Россия в это время делала Бухаресту весьма заманчивые, казалось бы, предложения. 3 (16) сентября 1914 г. С. Д. Сазонов инструктировал русского посланника в этой стране С. А. Поклевского-Козелла: «Благоволите сделать румынскому правительству следующее сообщение: «Заняв часть Буковины, Россия сделала первый шаг к освобождению этой провинции от австрийского ига, – освобождению, которое объединяет в одних и тех же устремлениях русский и румынский народы. Поэтому императорское правительство вновь призывает румынское королевское правительство присоединиться к нему, дабы ускорить выполнение этой общей задачи, и предлагает ему занять без промедления Южную Буковину и Трансильванию»149. Бухарест колебался, и это было весьма заметно. Уже 18 сентября 1914 г. А. фон Тирпиц, находившийся в Ставке в Люксембурге, отметил изменение отношения к Германии ее довоенных союзников: «Италия готова к прыжку против нас, а позиция Румынии стала весьма сомнительной». Немцы в это время даже ожидали вступления этой страны в войну на стороне Антанты в течение полумесяца150.
Следует отметить, что аппетиты румынского правительства не ограничивались возможностью присоединения провинций вчерашнего союзника, они распространялись и на владения будущего «товарища по оружию». В тот же день, когда С. Д. Сазонов отправлял цитируемую выше телеграмму
С. А. Поклевскому-Козеллу, он получил информацию от посла в Италии. А. Н. Крупенский сообщал о встрече с группой румынских политиков, посещавших Виктора-Эммануила. Они предложили рассмотреть вопрос о возвращении Бессарабии, обещав в случае положительного решения немедленное выступление всех пяти румынских корпусов против Австро-Венгрии. Реакция Николая II была однозначной: «Я против уступки Румынии хотя бы клочка русской земли»151. Борьба за страну продолжалась.
Война и необходимость консолидации сил Дунайской монархии, казалось бы, требовали определенного смягчения режима в отношении национальных меньшинств. Еще 22 сентября 1914 г. И. Тисса изложил максимальную для себя программу уступок для румынского элемента в Трансильвании, да и то в виде обещаний, сделанных им в письме к православному митрополиту Германштадта (румынское название – Сибиу) Иону Матиану: изменение закона о школе в благоприятном для церкви направлении, использование румынского языка в местном управлении, исправление избирательного закона для улучшения возможностей политической активности «наших румынских соотечественников»152. Одновременно с этим были усилены венгерские части, находившиеся в почти лишенной войск Трансильвании. Теперь там находились около 3 тыс. жандармов и 4 тыс. солдат фольксштурма153.
Этого было достаточно для полицейского контроля, но не для обороны провинции от румынского вторжения и не для успокоения ее румынского населения. Один из его лидеров – Аурел Поповичи, перед войной высланный из провинции венгерскими властями, в начале октября 1914 г. был приглашен в Берлин и 5 октября 1914 г. изложил свое видение уступок, необходимых для успокоения Трансильвании, которые включали: изменение системы избирательных округов, а именно их уменьшение, что было бы выгодно румынам; назначение румына членом венгерского правительства – министром по делам румынского меньшинства; создание 70 мест для румын в венгерском сенате; официальное признание румынского языка языком администрации в румынских районах; создание румынского университета; финансовая поддержка румынской православной и униатской церквей и прекращение всех дискриминационных по отношению к ним законов; отмена мадьяризации; свободное использование румынского национального флага. Разумеется, эти предложения были отправлены И. Титее и отвергнуты им с возмущением154.
Неизменность антирумынской политики Будапешта в Трансильвании неизбежно приводила к тому, что общественное мнение Румынии было настроено в первую очередь против Австро-Венгрии. Прогерманская ориентация Кароля I стала причиной того, что румынские газеты в это время были переполнены злобными карикатурами на него, и он очень остро переживал это, что послужило одной из причин его смерти155. Он умер 10 октября 1914 г., в день взятия германской армией Антверпена. «В лице короля, – вспоминал Г. Н. Трубецкой, – немцы, несомненно, утрачивали свою цитадель на Балканах»156. Это сразу поняли не только в России. Р. Пуанкаре отреагировал на это следующим образом: «Я тотчас отвечаю выражением соболезнования наследному принцу и Румынии, но, признаться, смерть этого государя, столь страстного германофила, не погрузила меня в большую печаль»157.
Британский посол во Франции был более откровенен, во всяком случае в своих дневниковых записях от 11 октября 1914 г.: «Антверпен пал!.. Я надеюсь, что смерть короля Румынии может полностью изменить позицию правительства этой страны; я сомневаюсь, что это произойдет до того, как Италия выступит против Австрии, но она ждет, какая из сторон сделает ей более выгодное предложение»158. Полного изменения позиций не произошло, однако новый король уже через три дня после смерти своего дяди дал основание для таких надежд в стане Антанты: «В Бухаресте король Фердинанд, преемник своего дяди Кароля, присягнул в парламенте на верность конституции. Ему оказали горячий прием и рукоплесканиями подчеркнули некоторые места в его декларации, а именно его обещание служить стране как честный румын… Королеву Марию, англичанку по рождению, известную своими симпатиями к Тройственному согласию, приветствовали восторженными овациями, далеко превзошедшими овации королю»159.
Новый король в бытность наследным принцем не расходился во взглядах со своим дядей-предшественником. Естественно, он также сочувствовал Германии: два его брата были офицерами немецкой армии, Вильгельм II – его двоюродным братом, а с императором Францем-Иосифом его связывала и личная дружба. Конечно, не стоит преувеличивать значение этих симпатий, но они все же были и имели определенное значение, поэтому внимание, которое уделяли подобного рода связям дипломаты и разведчики, в данном случае английские, никак нельзя назвать необоснованным160. После смены монархов в Бухаресте ситуация начала меняться, стали возможны переговоры с Антантой по вопросу о вхождении Румынии в войну161. Заявив о себе как о честном румыне, Фердинанд I дистанцировался от Германии, впрочем, сделал он это достаточно осторожно. Влияние Берлина и Вены в Румынии не ограничивалось семейными традициями.
Румынская торговля, по данным англичан, в основном контролировалась иностранцами и евреями, которые также симпатизировали центральным державам162. Большая часть негосударственных кредитов румынских деловых кругов принадлежала Германии: 30 776 880 фунтов из 63,040 млн. Второе место занимала Франция, но долг этой стране был почти в 1,5 раза меньше – 18,500 млн фунтов. В нефтедобыче, которая с начала XX в. приобретала все большее значение, также первенствовала Германия. С 1903 г. после долгой войны с American Standart Oil Company они поставили под свой контроль одну из крупнейших нефтяных компаний «Румынская звезда». К 1914 г. уже 37 % местных нефтяных компаний контролировались немцами. Второе место принадлежало Великобритании с ее 30 %. Центральные державы занимали лидирующее положение и во внешнеэкономических связях Румынии. С 1889 г. Германия имела здесь первое место по уровню импорта, причем несмотря на все попытки Англии и Франции потеснить Берлин на румынском рынке, уровень германского импорта постоянно рос: с 29 % в 1889 г. до 40 % в 1913 г. Вслед за немцами шла Австро-Венгрия с 25 % в том же году163.
Кроме экономических интересов немалую роль играли понимание силы Германии и страх перед ней. «Румыния свято чтила военную мощь Германии, а 1870 год был еще свеж в воспоминании румын, – писал посол Австро-Венгрии. – Но когда в ряды наших врагов вступила и Англия, то и эта забота была с Румынии снята, и с этой минуты для преобладающего большинства румын стало ясно, что осуществление их чаяний есть лишь вопрос времени и дипломатического искусства»164. Два последних фактора сводились к расчету момента выступления. Он должен был наступить тогда, когда Румыния встретит наименьшее сопротивление противников и сможет выторговать наибольшую компенсацию у союзников. Искусство дипломатии сводилось к торгу. В начале 1915 г. С. Д. Сазонов еще пытался оказывать давление на Ионела Братиану, ожидая необходимого решения о вступлении в войну, однако эти попытки не были результативными. Бухарест ссылался на опасную концентрацию австро-германских войск на своей границе.
Русский министр иностранных дел не скрывал своего разочарования «малодушием румынского правительства и цинизмом заявлений его главы»: «Располагая полумиллионной армией, румынское правительство, по-видимому, растерялось перед возможностью вторжения 40 000 германцев. Впрочем, даже и эту угрозу легко было в свое время предупредить. Стоило только Румынии перейти в наступление в то время, как наши войска брали Львов. Такое ее выступление, несомненно, отдало бы в ее руки Трансильванию и ограничило бы ее от нынешних преувеличенных страхов. Что же касается требований, предъявляемых ныне Братиану к державам исключительно в целях обеспечения начала переговоров Румынии с Болгарией без принятия на себя каких бы то ни было обязательств, то я считаю эти требования весьма странными»165.
