Гейцмана провалилась. К нему присоединились лишь девять бывших и действовавших анархистов[818]. 14 июня 1923 года эта группа подписала «Заявление анархистов-коммунистов», выразив полную поддержку политическому курсу, проводимому РКП(б)[819]. Заявление было направлено в Общество старых большевиков и лично Генеральному секретарю ЦК РКП(б) И. В. Сталину. Но реакции на это заявление не последовало. Тогда 12 июля 1923 года бывшие анархисты повторно отправили заявление Сталину, прося его о встрече с целью обсудить вступление их группы в ряды правящей партии[820].
24 августа Л. Д. Троцкий[821] лично ходатайствовал перед Сталиным о публикации заявления группы Гейцмана в «Правде», а затем — на иностранных языках. Этот документ должен был сыграть важную роль как пример идейной эволюции от анархизма к большевизму[822]. 25 августа Политбюро ЦК РКП(б) приняло постановление: «Декларацию группы анархо-коммунистов и анархо-синдикалистов опубликовать»[823]. По поручению Сталина этот документ в тот же день был отправлен в Агитационнопропагандистский отдел ЦК «для опубликования в печати». В сопроводительном письме особо подчеркивалось: «Желательно, чтобы декларация была напечатана со всеми подписями членов группы и характеристикой прошлого всех подписавшихся»[824]. 9 сентября 1923 года этот текст был опубликован в № 201 «Правды» и в № 203 «Известий»[825].
Закономерным итогом деятельности Гейцмана по разложению анархистского движения должно было стать вступление его группы в партию большевиков. Но вот с этим-то и произошла заминка. Начальник секретного отдела ГПУ Т. Д. Дерибас[826] выразил сомнения в искренности намерений лиц, подписавших заявление. Лишь 10 декабря 1923 года Оргбюро ЦК РКП(б) приняло решение о приеме лиц, подписавших его, кандидатами в члены РКП(б). Кандидатский стаж они должны были пройти на общих основаниях[827].
Лишь в декабре 1924 года Гейцман был принят в партию с зачетом полугодового стажа[828]. Его прием в кандидаты был осуществлен на уровне ЦК, а в члены партии — решением Московского комитета РКП(б)[829].
Дипломатическая карьера Гейцмана продолжалась. В июне 1922 — декабре 1924 года он работает в Отделе Дальнего Востока НКИД в должности референта по Китаю[830]. Несмотря на карьерный рост, он был недоволен своим положением и утверждал, что его способности не находят должного применения. Так, в автобиографии, написанной для ВОПКиС, он утверждал: «В ноябре месяце [19]20 г. приехал в Москву. <…> Последние два года почти бездействую. Нахожусь в известном тупике»[831]. Эту же мысль Гейцман повторяет в биографии, написанной 5 апреля 1924 года для рассмотрения вопроса о его вступлении в РКП(б): «За последние 3 года мои силы и способности не были использованы для революции ни по линии партии ни по линии государственной службы. А это тяжело»[832]. Должности, которые ему доверили в Москве, были намного ниже тех, которые довелось занимать в Сибири и на Дальнем Востоке.
В то же время Гейцману принадлежит роль одного из основателей ВОПКиС — одной из наиболее ярких общественных организации в Советской России и СССР 1920-1930-х годов, объединявшей политических узников дореволюционной России. Зимой — весной 1921 года он был среди инициаторов и первых членов этой организации[833]. В марте 1924 года Первый Всесоюзный съезд Общества политкаторжан избрал Гейцмана членом Центрального совета общества, Бюджетной и Агитационной комиссий. Входя в состав коммунистической фракции ВОПКиС, он поддерживал курс на постепенное установление над ним партийного контроля[834]. В 1930 году Гейцман был избран старостой Владивостокского отделения Общества[835]. Как и многие члены ВОПКиС, он пишет работы мемуарного и исторического характера. Так, по случаю смерти В. И. Ленина Гейцман издал воспоминания «Оптимист революции. (Из записок бывшего анархиста)»[836]. Затем вышла его статья об анархистах в Сибири, написанная специально для «Сибирской Советской энциклопедии»[837]. Для Дальневосточного истпарта были написаны воспоминания «К событиям 4–6 апреля 1920 года на Дальнем Востоке». Но они так и не были изданы[838].
Вскоре он был вновь направлен на дипломатическую работу за рубеж. В конце декабря 1925 — октябре 1927 года Гейцман занимал пост советского консула в городе Маньчжурии (Китай). Но в ноябре 1927 года он был переведен во Владивосток на должность агента (представителя) НКИД[839]. В это время Илья Моисеевич также занимал почетные должности в различных организациях. В 1928 году его избирают председателем Общества востоковедения, в 1929 году — председателем Института иностранных языков во Владивостоке, в 1930 году — председателем комиссии по увековечению памяти погибших революционеров 1905 года во Владивостоке и членом Тихоокеанского комитета Академии наук СССР[840].
В июле 1931 года Гейцман окончательно оставил работу в НКИД и перешел на должность заместителя председателя Всероссийского кооперативного объединения «Художник». В феврале 1932 года он поступает на работу во Всесоюзное общество культурных связей с заграницей (ВОКС) и до ноября работает заведующим Отделом приема иностранцев[841]. Вскоре Гейцман был вынужден по болезни оставить эту должность. После выздоровления, с 4 февраля 1933 года до 9 мая 1935 года, он занимал пост директора Центрального военно-исторического архива[842]. В 1935–1936 годах Гейцман несколько месяцев тяжело болел склерозом легких. Вероятно, по этой причине ему пришлось оставить столь ответственный пост и перейти на персональную пенсию. Затем, с апреля по июль 1936 года, он работал заведующим отделом переводчиков в «Интуристе»[843]. В то же время в июле 1935 года он получил от Сталинского райкома РКП(б) «строгий выговор за притупление классовой бдительности и смазывание контрреволюционной вылазки»[844]. Речь шла о попытке защитить руководителей Центрального архива кинофотодокументов А. Г. Даугеля-Дауге[845] и В. Д. Зубкова, допустивших показ фильма о Дзержинском, в котором остались невырезанными объявленные «врагами народа» Каменев и Зиновьев[846]. После шести месяцев работы он был вынужден по состоянию здоровья уволиться и из «Интуриста», окончательно став персональным пенсионером[847].
В эпоху Большого террора судьба Гейцмана складывается трагически, как и многих старых революционеров, бывших политкаторжан, бывших анархистов. 8 февраля 1938 года он был арестован по обвинению в участии в «контрреволюционной] латышской террористической организации» и шпионской деятельности[848]. Это легко объяснимо — ведь среди друзей и товарищей Гейцмана по архивной работе было немало латышей: заведующий Военным отделом Центрального архивного управления Ян Янович Буберг[849], заместитель директора Центрального военного архива Герман Кришьянович Вальдбах[850], парторг военного архива Мильда Лонцмон[851], директор Государственного архива кинофотодокументов Александр Даугель-Дауге, начальник Центрального архивного управления Я. А. Берзин[852] и другие. Но наиболее
