Он получил их в подарок. Фрау Вегенер написала ему во Фленсбург и попросила заехать к ним в Берлин перед отправкой на фронт — ее муж был бы очень рад его приезду. Тайхман заехал в Берлин, а потом отправился к месту службы на специальном поезде командования подводным флотом, который шел в Кёльн. Его остановка в Берлине была недолгой. Он прибыл туда в полдень и сразу же отправился в Далем. В саду молодой человек ровнял лопатой гравий садовой дорожки. На нем был зеленый фартук садовника. Симпатичный парень, подумал Тайхман и удивился, как это ему удалось отвертеться от армии. Молодой человек оказался очень приветливым и открыл ему ворота. Горничная проводила Тайхмана на второй этаж, где ему пришлось подождать несколько минут в маленькой розовой гостиной.
Вошла фрау Вегенер. На ней было простое платье, и она принесла с собой одеяло, которое, садясь, положила поверх колен. Она протянула ему руку и пригласила присесть, сказав, что рада его приходу, потом она объяснила, что муж прилег отдохнуть и появится минут через пятнадцать. Тайхман спросил, как у него дела, и она ответила:
— Хорошо. — Не успел он осознать, как долго могут тянуться пятнадцать минут, если их необходимо заполнить светской беседой, как фрау Вегенер сказала: — Оставим эти игры. Я знаю, что тревожу старые раны, которые нанесла когда-то и которые уже, наверное, затянулись. Или, может… в общем, забудем. Ты — ты ведь любишь меня, правда?
Тайхман услышал, как в соседней комнате начали бить часы. Они пробили трижды звонким серебряным звуком, какой бывает в музыкальных шкатулках. Он взглянул на стену за спиной фрау Вегенер. Она была оклеена розовыми обоями с линейным рисунком. На стене висела написанная маслом картина с изображением девочки лет четырнадцати, фрау Вегенер в детстве. Он заглянул в глаза девочки и ответил:
— Да.
— И ты знаешь, что тебе нельзя меня любить?
— Да.
— Я не могу запретить тебе. Но тебе не следовало влюбляться.
— Да.
— Я знаю, как ужасно для тебя сидеть здесь и отвечать «да», но это скоро закончится. Обещай же не делать ничего, что мне пришлось бы запрещать.
Тайхман промолчал в ответ.
— Как женщине мне льстит, что ты не торопишься с ответом. Но молчание затянулось. Скажи «да» еще раз, пожалуйста.
— Да.
Хотя он был совершенно серьезен, все это напомнило ему дешевую пьесу, в которой ему навязали роль, которую он не желал играть. Он вновь почувствовал, что она взяла верх.
— Спасибо. А я обещаю никогда больше не причинять тебе зла и не мучить тебя. Я знаю, я причиняла тебе боль, но не скажу, зачем это делала, — не могу этого сказать. Ты просто поверь, что я не хотела этого. Это было совсем не то, что ты мог подумать, что ты мог…
Он опрокинул пепельницу. Пуговица его манжеты зацепилась за бахрому скатерти, и пепельница, стоявшая на столике, разделявшем их, грохнулась на пол. Но прежде чем он успел наклониться, фрау Вегенер подняла ее и поставила на стол. Она сделала это, не задумываясь. Лицо ее покраснело, а самоуверенность испарилась. Она, как школьница, сложила руки на одеяле перед собой и принялась рассматривать их. Казалось, она не знала, что говорить дальше, словно у нее не было мужества сказать ему, что собирается стать матерью. На ее лице отразилась беспомощность; ее улыбка выглядела смущенной и неестественной… Но потом она взяла себя в руки и, посмотрев на него, добавила:
— Иначе я не смогла бы рассказать все это. А ты спас моего мужа и…
— Я спас твоего…
— Я знаю, ты просто спасал одного из своих товарищей, но случилось так, что им оказался мой муж. Я знаю, ты сделал бы то же самое для любого другого — не будем об этом спорить. Но я знаю также, что ты осознавал все время — на плоту и в лодке, — что это был мой муж. — Когда она произносила эти слова, в ее голосе слышалась едва уловимая нотка триумфа. Тайхман покраснел от досады. Она снова посмотрела на свои руки и сказала очень спокойно, словно бы вскользь: — Я никогда этого не забуду. Мой муж собирается отдать тебе свои часы, которые ты прислал нам из госпиталя. Пожалуйста, прими их. А сейчас расскажи мне немного о своих друзьях…
В 200 морских милях от Тринидада они обнаружили сухогруз. Он шел быстрее субмарины, и преследовать его не имело никакого смысла, если, конечно, по какой-нибудь причине он не изменит курса на 70 градусов. Тогда у субмарины появится шанс.
Подлодка ушла на глубину. Командир приказал всем занять боевые посты и подготовить торпедные аппараты к подводной стрельбе.
— Подготовить аппараты 1, 3 и 4-й к стрельбе веером.
Затем он сообщил данные цели: скорость один шесть, пеленг восемь-ноль, удаление одна тысяча. Энгель ввел их в приборы управления огнем. Шум винтов корабля теперь был слышен всем.
— Аппараты к бою готовы, — доложил старпом.
Передние крышки аппаратов были открыты, и командир в последний раз уточнил положение цели.
— Аппараты к бою, товсь! — И через секунду: — Огонь! Подготовить аппарат два.
Из носового торпедного отсека торпедист доложил:
— Залп произведен электрическим пуском; аппарат 2-й к бою готов.
Секундомеры были пущены: один — командиром в рубке, другой — старшим квартирмейстером в центральном посту. Полная тишина. Матросы застыли без движения и слушали. Это выглядело так, как будто остановили демонстрацию фильма.
Когда прошло две минуты, моряки, словно загипнотизированные, уставились на стрелку секундомера. Она дергалась, словно ножка паука, и равномерно перемещалась по черным рискам циферблата. Подводникам же казалось, что она движется с огромной скоростью. Расчет торпедного аппарата вытирал пот со своих лиц, торпедист хмурился и бросал взгляд на торпедные аппараты, как будто хотел убедиться, что торпеды вышли.
— Мы обязательно попадем, — прошептал один из моряков. — Старик никогда не мажет. Особенно при стрельбе веером. — Хронометр в его руке задрожал. — Все равно, ошибка в определении скорости цели хотя бы на один узел…
— Заткнись!
Когда прошло две с половиной минуты, матросы, сидевшие в дальнем конце поста, встали и сгрудились вокруг секундомера в ожидании взрыва. Затем одновременно, одинаковым, спокойным и невыразительным тоном торпедист в носовом отсеке и старший квартирмейстер в центральном посту объявили:
— Время вышло.
Три минуты прошли. Люди не осмеливались смотреть друг на друга.
В боевой рубке вспыхнула жаркая перепалка между командиром и старпомом. Оказалось, что Энгель забыл включить аппарат торпедной стрельбы после последней поправки капитана, и новые данные не поступили в механизм управления торпед.
— Всплываем. Подготовиться к бою на поверхности, — скомандовал капитан.
В центральном посту были проверены клапаны продувки цистерн. В проходе между командирской каютой и радиорубкой подняли плиты палубного настила. Открыли снарядный погреб и извлекли несколько снарядов для палубного орудия.
— Лодка готова к всплытию, — доложил инженер-механик.
— Полное всплытие, — приказал командир и поднялся в боевую рубку.
— Продуть цистерны, — скомандовал Винклер.
Матросы открыли главный клапан. Сжатый воздух устремился в балластные цистерны, и лодка пошла вверх.
— Люк рубки чист, — сообщил капитану инженер-механик.
— Люк рубки открыт, — доложил старпом вниз, в центральный пост.
— Уравнять давление, — распорядился инженер-механик.
Орудийный расчет выбрался на палубу. Когда Тайхман поднялся на мостик, он услышал доклад Энгеля:
— Орудие к бою готово.
Но еще до того, как командир дал приказ открыть огонь, сухогруз выстрелил в их сторону.
— Они, наверное, наложили полные штаны, — сказал старший квартирмейстер.
— Они, наверное, увидели наши торпеды, — парировал старпом.
У сухогруза было два орудия. Оба большего калибра, чем орудия подлодки. Их снаряды вздымали высокие столбы воды.
Первые выстрелы противника оказались с перелетом. Первый выстрел подлодки — с небольшим недолетом.
— Выше четыре. Огонь! — крикнул Энгель наводчику.
Второй выстрел — перелет.
— Ниже один. Огонь! — скомандовал Энгель.
Его спокойствие внушало уважение. Он только что получил разнос от командира за то, что забыл нажать переключатель, а теперь вел огонь спокойно, словно на учениях. Его четвертый выстрел поразил кормовую часть палубы всего лишь в нескольких метрах от надстройки.
— Три снаряда, беглый огонь, — скомандовал он, и через мгновение рухнула труба корабля. Сухогруз все еще отстреливался, но прицельность его была низкой. Снаряды ложились не ближе ста метров от субмарины.
Для экипажа субмарины это было развлечением. По ним, такая дуэль пусть бы длилась несколько часов. Она казалась им битвой в проливе Скагеррак. Перископы были невысоко подняты, и свободные от вахты моряки сгрудились вокруг них в боевой рубке и в центральном посту, а те, кто стоял на вахте или подносил боеприпасы, подменялись на время, чтобы тоже иметь возможность посмотреть на баталию. Среди зрителей были и такие, что побывали в пяти-шести походах, но ни разу не встречались с противником лицом к лицу. А теперь они видели его. И были очень довольны. При каждом выстреле они взвывали, как индейцы. Это было для них как футбольный матч: они болельщики и их команда ведет в счете. При каждом попадании они выражали буйную радость, как будто их команда забила гол.
