Патриарх советского магнитиздата, известный коллекционер и первооткрыватель таланта Аркадия Северного Рудольф Фукс в статье о Лобановском, опубликованной им в 1981 году в нью-йоркской «Новой газете», пишет:
Профессионализм — вещь серьезная. Только будучи истинным профессионалом, можно рассчитывать на успех в любой области, — будь то искусство, наука или техника. Но в каждом правиле бывают исключения. В СССР такими исключениями являются профессиональные спортсмены, которые, как известно, считаются «любителями», и барды, среди которых есть представители всех без исключения профессий: Высоцкий — актер, Галич был драматургом, Окуджава — поэт, Визбор — журналист, Кукин — тренер, Клячкин — инженер-строитель, Дольский — экономист, Алмазов — писатель.
И только один из представителей этого славного жанра открыто и безоговорочно говорит про себя: «Я — профессиональный бард». Это — Александр Лобановский. Утверждая это, он имеет в виду, что больше ничем, кроме сочинительства и исполнения песен, он не занимается.
…Впервые с именем Александра Лобановского я столкнулся, как это ни странно, на страницах советских газет. В фельетоне, названия которого я, к сожалению, уже не помню, напечатанном в ленинградской молодежной газете «Смена» приблизительно в 1965 году, рассказывалось о неком барде, ведущем весьма праздный, по мнению авторов, образ жизни. «Со смаком» описывался его день, переговоры с антрепренерами и представителями молодежных и профсоюзных организаций, желающих пригласить барда для выступления, препирательства из-за гонорара, сам концерт, где бард исполнял «неизменно пошлые» и «просто неприличные песни», и т. д. В конце авторы недоумевали, как могут устроители таких концертов быть столь неразборчивыми и приглашать для совместных выступлений «талантливую» Аду Якушеву и «бездарного Александра Лобановского».
Подобные фельетоны в Советском Союзе только создают рекламу тому, кого призваны высмеять или опорочить. Я тоже заинтересовался им и его творчеством, но встретился и услышал его не сразу, а только через несколько лет, так как после окончания института должен был уехать на периферию.
Однажды, уже после возвращения в Ленинград, меня пригласили к одному весьма активному коллекционеру магнитиздатовских песен, пообещав, что услышу Лобановского. Послушать его собралось много народа. Некоторые явились даже с женами, о чем, как мне кажется, впоследствии пожалели. Лобановский уже сидел с гитарой в руках у столика, уставленного несколькими микрофонами. У ног его стоял объемистый портфель, наполненный тетрадями с текстами песен, и он занимался составлением программы предстоящей записи. Хозяин подвел меня к нему и представил.
Выглядел единственный профессиональный бард России, о чем он сам не преминул заявить в самом начале записи, весьма импозантно. Его крупная фигура была облачена в толстый вязаный свитер, волосы «поэтически» взлохмачены, на крупном ничего не выражавшем лице — фатовские усики, глаза прикрыты темными, несмотря на пасмурный день, очками. Его медовый тенорок представлял большой контраст с крупной фигурой.
Обсуждение записи предстоящего концерта заканчивалось уже в моем присутствии. Лица, финансирующие запись, настаивали на том, чтобы было побольше, как они говорили, «похабных» песен, считая, что они особенно удавались автору. Лобановский вяло отнекивался, кося глазами в сторону женщин; но потом все же уступил, согласившись после каждых трех неприличных песен петь две-три приличные, и запись началась.
Сначала довольно приятным тенорком он объявил, уже для записи, что лента предназначается для таких-то и таких-то коллекционеров, для которых такого-то числа ленинградский бард Александр Лобановский и поет свои песни. Но перед этим он почему-то пропел несколько строчек какой-то песенки про Магадан, объявив его своим родным городом и местом, где началась его творческая карьера.
Весь концерт, длившийся более четырех часов, представлял весьма забавный музыкальный винегрет из очень неплохих и мелодичных лирических песен, песен, мягко говоря, эротических и песен просто не совсем приличных, но прямой похабщины я так и не услышал. Все было довольно ловко сбалансировано на той невидимой еле ощутимой грани.
Искусством сочинения эротических песен Александр Лобановский овладел в совершенстве. Он смело брался за разрешение всех существующих сексуальных проблем и проявлял при этом богатое чувство юмора, часто входя в раж настолько, что пел, как говорят музыканты, «мимо нот».
Такие песни, как «Фригидная женщина», «Сексуально-загадочный случай», «Сексуальный штопор», «Половое бессилие», «Когда-то нужно начинать», «Неверная жена», могли бы быть взяты на вооружение любым врачом-сексологом. Были и просто частушки — «Утренний экспромт» или «Ночные страдания». Были песни, где Лобановский поднимался несколько выше желания затронуть «запретную» тему и таким образом развлечь слушателей. Песни «Почему так пьют и курят женщины?», «Кредо современной проститутки» и некоторые другие, несомненно, несли следы попыток разрешить какие-то нравственные проблемы. Мне кажется, из всей серии эротических песен того периода наиболее заслуживали внимания две песни, написанные с большим мастерством. Первая, «Русская шинель», — явно экспериментальная, поскольку в ней была предпринята попытка создания гражданственной песни в эротической теме. Начиналась песня словами:
«Мимо русского селаРусская пехота,Отступая к Волге, шла,Численностью рота…»
И далее в ней рассказывалось о переживаниях молоденького солдата, никогда не испытавшего близости с женщиной, но знающего о том, что ему предстоит умереть в этом последнем бою, защищая эту самую деревню. Хозяйка хаты, на крыше которой был установлен пулемет паренька, не зная, жив ли ее муж, ушедший на фронт, поняла его, пожалела… Словом, получилась великолепная песня, написанная с неожиданным для Лобановского чувством такта и меры. Вторая песня, «Из дневника замполита», рассказывала о мучениях советских моряков, по полгода лишенных близости с женщиной и обязанных «блюсти» свою «коммунистическую мораль»…
Были другие интересные песни протеста, не эротические, такие как «Даешь Чаплина», «Сенокос», «Не хочу избираться в местком».
В общем, концерт удался, и я с удовольствием переписал его для своей фонотеки, выбросив только те вещи, где Лобановский уж совсем терял чувство меры.
После я долго не встречал Александра Лобановского, но постоянно слышал его новые записи, радовался его творческим успехам и огорчался неудачам. Самой крупной из всех была та, что он все-таки угодил за решетку.
Случилось это в начале 70-х годов. КГБ долго и терпеливо следил за его «гастрольной» концертной деятельностью, и когда он слишком участил свои поездки в Воркуту, к бывшим зекам, не преминул пришить ему дело о наркотиках и «устроил» его на «бесплатную государственную службу» на срок около шести лет, который он и отсидел в северном Княж-Погосте.
С одной стороны, было его чисто по-человечески жаль, с другой, было интересно, каковы творческие результаты этого его шестилетнего заключения.
Александр не обманул ожиданий. Вернувшись, он привез целый ворох всяческих песен протеста, просто лирических, зековских, уже рожденных настоящим талантом.
Из лагерных и тюремных очень выделялись «Куплеты бравого кувалдера», «Побег из лагеря», «В Княж-Погосте». Из сексуально-эротических обращали на себя внимание «Ночь, проведенная с Бабой-Ягой», «Кто кого изнасиловал», «Ласковый стриптиз». Последняя поражала настолько светлым, просто солнечным освещением мечты о любимой женщине, просто невозможно было поверить, что эта песня написана в глухо закупоренной камере.
Александр Лобановский был женат пять раз. Всех своих бывших жен он «увековечил» в песнях, создав из них целую песенную серию. Если расположить их в хронологическом порядке, то получится «Кредо современной проститутки», «Неверная жена», «Оказалась любимая сволочью», «Проститутка Буреломова». О последней своей жене он еще не написал, но, наверное, напишет.
Статью об Александре Лобановском — единственном профессиональном барде России — хотелось бы закончить строками из его песни «Разговор с режиссером»:
Я режиссеру руку жалИ говорил ему в глаза:«Мол, все, что ты мне нажужжал,Я мог бы сам тебе сказать»,Я столько в жизни ставил пьес,И стольких злыдней я играл,Что даже сам товарищ «С»Меня к себе на службу звал…
Это он так сам рассказал о своем творчестве, даже беглый анализ которого говорит о том, что, пожалуй, «товарищ „С“» его к себе на службу не дождется.
