– Ты опять меня подвел.
– Ну что поделать… – Антоний закашлялся. – Нет бесчестья в том, что я уступаю свое место другому римлянину…
– Нет бесчестья? – гневно вскричала царица. – Ты только и думаешь, что о себе! А как же я! Наши дети!
– Божественная, – тихо сказала Хармион, прикоснувшись к ее руке, – он умер.
– Умер?
Клеопатра недоверчиво смотрела на Антония. Его лицо было белым, а грудь больше не поднималась.
– Действительно умер, – тихо и обреченно прошептала царица, поднеся руку к горлу.
В зале, отделанном черным мрамором, стояла тишина. По стенам и полу от факелов в серебряных подставках плясали причудливые тени.
18
Октавиан начал вести переговоры с Клеопатрой на следующий день после того, как вошел в Александрию. Он и его приближенные разместились в царском дворце. Пройдясь по дворцовым галереям и осмотрев тронный зал, Октавиан направился в личные покои Клеопатры. Что им двигало? Любопытство или желание лучше понять женщину, которая бросила ему вызов? Это так и осталось его тайной.
– Это ее спальня? – спросил он у Аполлодора, теперь уже бывшего главного советника.
– Да, господин.
Октавиан с интересом осматривался по сторонам: мраморный пол, стены, фрески, гипсовые бюсты, дорогая изысканная мебель, огромная кровать на золотых львиных лапах… Затем он прошел в таблиний. Аполлодор терпеливо ждал.
– Я смотрю, она любит читать, – заметил Октавиан, вернувшись в спальню. – В таблинии огромные полки книг.
– Да, господин, царица склонна к наукам и языкам, – с царским достоинством отвечал Аполлодор.
– А где жил Цезарь?
Сириец внимательно посмотрел на Октавиана.
– Цезарь жил в этой спальне.
– Ба! – консул усмехнулся. – Я буду жить в других комнатах.
– Как скажете, господин.
– Прокулей! Корнелий! Отправляйтесь в мавзолей и убедите Клеопатру выйти оттуда. Если у вас не получится, – Октавиан мило улыбнулся сирийцу, – я отправлю туда Аполлодора со всеми детьми, которые находятся на его попечении.
Выдержав взгляд Октавиана, сириец спросил:
– Я могу идти?
– Можешь. Да, кстати, а где Антоний?
– Не знаю, господин. Его со вчерашнего дня никто не видел.
Долго и нудно Прокулей уговаривал царицу открыть ему двери. Клеопатра заявила, что сделает это только в том случае, когда Октавиан поклянется сохранить трон за ее детьми.
– О, боги, да мы отсюда никогда не уйдем! – в сердцах воскликнул Корнелий. – Продолжай с ней говорить, – обратился он к Прокулею, – а я обойду мавзолей.
Каково же было его удивление, когда он обнаружил у одной из стен следы крови на песке и открытое окно. Не долго думая, Корнелий приказал легионеру принести длинную лестницу. Приставив ее к окну, он через несколько мгновений оказался в зале мавзолея и… пораженно замер. На позолоченном ложе лежал бездыханный и уже омытый Антоний. Выглянув из окна, Корнелий дал знак легионерам подниматься к нему. Не спеша он спустился вниз, к главной двери. Увидев его, Клеопатра издала крик раненого зверя. Дикая боль и отчаяние сдавили ее сердце. Как же так? Почему именно так?
Выхватив кинжал, который она накануне прикрепила к поясу, Клеопатра попыталась вонзить его в грудь. Но Корнелий оказался проворнее.
Выбив кинжал из рук Клеопатры, он изо всех сил стал трясти ее за плечи.
– Это ты убила Антония? Ты?
– Он сам! – сквозь рыдания прокричала Клеопатра.
Оттолкнув царицу в сторону, Корнелий открыл главные двери. Испуганные Ирада и Хармион помогли Клеопатре подняться.
– Отныне ты под стражей, – надменно промолвил Корнелий.
19
Клеопатра не намеревалась идти к Октавиану и просить того о пощаде. Оставшись без кинжала, она отказалась от еды и питья.
К смерти Антония римляне отнеслись двояко. Одни искреннее горевали и сожалели, другие говорили, что этот волокита и пьяница получил по заслугам. Хлопоты о похоронах Марка Антония Октавиан отказался взять на себя, оставив это Клеопатре.
«Одиннадцать лет назад ты объявила Антония своим мужем и заставила развестись с благородной Октавией. Вот и хорони теперь его сама», – передал он через Корнелия Долабеллу, который охранял царицу. Клеопатра безучастно выслушала ответ Октавиана. Во всем ее облике сквозили надломленность и отчаяние.
Бывшего римского консула Марка Антония хоронили согласно древним обычаям египетской земли. Клеопатра долго сидела у могилы, ни о чем не думая и ничего не чувствуя. Ей было странно, что Октавиан не приходит и не убивает ее. «Он наслаждается», – подсказывал ей внутренний голос. «Он ищет сокровища», – убеждал ее голос разума.
Вечером ей стало плохо, а ночью началась лихорадка. Ирада и Хармион никого не подпускали к сгорающей в жару царице, и лишь после того, как Октавиан пригрозил, что убьет всех ее детей, они дали возможность лекарю Олимпе приступить к лечению.
Лихорадка протекала в самой тяжелой форме.
– Она совсем не хочет бороться за жизнь, не хочет, – бормотал себе под нос Олимпа.
Целыми днями и ночами он не отходил от царицы, выхаживая ее и выслушивая лихорадочный бред. Она вспоминала свою семью, Цезаря, Рим, о чем-то спорила с богами. Иногда Олимпе казалось, что, находясь между жизнью и смертью, Клеопатра вспоминает всю свою жизнь, только с точностью до наоборот.
– Как странно, как странно, – шептал Олимпа, прислушиваясь к бессвязным словам царицы о добрых братьях и сестрах, о какой-то горе Олимп и многочисленных детях от Цезаря, о суде Осириса и своем прощении. Иногда лекаря посещала мысль облегчить страдания царицы. Но стража ни на мгновение не оставляла его одного.
Через три дня Клеопатра пришла в себя. Открыв глаза, она долго смотрела на мраморный расписной потолок, а в ушах еще звучало древнее кеметское заклинание: «Я чиста, я чиста, я чиста».
– Я чиста, Олимпа, – тихо прошептала царица.
– О чем вы, Божественная?
– Я получила прощение богов.
– Прощение?
– Да, – Клеопатра почувствовала, как по щекам побежали слезы. – Бог Тот записал мое имя в папирус, а вот я сама… Если бы ты знал, как я устала жить.
Олимпа грустно вздохнул.
– Божественная, я обязан сообщить Октавиану, что вы пришли в себя.
– Для чего?
– Он хочет вас видеть.
– Пусть приходит. Мне уже все безразлично.
Октавиан и Клеопатра не виделись четырнадцать лет. Но все эти годы незримо присутствовали в жизни друг друга. Все свои дела они вели с оглядкой друг на друга, и если бы не вражда, они вполне бы могли стать отличными друзьями. К тому же был человек, которого они оба любили и который искренне любил их обоих, который оказал огромное влияние на их судьбу и память о котором они чтили. Все эти годы между ними стоял Цезарь, и из года в год они доказывали друг другу, кого, по их мнению, он больше всего любил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
