— Вот что не так в пьесе. Героиня не вызывает сочувствия. Я все время сражаюсь с публикой. Я им не нравлюсь.
Фанни изо всех сил постаралась встать.
— А как же иначе? — Она снова плюхнулась на стул. — Ой не могу, свалюсь! — И она потянулась за бокалом.
Мисс Уиттекер, кинув на нее один-единственный взгляд, перестала замечать ее, насколько возможно не замечать Величайшую Жонглершу в Мире.
— Нет сочувствия. Вот и вся разгадка. В спектакль надо что-то добавить, чтобы показать, что, по сути, я хорошая, а не легкомысленный светский мотылек.
— Может, раздать публике брошюрки с пояснением? — предложила Фанни.
— Если бы в начале пьесы у меня была сцена, которая подала бы меня в более привлекательном свете… Скажем, эпизод с ребенком…
— К этому мы еще вернемся, — решил Леман. — Запишите, — бросил он Динти. — Ребенок для мисс Уиттекер.
— Не в самом же начале пьесы! — засомневался Простак.
— Тогда она еще не замужем.
— Ладно, лад-но-о. — Снова раздался стук. — Откройте дверь.
— Я?
— Да-а!
— Хорошо, — послушался Простак.
Снова пришел официант, нагруженный на этот раз подносами с курицей по-королевски.
— Курочка! — весело провозгласил он. — Я говорил вам, что еще вернусь.
— Поставьте на стол.
— Слушаю, сэр. Подходите, попробуйте! — пригласил официант в той же манере добродушного малого, который хочет всех осчастливить.
Леман враждебно покосился на кур. Они ничего для него не значили. Он жил ради искусства.
— Дальше, дальше! — закричал он. — А то мы тут на всю ночь застрянем. Следующий эпизод — сцена в саду.
Лицо Простака осветилось. Наступил его звездный час.
— Я хотел сказать кое-что про эту сцену.
— Вы ничего не говорили!
— Я просто ждал, пока вы дойдете до нее. Видите ли, дорогой мой компаньон…
— Может, разрешите и мне поговорить минуточку? И не называйте меня компаньоном.
— Что ж, не буду, мой друг.
Вполне вероятно, что мистер Леман как-то прокомментировал бы и такую форму обращения, но в эту минуту раздался новый стук в дверь, и Простак, вновь направленный открыть ее, очутился лицом к лицу с маленькой девушкой в аккуратном черном платьице, на которую и воззрился.
— А-а, вот и Китти, Джо! — объявил МакКлюр и пояснил: — Телефонистка. Это — мисс Хэмфри. Ну а теперь, вот в чем дело, Китти. Мы хотим, чтобы вы сказали нам, что вы думаете о сегодняшнем спектакле. Прямо с ходу. Вы ведь смотрите все приезжающие к вам шоу. Вот мы и хотим узнать ваше правдивое мнение.
Сидевшая на кровати Пэгги задумчиво рассматривала новую гостью.
— Что ж, я скажу вам, мистер МакКлюр, — начала Китти. — Понимаете, Сиракузы — забавный городок.
— О, вот как? — вмешалась Фанни.
— Ну, то есть, ему трудно угодить, — продолжал оракул, высказывая мнение зрителей любого городка. — Понимаете, мы ведь видим все новые постановки. Все шоу привозят сюда. Если шоу пройдет здесь, оно пройдет где угодно. И люди у нас такие забавные. Если им нравится шоу, они идут на него, а если нет — и ходить не станут.
— Вот так новость! — саркастически вставил мистер Леман.
— Слушайте! — вмешался официант. — Я могу сказать вам, что не так с вашим шоу. Сам я его не видел, но горничная с четвертого видела, и она…
— Минуточку, — перебил его Джек. — Мы хотим, чтобы эта молодая леди…
— О, прошу прошения, — извинился официант. — Мисс, ваше слово.
Пэгги поднялась с кровати. Держалась она спокойно, но угрожающе.
— Это ты принимала звонок в Нью-Йорк из 413-го? — холодным ровным тоном осведомилась она.
— Ну-ну, крошка! — взмолился Берни.
— Так это ты?
— Да, я.
— Вела ты себя нахально.
— Мне так не показалось.
— А вот мне показалось. Тебе ведь положено быть любезной? А? Положено?
— Я всегда любезна, когда говорю с леди. Повисла пауза.
— Я скажу, на что ты нарываешься, — осенило мисс Марлоу. — На то, чтобы тебе влепили по твоей безобразной мордахе.
Слова эти были брошены небрежно и легко. Пэгги, побывавшая в пятидесяти скандалах, даже ничуть не разволновалась. Однако ее заявление чуть не сорвало диспут. Фанни издала подбадривающий клич «Давай!», Леман безмолвно ахнул. Берни взмолился: «Ну-ну, крошка!», Бенхэм пощелкал языком и пробормотал: «Ну что же это?», явно считая, что под покровительством Дэвида Беласко ничего подобного не случилось бы. Джек предпринял умный тактический ход — в обычной своей спокойной манере выпроводил Китти из комнаты и закрыл дверь. Наступила минута блаженного покоя.
Леман тяжело отдувался.
— Заприте эту дверь, наконец! — распорядился он.
— Я?
— Да-а!
— Хорошо.
— Вам придется отпереть ее снова, — сказал официант, — чтобы выпустить меня. Так вот, я собирался передать, что сказала та горничная с четвертого этажа. Она сказала мне: «Руперт, чего хочет зритель? Развлечений».
Мистер Леман завыл как бэнши.[19]
— Выметайтесь!
— О'кей, сэр. Хозяин тут вы. Доброй ночи, господа.
— Доброй ночи! — прошипел мистер Леман.
Простак пребывал в полном недоумении. Это была первая конференция, в которой он участвовал, и она оказалась ни чуточки не похожей на ту, что рисовалась его воображению. Он-то представлял себе сердечных добродушных людей — то, что Леман в минуту вдохновения назвал счастливой семьей, обменивающихся за шампанским благожелательными, приятными замечаниями. Что-то в духе салонов XVIII века, про которые он читал в школе. А тут — прямо клетка на редкость раздражительных диких кошек. Это ставило его в тупик, сбивало с толку. Никто не открыл ему, что сегодняшняя конференция по обычным театральным меркам — просто верх учтивости и вежливости.
Мистер Леман снова призвал собрание к порядку.
— Про-дол-жа-ем! — в обычной своей властной манере произнес он. — Мы должны решить что-то насчет спектакля, а никуда еше не продвинулись.
— Давайте станем постоянным комитетом и будем проводить собрания каждую неделю, — высказалась Фанни.
— Заткнись!
— А я еще и рта не открывала.
— Только и знаешь — ля, ля, ля… Итак, мы дошли до пролога.
— Пролог годится, — глубокомысленно заметил Простак. Леман снова одарил его раскаленным добела взглядом.
Когда премьера не имеет большого успеха, председательствующий выбирает, по театральному обычаю, какого-то индивидуума, на которого и выплескивает всю ярость. Как правило, им автоматически становится автор, но за отсутствием такового выбор пал на Простака. Фактически и не повинный в сочинении пьесы, Простак стоял ближе всех к отсутствующему драматургу.
Пронзив его взглядом, Леман продолжил:
— Итак, следующий эпизод — сцена в саду.
Про нее, как мы знаем, у Простака было что сказать. Он ожил, точно цветок под весенним дождичком.
— Ах да, наша сцена в саду, — бойко вступил он. — Я скажу вам, в чем там дело. Деревья посажены неправильно.
Леман поднялся со своего места, и Джек, всегда готовый вылить масла на бушующие воды, попросил его не страдать так сильно.
— Неправильно посажены, вот как?
— Да, мой друг. То есть, дорогуша. В настоящем саду..
Мертвенное спокойствие пало на Лемана. Такое спокойствие воцаряется в вулкане перед извержением, от которого потом тысячи людей спасаются бегством.
— А теперь послушайте! Меня от вас тошнит! Вы мне надоели до посинения. Влезаете в разговор с какими-то дурацкими идеями. Больше не могу-у-у!
— Это не дурацкая идея. Я по делу говорю.
— А я не желаю слушать, ясно? Кто тут главный, в конце концов?
— Я тоже в какой-то мере…
— Да-а? Главный продюсер я, понятно? И говорить буду я. Двадцать пять процентов, вот и все, что у вас есть.
— Да, я знаю, но вы сами велели мне делать заметки…
— Вы что же, намерены продолжать?
— Господи Боже, если я вижу, что не так, я тоже могу вставить словечко. Так вот, сад посажен неправильно. Много лет назад, когда я был совсем маленький, — продолжал Простак, ударяясь в воспоминания, — я проводил летние каникулы у своей старой тети, а конкретно, у тети Изабел в Нижнем Сматтеринге, в Вустершире. У нее был сад. Так вот, хоть верьте, хоть нет…
Извержение началось
— Да чтоб я пропал! — заорал Леман, вцепляясь в свою шляпу, единственно надежную вещь в вертящейся вселенной. — Это уж чересчур! Вы чуть было не загубили спектакль, слоняясь за кулисами и досаждая актрисам, а теперь еще являетесь сюда и болтаете без передыху про какие-то деревья и свою тетку Агату!
— Изабел.
— Что вы, черт вас дери, смыслите в нашем деле? Я руковожу этим шоу, ясно? И не желаю, чтоб в него совали нос, понятно? Терпел, сколько мог, а больше не могу-у-! Даже у самых больших кретинов и то вдвое больше разума. Поберегите голосовые связки. Доехало?
