в этом мире дельца. Здесь его соперниками и врагами были отнюдь не паписты, а английские конкуренты.
Последнее, о чем стоит напомнить, вчитываясь в строки «Краткого известия...». Жизнь купцов, связанных с торговлей через Архангельск, была сезонной: навигация открывалась в июне и закрывалась самое позднее в первой половине сентября. К такому ритму существования Масса привык, надо полагать, довольно быстро. Сопровождал ли он своего хозяина в поездках в Архангельск в первые два–три года пребывания в России, точно сказать нельзя, но позднее именно это обстоятельство заметно влияло на характер его описаний. Особенно выразительны эпизоды его пребывания в Вологде после сезона в Архангельске в 1608 г. Зарисовки местных событий дают очень важную информацию для понимания особенностей начального этапа антитушинского движения в Заволжье и на Севере.
Последующая, после 1613 г., карьера И. Массы была успешной, но не без резких поворотов. К 1614 г. он «мальчишку вырастил и сделал из него мужа»: так он охарактеризовал самого себя в письме к Штатам, отвергая обвинения в молодости со стороны одного из крупных купцов. Речь шла о придании Массе, тогда уже самостоятельному торговцу, официального статуса наблюдателя за торговыми интересами Нидерландов в Москве. Статус он получил, 1613–1615 гг. он провел в Москве, летом 1615 г. отбыл с российским посольством во Францию. С его помощью и при участии официальных лиц российские послы побывали и в Нидерландах, разрешив ряд конкретных задач. С новыми дипломатическими миссиями он побывал в Москве в 1616–1617 гг., в 1619 г., в 1624 г. и позднее. Ему удалось добиться частичного вывоза зерна из России в Голландию. Конфликт с правительством Нидерландов привел к его переходу на шведскую службу в 1625 г. Король Густав-Адольф возвел Массу в дворянское достоинство. Через три года он прибыл в Россию уже в составе шведского посольства. В последний раз он побывал в Москве в 1634 г., за год до смерти. В 1635 г. Франц Хальс, придворный живописец, пишет портрет преуспевшего, знатного и состоятельного человека с проницательными и живыми глазами. Это Исаак Масса, не без зависти писавший в далекой молодости о немцах, перешедших в лагерь И. И. Болотникова: их «поставили ротмистрами и капитанами, также правителями завоеванных городов, так что они из низкого звания высоко поднялись, из солдат стали наполовину королями...». Сам он шагнул много дальше.
<Описание битвы при Добрыничах>
(с. 87-89)
Димитрий, возвратившись из Путивля, почел за лучшее выступить в поле и дать сражение московитам, дабы видели его продвижение вперед, ибо [Московия] так велика, что не везде слышали об его завоеваниях. Сверх того, он довольно был уверен, что жители завоеванных им местностей будут некоторое время держать его сторону, ибо они были ожесточены против приверженцев Бориса (Borisianen), поэтому, собрав все войско, он двинулся и стал в трех милях от московского лагеря, у Добрынич, и здесь [воины Димитрия], уверенные в победе, пропивали свое добро и бражничали, и 20 января ночью снялись с лагеря всем войском, среди них был сам Димитрий, князь Василий Масальский и дьяк Богдан Сутупов, перебежавший [к Димитрию] от московитов, как о том было выше сказано, также все польские паны и дворяне (heeren en edlen), всегда находившиеся при нем, одним словом, все, кроме тех, которые были в гарнизоне (іn de besettinge).
Московиты были хорошо осведомлены лазутчиками о приближении [войска Димитрия], но полагали, что оно подойдет только на другой день, и потому, получив о нем известие, напугались и стали поспешно готовиться к обороне, не соблюдая никакого порядка, ибо они разделили все войско на три отряда (troc pen), не устроив ни правого, ни левого крыла, а также не составив [запасного] войска, на которое можно было бы рассчитывать во время битвы, но стояли, как коровы, объятые страхом. Немцы и ливонцы, бывшие в войске Бориса, сплотились, и капитаном над ними был Яков Маржерет, француз, и они первыми напали на неприятеля и завязали схватку.
Меж тем Димитрий приближался, однако всего войска еще не было видно, ибо оно было укрыто за многочисленными холмами и стояло там, чтобы не знали, сколько у него воинов, и он разделил их на несколько отрядов, но сперва открыл только три отряда, каждый в две тысячи ратников; им велел выступить из-за высокого холма, так, чтобы обойти войско Бориса; и это были всадники, весело трубившие в трубы и игравшие на дудках и свирелях (scalmeyen en pypen), и польские капитаны храбро объезжали ряды, ободряя войско, и горячили лошадей (latende hare peerden lustich braveren), кричали и горланили (roepende en screeuwende) так, словно уже одержали победу. Московиты стояли неподвижно, но когда три помянутых отряда вышли из лощины, то немцы, состоявшие в московском войске, ударили на них и почти все выстрелили в них; за немцами последовало триста или четыреста московитов, вступивших в схватку, меж тем из-за гор и холмов показалось шестьдесят или семьдесят мелких отрядов (vendelen), которые без всякого промедления с великим шумом, трубами, литаврами и криками напали на московитов (ор de moscovise bataillie) и обратили в бегство все московское войско, ибо московиты не подозревали, что кроме тех трех отрядов, что они видели, есть еще войско, и когда они вдруг приметили все эти отряды, то ими овладел страх, и когда поляки сразу ворвались в середину [московского войска], то один немец, служивший под начальством капитана Маржерета, Арендт Классен — он жив и поныне — закричал, что надобно ударить на поляков, ибо они, возомнив, что одержали победу, совсем расстроили свои ряды, и их еще можно разбить, он закричал о том Ивану Ивановичу Годунову, предводительствовавшему авангардом, но [Годунов] не услышал; он сидел на лошади, оцепенев от страха, и ничего не видел и не мог двинуться ни взад, ни вперед, так что его можно было одним пальцем столкнуть с лошади.
Итак, поляки пробились к деревне Добрыничи, и московские стрельцы числом 6000 сложили шанцы (scantse) из саней, набитых сеном, и залегли за ними, и как только поляки вознамерились пробиться вперед, стрельцы из-за шанцев выстрелили из полевых пушек (veltstucxkens), которых было до трехсот, и затем открыли пальбу из мушкетов, и это нагнало на поляков такой страх, что они в полном беспорядке обратились в бегство, и московиты, тотчас собравшись с силами, пустились их преследовать и гнали поляков добрых две мили, убивая всех, кого настигали, так что всю дорогу поместили трупами.
Димитрий с несколькими отрядами оставался в лощине, намереваясь довершить с ними победу, но, увидев бегущих назад поляков, едва сам мог спастись,
