Я встаю в четыре часа утра, иду в типографию, беру свою пачку газет, пробегаю те улицы, которые за мной закреплены, кладу газеты под двери, в почтовые ящики, под железные шторы магазинов.
Когда я возвращаюсь, Мама еще не встала. Она встает только около девяти. Я готовлю кофе или чай и иду в школу, в школе я и обедаю. Я возвращаюсь домой только к пяти часам вечера.
Постепенно медсестра начинает приходить все реже и реже. Она говорит, что Мама выздоровела, ей просто надо принимать успокаивающее и снотворное.
Вероника тоже приходит нечасто. Только чтобы рассказать о том, как она неудачно вышла замуж.
В четырнадцать лет я оставляю школу. Я поступаю работать учеником наборщика, это место дает мне газета, которую я разносил три года подряд. Я работаю с десяти вечера до шести часов утра.
Мой начальник, Гаспар, делится со мной едой, которую он приносит на ночь из дома. Мама не думает о том, что мне нужно дать еду на ночь, она не помнит даже о том, что на зиму нужно заказать уголь, она думает только о Лукасе.
В семнадцать лет я становлюсь наборщиком. По сравнению с другими я зарабатываю неплохо. Я могу раз в месяц водить Мать в салон красоты, где ей красят волосы, делают завивку и «приводят в порядок» лицо и руки. Она не хочет, чтобы, вернувшись, Лукас застал ее старой и некрасивой.
Мать постоянно упрекает меня за то, что я бросил школу:
— Лукас бы продолжал учиться. Он стал бы врачом. Знаменитым врачом.
Когда в нашем старом доме протекает крыша, Мать говорит:
— Лукас стал бы архитектором. Знаменитым архитектором.
Когда я показываю ей свои первые стихи, Мать читает их и говорит:
— Лукас стал бы писателем. Великим писателем.
Я больше не показываю ей свои стихи, я их прячу.
Шум станков помогает мне писать. Он придает ритм моим фразам, пробуждает образы у меня в голове. Закончив набор газеты, поздно ночью, я набираю и печатаю свои собственные тексты, которые я подписываю псевдонимом «Клаусс Лукас» в память о своем умершем, или пропавшем, брате.
То, что мы печатаем в газете, полностью противоречит жизни. Каждый день мы по сто раз печатаем фразу: «Мы свободны», но на улицах мы всюду видим иностранных солдат, все знают, что у нас много политических заключенных, что поездки за границу запрещены, и даже внутри страны мы можем ездить не во все города. Я знаю это, потому что однажды я пытался съездить к Саре в маленький город К. Я доехал до соседнего города, там меня задержали и отправили назад в столицу, но сначала целую ночь допрашивали.
Мы сто раз в день печатаем: «Нас окружает счастье и изобилие», и сначала я думаю, что у других так оно и есть, что мы с Матерью бедствуем и мучаемся из-за «этого», но Гаспар говорит мне, что мы совсем не исключение, что он сам с женой и тремя детьми живет все беднее.
Впрочем, когда я ранним утром иду с работы и навстречу мне идут другие люди, которым пора на свою работу, я нигде не вижу счастья, а тем более изобилия. Когда я спрашиваю, почему мы печатаем столько лжи, Гаспар отвечает:
— Только не задавай вопросов. Делай свое дело и ни о чем не думай.
Однажды утром возле типографии меня ждет Сара. Я прохожу мимо и не узнаю ее. Я оборачиваюсь, только услышав свое имя:
— Клаусс!
Мы смотрим друг на друга. Я усталый, грязный, небритый. Сара красивая, свежая, нарядно одетая. Теперь ей восемнадцать лет. Она заговаривает первой:
— Ты не поцелуешь меня, Клаусс? Я говорю:
— Извини меня, я в грязной одежде. Она целует меня в щеку. Я спрашиваю:
— Как ты узнала, что я здесь работаю?
— Я спросила у твоей Мамы.
— У Матери? Ты была у нас дома?
— Да, вчера вечером. Как только приехала. Ты уже ушел на работу.
Я вытаскиваю носовой платок, вытираю пот с лица:
— Ты ей сказала, кто ты такая?
— Я сказала ей, что мы были знакомы в детстве. Она спросила: «В приюте?», я сказала: «Нет, в школе».
— А Антония? Она знает, что ты к нам ходила?
— Нет, не знает. Я сказала ей, что иду записываться в университет.
— В шесть часов утра?
Сара смеется:
— Она еще спит. И потом это правда, что я иду в университет. Немного попозже. Мы успеем где-нибудь выпить кофе.
Я говорю:
— Я хочу спать. Я устал. И мне нужно готовить завтрак для Матери.
Она говорит:
— Кажется, ты не рад меня видеть, Клаусс.
— Что ты говоришь, Сара! Как поживают твои Дедушка и Бабушка?
— Хорошо. Но они очень постарели. Мама хотела их тоже привезти сюда, но Дедушка не хочет уезжать из своего городка. Теперь мы могли бы видеться часто, если хочешь.
— На какой факультет ты записываешься?
— Я бы хотела изучать медицину. Теперь, когда я снова здесь, мы могли бы встречаться каждый день, Клаусс.
— Наверно, у тебя есть сестра или брат. Когда я в последний раз видел Антонию, она была беременна.
— Да, у меня две сестры и маленький брат. Но я хотела бы поговорить о нас, Клаусс.
Я спрашиваю:
— Кем работает твой отчим, если он может содержать столько людей?
— Он в руководстве партии. Но ты нарочно все время говоришь о другом?
— Да, нарочно. Говорить о нас с тобой не имеет никакого смысла. О нас говорить нечего.
Сара очень тихо говорит:
— Ты забыл, как мы любили друг друга? Я не забыла тебя, Клаусс.
— Я тоже тебя не забыл. Но нам незачем встречаться. Разве ты еще не поняла?
— Поняла. Я только что это поняла. Она машет проходящему такси и уезжает.
А я иду до остановки автобуса, жду десять минут, как каждое утро, сажусь в автобус, он переполнен и в нем плохо пахнет.
Когда я вхожу в дом, Мать, против своих привычек, уже встала. Она пьет на кухне кофе. Она улыбается мне:
— Твоя подружка Сара очень хорошенькая. Как ее зовут? Сара?… Как ее фамилия?
Я говорю:
— Не знаю, Мама. Она не моя подружка. Я ее не видел несколько лет. Она просто ищет бывших одноклассников.
Мать говорит:
— И все? Жаль. Тебе давно пора завести подружку. Но ты слишком неуклюж, чтобы нравиться девушкам. Особенно таким девушкам из приличной семьи. И потом, ты работаешь руками, у тебя грязная работа. С Лукасом было бы все по-другому. Да, эта Сара как раз та девушка, которая подошла бы Лукасу.
Я говорю:
— Конечно, Мама. Извини меня, у меня ужасно болит голова.
Я ложусь и перед тем как заснуть в уме разговариваю с Лукасом, как я делаю это уже долгие годы. Я говорю ему почти то же, что и всегда. Я говорю, что если он умер, то ему повезло, и что я хотел бы быть на его месте. Я говорю ему, что ему досталась лучшая доля, а самое тяжелое выпало мне. Я говорю ему, что жизнь совершенно бесполезная, ненужная вещь, это бесконечное страдание, выдумка He-Бога, злобность которого непостижима.
* * *
Сару я больше не вижу. Иногда мне кажется, что я узнаю ее на улице, но это всегда не она.
Однажды я прохожу мимо дома, где раньше жила Антония, но на почтовых ящиках нет ни одной знакомой фамилии, да я и не знаю новой фамилии Антонии.
Несколько лет спустя я получаю извещение о свадьбе. Сара выходит замуж за хирурга, адреса обеих семей в самой богатой, самой элегантной части города, которая называется Розовый Холм.
Подружек у меня будет много. Это девушки, с которыми я знакомлюсь в бистро вокруг типографии. Я привык заходить в разные бистро до и после работы. Мои девушки — работницы или официантки, я редко вижусь с ними несколько раз подряд и ни одну из них не привожу домой познакомиться с Матерью.
Обычно воскресный день я провожу в семье своего начальника Гаспара. Мы играем в карты и пьем пиво. У Гаспара трое детей. Старшая, Эстер, играет с нами, она почти моя ровесница, работает на текстильной фабрике, она ткачиха с тринадцати лет. Два мальчика, тоже наборщики, в воскресенье днем куда-нибудь ходят. На футбольные матчи, в кино, гуляют по городу. Анна, жена Гаспара, ткачиха, как и ее дочь, моет посуду, стирает, готовит ужин. У Эстер светлые волосы, голубые глаза и лицо немного похоже на лицо Сары. Но она не Сара, она не моя сестра, она не моя жизнь. Гаспар говорит мне:
— Моя дочка влюблена в тебя. Женись на ней. Я тебе ее отдаю. Ты единственный человек, который ее достоин.
Я говорю:
— Гаспар, мне нельзя жениться. Я должен ухаживать за Матерью и ждать Лукаса.
Гаспар говорит:
— Ждать Лукаса? Ты сошел с ума. Он добавляет:
— Если не хочешь жениться на Эстер, лучше тебе к нам больше не приходить.
Я больше не хожу к Гаспару. Теперь я провожу все свободное время дома, с Матерью, кроме тех часов, когда я бесцельно брожу по городу или по кладбищу.
В сорок пять лет я становлюсь руководителем другой типографии, от издательства. Я больше не работаю по ночам, я работаю с восьми утра до шести вечера с двухчасовым перерывом в полдень. В это время мое здоровье уже сильно подорвано. Легкие насыщены свинцом, в крови мало кислорода, она отравлена. Это сатурнизм, болезнь печатников и наборщиков. У меня резкие боли в животе и тошнота. Врач сказал мне пить много молока и как можно чаще бывать на свежем воздухе. Я не люблю молоко. Еще меня мучает бессонница и нервное и физическое переутомление. Проработав тридцать лет ночью, невозможно привыкнуть спать по ночам.
