– Что вы, он будет просто счастлив! Так вы приедете?
– Непременно! Благодарю вас, Иван Георгиевич!
– Час уже поздний, господа… – робко вмешалась Мери.
– Да, в самом деле! – спохватилась Дина. – Нам пора, уже ночь! Мы и так злоупотребили вашей вежливостью… и временем! Еще раз благодарю, Иван Георгиевич.
– Я провожу вас, Дина, – ровным голосом сказал Бардин. – Вашего родственника сейчас отпустят, и тогда…
– Не стоит, Володя. Я сейчас, верно, поеду прямо в табор вместе с ним, успокоить родню. Да и вы очень устали сегодня, это заметно… Увидимся завтра, на свежую голову, хорошо?
Дина протянула Бардину руку для поцелуя и рассмеялась, когда эту руку очень ловко перехватил Инзовский. Бардин свирепо посмотрел на полковника. Мери невольно улыбнулась. И встретилась взглядом с неподвижно стоящим у дверей Мардо. По темному, испорченному лицу Митьки пробежала короткая судорога, он опустил глаза. Мери торопливо отвернулась тоже, зашарив рукой вокруг в поисках сумочки. Все уже закончилось, все было позади, но к горлу, непрошеные, ненужные, соленым комком подступали слезы.
Когда Мери и Дина вышли из комендантского управления, было уже совсем темно, и над черными кущами магнолий и миртов, окружавших площадь, висела луна. В ее свете лицо Дины, обращенное к подруге, казалось совсем белым.
– Мери, не иди так быстро… – хрипло произнесла она, хватаясь за руку княжны. – Я… меня, кажется, тошнит…
– Диночка, это от нервов… и от дыма. Постой, подыши воздухом, сейчас тебе станет лучше!
– Да… Ой, нет! Меришка, ради бога, уйдем скорее отсюда, я больше не могу…
– Сейчас, Диночка, милая, сейчас… – шепотом уговаривала Мери, подводя подругу к толстой акации, к стволу которой Дина с облегчением прислонилась спиной. – Диночка, я понимаю, я знаю, что ты чувствуешь, но мы должны его дождаться. И уйти вместе, иначе… – Движением подбородка Мери показала на окно кабинета Инзовского, которое одно светилось в темном здании управления. – Иначе может получиться, что мы с тобой мучились зря.
– Да… ты права, наверное. Ох, как кружится голова… – Дина несколько раз глубоко вздохнула и откинула голову на шершавый, еще теплый от дневного жара ствол дерева.
– Ты просто умница. – Мери незаметно вытерла слезы. – Теперь уже все позади.
– Нет, не все. – Дина неожиданно рассмеялась, и Мери, вздрогнув, подозрительно уставилась на нее. – Что ты так смотришь? Не бойся, это не истерика… Просто через два дня мы с тобой должны быть в офицерском клубе!
– О-о-о, да, в самом деле… – горестно протянула Мери. И внезапно завопила от испуга на всю площадь: прямо перед ней, как из-под земли, бесшумно выросла знакомая, чуть сутулая фигура Мардо. Мери отпрянула. Затем, спохватившись, кинула взгляд на здание управления. Увидев черный мужской силуэт на фоне горящего окна, хрипло позвала: – Диночка…
Но та уже все поняла и, выйдя из тени акации, молча обняла Митьку. Затем взяла за руки его и Мери и, быстро шагая, потянула обоих за собой в темноту, под ветви магнолий.
От комендантского управления до маленького белого дома на Черешневой улице было всего полквартала, и этот недолгий путь Мери, Дина и Мардо проделали в полном молчании. Ночные улицы были пусты, между домами тянулись полосы лунного света, сама луна, казалось, неспешно гуляла над крышами, то выплывая из прозрачного длинного облака, то снова прячась в него. Ветер иногда доносил с близкой набережной звуки шагов, смех, музыку, но здесь, на спящих улицах, стояла тишина, лишь изредка через дорогу быстрыми тенями шмыгали кошки да погукивали в садах ночные птицы. Несколько раз по дороге Мери слегка скашивала глаза, надеясь, что Мардо исчезнет, но он продолжал неслышно, отстав от подруг на несколько шагов, идти следом.
Впереди показался старый, обвитый виноградом забор, щелястая, вся серебряная от лунного света калитка. Дина подняла щеколду и молча пошла по тропинке к дому. Мери шагнула было следом, но ее остановил шепот за спиной.
– Меришка…
Она обернулась. Митька стоял в двух шагах, луна светила ему в спину, и скрытого тенью лица Мардо Мери не видела. Покосившись в сторону, она убедилась, что Дина уже в доме.
– Что тебе, морэ? Ступай в табор.
Он молчал. Мери прошла за калитку и опустила за собой щеколду. Мардо стоял не двигаясь до тех пор, пока не хлопнула дверь в доме. Затем тихо отступил в тень и исчез.
Глубокой ночью спящая у потухших углей Копченка услышала шаги. Она заснула недавно, измученная невыносимо тяжелым днем, тревогой, тоской, детским плачем и болтовней цыганок, которые с охами и причитаниями толклись возле палатки, разглядывая малышей и ужасаясь истории Юлькиных родов, до тех пор пока рассвирепевшая Настя не прогнала всех прочь. К вечеру пришла Ульяна, одна из Настиных невесток, и принесла люльку, которая оказалась достаточно просторной для двух малышей сразу. Люльку подвесили на жердину, и Юлька, укачав детей, понемногу, глядя на звезды, все ярче проявляющиеся на вечернем небе, задремала и сама.
Чуть слышный шелест сухой травы под чьими-то сапогами вмешался в ее чуткий сон, и, не открывая глаз, еще не проснувшись, Копченка улыбнулась: «Митька идет…» Вскоре и он сам появился из низкого тумана, шагнув к палатке бесшумно, как привидение. В полной уверенности, что ей снится хороший сон, Копченка следила сквозь слипающиеся ресницы за тем, как Мардо идет к погасшему костру, заглядывает в люльку, почти сразу же отворачивается и направляется в шатер. Там он, видимо, споткнулся о забытый Юлькой у самого входа таз: раздался медный густой звон, чуть слышное: «Тьфу, черти б тебя…» И от этого короткого ругательства Копченка проснулась окончательно, и сердце упругим комком подскочило прямо к горлу.
– Митька! – Ноги сами подняли ее, из груди вырвалось хриплое сдавленное рыдание, и Юлька обеими руками обхватила стоящего посреди шатра мужа. – Ты… Ты, дэвла миро, ты… Митька, господи, хороший мой, а я уже думала – все, господи… Дэвлалэ, да как же это… Как ты вырвался-то? Почему отпустили? Динка? Это Динка наша? Да?!. Боже мой, боже, всю жизнь ей ноги целовать буду, проклятой… Митька, господи, да счастье ж какое…
– Не кричи, – шепотом сказал он. – Люди услышат.
– Ну и что?! – Юлька наконец смогла оторваться от мужа, и даже в темноте палатки были видны ее блестящие от слез, счастливые глаза. – Митька, а ты детей-то наших видел? Видел?! Мальчишки! И на одно лицо с тобой оба! Спят, как сурки, а весь день пищали… Ох, да что я тебе… ты ведь устал, верно? Есть хочешь, да? Я сейчас, мигом, сейчас огонь вздую, там в котелке еще не остыло…
– Юлька… – хрипло отозвался Митька, и в голосе мужа Копченке послышалось что-то, от чего она умолкла на полуслове. – Ты, ради бога, заткнись. Я есть не хочу. И вовсе ничего не хочу. Спать лягу. Не мешай.
