполлодора, теперь уже бывшего главного советника.
– Да, господин.
Октавиан с интересом осматривался по сторонам: мраморный пол, стены, фрески, гипсовые бюсты, дорогая изысканная мебель, огромная кровать на золотых львиных лапах… Затем он прошел в таблиний. Аполлодор терпеливо ждал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
