Я молчу. Она говорит:
— Ты можешь хранить свой секрет. У тебя, наверное, есть на это причина. По не забывай, что я лечу твою Маму уже несколько лет. Чем больше я буду о ней знать, тем больше смогу ей помочь. И вдруг ты являешься с чемоданом, я имею право спросить тебя, откуда ты пришел.
Я говорю:
— Нет, не имеете. Я пришел, вот и все. Скажите, как мне поступать с Матерью?
Она говорит:
— Поступай как хочешь. Если можно, будь терпелив. Если у нее случится приступ, позвонишь мне.
— Приступ — это как?
— Не бойся. Это будет не хуже, чем сегодня. Она кричит, дрожит, вот и все. Вот мой номер телефона. Если что-то не так, позвонишь.
Мать спит в кресле в гостиной. Я беру чемодан и иду устраиваться в детской, в конце коридора. Там по-прежнему стоят две кровати, кровати для взрослых, которые наши родители купили прямо перед «этим». Я еще не подобрал слова, чтобы назвать то, что с нами случилось. Я мог бы сказать драма, трагедия, катастрофа, но в уме я все равно говорю просто «это», и названия для этого нет.
В детской чисто, кровати тоже чистые. Видно, что Мать ждала нас. Но больше всего она ждет моего брата Лукаса.
* * *
Мы молча едим на кухне, когда вдруг Мать говорит:
— Я совершенно не жалею, что убила твоего Отца. Если бы я знала ту женщину, к которой он хотел от нас уйти, я бы ее тоже убила. Это она виновата, что я ранила Лукаса, во всем она виновата, а не я.
Я говорю:
— Мама, не мучай себя. Лукас не умер от раны, он вернется.
Мать спрашивает:
— Как он сможет найти дом? Я говорю:
— Как я. Раз я его нашел, значит, он тоже его найдет.
Мать говорит:
— Ты прав. Нам не надо отсюда уезжать. Он будет искать нас здесь.
Мать принимает снотворное, рано ложится спать. Ночью я захожу в ее спальню. Она спит на спине, на краю большой кровати, лицом к окну, оставляя свободным место, где раньше лежал ее муж.
Я сплю очень мало. Я смотрю на звезды; и как у Антонии я каждый вечер думал о своей семье и о нашем доме, здесь то же самое, я думаю о Саре и о ее семье, о ее дедушке и бабушке, о городе К.
Проснувшись, я вижу за окном ветви орехового дерева. Я иду на кухню, целую Мать. Она улыбается мне. На столе кофе и чай. Девушка приносит свежий хлеб. Я говорю ей, что приходить больше не надо, я буду ходить за покупками сам.
Мать говорит:
— Нет, Вероника. Продолжайте приходить. Клаусс еще слишком маленький, чтобы ходить по магазинам.
Вероника смеется:
— Он не такой уж маленький. Но в магазинах он не найдет того, что нужно. Я работаю на кухне в больнице, и оттуда приношу все сюда, понимаешь, Клаусс? В приюте вы были на привилегированном положении. Ты не можешь представить себе, как трудно найти в городе еду. Ты простоишь весь день в очередях.
Матери и Веронике очень весело вместе. Они смеются и обнимаются. Вероника рассказывает свои истории про любовь. Глупые истории: «А он мне сказал, а я ему сказала, и тогда он попробовал меня поцеловать».
Вероника помогает Матери красить волосы. Они пользуются веществом, которое называется хна, от него волосы Матери становятся такого же цвета, как раньше. Еще Вероника ухаживает за лицом Матери. Она делает ей маски, подкрашивает ее с помощью маленьких щеточек, тюбиков и карандашей. Мать говорит:
— Я хочу выглядеть прилично, когда вернется Лукас. Не хочу, чтобы он увидел меня неряшливой, старой и некрасивой. Ты понимаешь, Клаусс?
Я говорю:
— Да, я понимаю, Мама. Но ты будешь так же красива с седыми волосами и без косметики.
Мать дает мне пощечину:
— Иди к себе в комнату, Клаусс, или иди гулять. Ты действуешь мне на нервы.
Она добавляет, обращаясь к Веронике:
— Почему у меня нет такой дочки, как ты?
Я ухожу. Я гуляю вокруг дома, где живут Антония и Сара, хожу по кладбищу, пытаюсь найти могилу Отца. Я был на кладбище только один раз, с Антонией, но оно большое.
Я возвращаюсь домой, пытаюсь помочь Матери в саду, но она говорит:
— Иди играть. Возьми самокат или трехколесный велосипед.
Я смотрю на Мать.
— Ты не понимаешь, что это игрушки для четырехлетнего ребенка?
Мать говорит:
— Есть еще качели.
— Качаться я тоже не хочу.
Я иду на кухню, беру нож и перерезаю веревки — четыре веревки, на которых висят качели.
Мать говорит:
— Оставил хотя бы одно сиденье. Лукасу было бы приятно. Ты трудный ребенок, Клаусс. Даже злой.
Я поднимаюсь в детскую. Лежу на кровати и пишу стихи.
Иногда по вечерам Мать зовет нас:
— Лукас, Клаусс, идите есть!
Я вхожу в кухню. Мать смотрит на меня и убирает в буфет третью тарелку, предназначенную Лукасу, или бросает тарелку в раковину, где она, естественно, разбивается, или вообще накладывает еду Лукасу, как будто он с нами.
Иногда Мать приходит в детскую посреди ночи. Она поправляет подушку Лукаса, говорит с ним:
— Спи спокойно. Пусть тебе приснится хороший сон. До завтра.
После этого она уходит, но иногда она долго стоит на коленях возле кровати и засыпает, положив голову на подушку Лукаса.
Я лежу в своей кровати и не шевелюсь, я стараюсь дышать как можно тише, а когда я на следующее утро просыпаюсь, Матери уже нет. Я трогаю подушку на соседней кровати, она еще мокрая от слез Матери.
Что бы я ни сделал, для Матери все нехорошо. Если у меня из тарелки выпадает горошина, она говорит:
— Ты никогда не научишься есть аккуратно. Посмотри на Лукаса, он никогда не пачкает скатерть.
Если я целый день пропалываю сад и возвращаюсь весь в земле, она говорит:
— Ты перепачкался, как свинья. Лукас бы сделал это чище.
Когда Мать получает деньги, ту небольшую сумму, которую дает ей государство, она уходит в город, и возвращается с дорогими игрушками, которые прячет под кровать Лукаса. Меня она предупреждает:
— Не дотрагивайся до них. Эти игрушки должны быть совершенно новыми, это для Лукаса, когда он вернется.
Теперь я знаю, какие лекарства Мать должна принимать.
Медсестра мне все объяснила.
Так что, если она не хочет принимать свои таблетки или забывает их, я подсыпаю их ей в кофе, в чай или в суп.
В сентябре я снова иду в школу. Это та школа, куда я уже ходил до войны. Наверное, я там встречусь с Сарой. Ее там нет.
После уроков я иду к Антонии и звоню в дверь. Никто не отвечает. Я открываю дверь своим ключом. Никого нет. Я иду в комнату Сары. Открываю ящики, шкафы, там нет ни одной тетрадки, никакой одежды.
Я выхожу из дома, бросаю ключ от квартиры под проходящий трамвай и возвращаюсь к Матери.
В конце сентября я встречаю Антонию на кладбище. Я наконец нашел могилу. Я приношу букет белых гвоздик, любимых цветов моего Отца. Другой букет уже лежит на могиле. Я кладу свой букет рядом с ним.
Неизвестно откуда появляется Антония и спрашивает:
— Ты ходил к нам?
— Да. Комната Сары пуста. Где она? Антония говорит:
— У моих родителей. Ей нужно тебя забыть. Она думала только о тебе, все время хотела найти тебя. У твоей Матери, где угодно.
Я говорю:
— Я тоже все время думаю о ней. Я не могу жить без нее, я хочу жить с ней, мне все равно где, все равно как.
Антония обнимает меня:
— Вы брат и сестра, не забывай этого, Клаусс. Вы не можете любить друг друга так, как вы любите. Мне не надо было брать тебя к нам.
Я говорю:
— Брат и сестра. Какая разница? Никто ничего не узнает. У нас разные фамилии.
— Не надо настаивать, Клаусс, не надо. Забудь Сару.
Я ничего не отвечаю. Антония добавляет:
— Я жду ребенка. Я снова вышла замуж. Я говорю:
— Вы любите другого человека, у вас другая жизнь, тогда почему вы продолжаете сюда ходить?
— Не знаю. Может быть, из-за тебя. Семь лет ты был моим сыном.
Я говорю:
— Нет, никогда не был. У меня только одна Мать, та, с которой я теперь живу, которая из-
за вас стала сумасшедшей. По вашей вине я потерял Отца, брата, а теперь вы у меня отбираете сестру.
Антония говорит:
— Поверь мне, Клаусс, я жалею обо всем, что случилось. Я не могла предвидеть, что так выйдет. Я искренне любила твоего Отца.
Я говорю:
— Тогда вы должны понять мою любовь к Саре.
— Эта любовь невозможна.
— Ваша тоже была невозможна. Вы просто должны были уйти и забыть моего Отца, пока не случилось «это». Я не хочу больше встречать вас здесь, Антония. Я не хочу видеть вас возле могилы моего Отца.
Антония говорит:
— Хорошо, я больше не приду. Но я никогда не забуду тебя, Клаусс.
* * *
У Матери очень мало денег. Как инвалид, она получает небольшую сумму от государства. Я для нее дополнительная обуза. Мне нужно как можно скорее найти работу. Вероника предлагает мне разносить газеты.
Я встаю в четыре часа утра, иду в типографию, беру свою пачку газет, пробегаю те улицы, которые за мной закреплены, кладу газеты под двери, в почтовые ящики, под железные шторы магазинов.
