— Эти обвинения — просто дерьмо собачье, — заявил Холл. — Я не убивал никакой женщины.
— Знаете, лучше, если вы не будете играть в молчанку, — сообщила она ему. Потом, понизив голос, продолжила: — Если они подумают, что вы со мной сотрудничаете, мы можем держать вас здесь, наверху. Иначе вас сопроводят вниз, в камеру. И как только вам предъявят обвинение, вы можете провести здесь, в окружной тюрьме недели — или даже месяцы. Сейчас дела в судах рассматриваются ужасно медленно.
— Я не играю в молчанку, — запротестовал он. — Я просто ничего не знаю ни о какой мертвой женщине.
— Послушайте, дело в том, что они взяли вас в том доме. Что вы там делали, если не пытались скрыть доказательства своего знакомства с ней?
— Я не знаю ее.
— Не знали, — поправила она. — Говорю вам, соображалка у этих парней не очень-то развита. — Повысив голос, она сказала: — Они такие же тупые, какими выглядят.
— Она наблюдают за нами? — спросил он.
Она кивнула.
— Подслушивают?
Она снова кивнула.
— Можем мы поговорить — я имею в виду, только вы и я? Без всего этого.
— Я могу узнать.
— Узнайте, — попросил он. — Я буду говорить с вами, но наедине. Понимаете? Не для протокола.
— Хорошо, — согласилась она. Ничто из того, что говорилось в этой комнате, не шло мимо протокола. Все записывалось в записные книжки, или на аудио, или на видеокассету. Но главным правилом Ящика оставалось угодить клиенту. — Я сейчас узнаю, — сказала она.
— Я не убивал никакой женщины! — закричал он. — Я никогда не был в этом доме раньше! Вы должны поверить мне.
Она вышла из комнаты и сразу же попала в объятия Болдта и лейтенанта Шосвица.
— Ты — гений, — объявил Болдт.
— По-моему, он приходит в себя.
— Ты думаешь? Он готов есть у тебя из рук, — подбодрил ее Болдт.
— Я думаю, он расскажет нам об этой сделке в аэропорту, если мы предъявим ему обвинение в убийстве.
— По этому обвинению у нас задержан Сантори, — напомнил Дафне Шосвиц.
— Но Холл этого не знает, — парировала Дафна, а потом обратилась к Болдту: — Что там с грузовиком, с его передвижным домом?
— Эксперты обыскали грузовик. Собаки ничего не вынюхали.
— Это возможно?
— Никаких углеводородов, — мрачно констатировал Болдт. — Собаки натренированы только на них. Вот и все, что это значит. — Болдт оставил их на минуту, подошел к своему столу, вернулся с фотокопиями нескольких лабораторных отчетов и вручил их Дафне со словами: — Вот твое оружие. С его помощью ты запросто можешь повесить Холла.
Она мельком проглядела все бумаги, от отчета, лежавшего сверху, до памятной записки, которая, как явствовало из пометки, была написана всего двадцать минут назад.
— Мы нигде не ошибаемся? — озадаченно спросила она Болдта.
— Некоторые ответы придутся весьма кстати.
— Не возражаешь, если я поработаю с ними? — спросила она. — Или хочешь сам?
Шосвиц посоветовал:
— Будьте осторожнее, разыгрывая эту партию. Нам нужно…
— Все разложить по полочкам. Сообщение принято, — договорила она.
— Они твои, если хочешь, — предложил Дафне Болдт.
Она просияла. Лейтенант в негодовании покачал головой и удалился.
— Он не в восторге от того, что мальчик живет у тебя дома. Он боится, что это выйдет нам боком.
Дафна почувствовала, что лицо ее заливается краской гнева.
— Мы и раньше изолировали свидетелей. Он — Шосвиц; он не в восторге буквально от всего. — Она показала на дверь комнаты для допросов. — О’кей?
Болдт ободряюще ответил:
— Ступай и возьми его.
— Они разрешили нам поговорить, — сообщила она подозреваемому. В маленькой комнате было душно, и Дафна испытывала дискомфорт. — Они не будут подслушивать нас, не дав мне знать, — сказала она. Это было не ложью, а обычной казуистикой. Она знала об этом, и они сейчас слушали их. Главное, что заботило ее больше всего, это снять Бена с крючка и вытащить как можно быстрее из этой истории. А для этого требовалось всего-навсего полное и собственноручно подписанное признание подозреваемого. Как ни перебирала она в голове разные возможности и варианты, Дафна не видела выхода. Она чувствовала себя обескураженной, но отнюдь не побежденной. При правильном обращении и в умелых руках допрос превращался в нечто гибкое и переменчивое.
В основе большинства проблем, с которыми ей, как профессионалу, приходилось иметь дело, лежала неспособность победить систему юриспруденции, тупо насаждавшую букву закона. Неспособность очистить улицы от преступной накипи. Неспособность продвинуться вверх по карьерной лестнице или неумение убедить вышестоящее начальство в важности дела. Неудачи дома: в общении, в постели, в исполнении партнерских или родительских обязательств. Сначала их разрушительное действие оказывалось почти незаметным, поскольку протекало медленно. К тому времени, когда боль становилась явной, обычно было уже слишком поздно что-либо исправить. Оставалось только заткнуть дыру, чем-то заполнить образовавшуюся пустоту. Это принимало разные формы: увлечение табаком, алкоголем, кокаином и амфетаминами, неразборчивым сексом, тяга к физическому насилию. Первыми симптомами можно было считать безответственное поведение, яростное выражение несогласия по поводу пустяков, намеренное игнорирование любых мероприятий.
С годами она поняла, что подозреваемые следуют той же логике: заглушают боль преступлениями. Точно так же поступала и она сама. Мысль о поражении причиняла боль.
— Я никого не убивал, — пробормотал Холл. — Никогда. Вы должны это знать. Поверить мне. Никого. Никого.
— Рука, — сказала она, зная, что именно это было источником его боли. — Расскажите мне о ней.
— Нет!
— Они смотрят на нее, а потом отводят глаза. Они говорят о ней за вашей спиной. Они заставляют вас вспоминать о ней, когда вам кажется, что вы уже все забыли. Но вы не можете избавиться от своей руки. Она всюду с вами, она вцепилась в ваше предплечье, как чужой человек — как кто-то такой, кого вы не понимаете.
— Мы говорим не о моей руке.
— Я говорю.
— Мы говорим об этих обвинениях в убийстве. Никогда не слышал…
— Я говорю о вашей руке, — перебила она его. — Неужели вы думаете, что я здесь и сейчас работаю против вас? Может быть, мы установим, что женщину задушили голыми руками. И тогда это будет все, что вам нужно, понимаете ли.
— Это правда? — спросил он.
— Я сказала «может быть». А теперь расскажите мне о своей руке. Как давно это случилось?
— Три года и семь месяцев, — ответил он. В его глазах появилось отсутствующее выражение.
— Как?
— Несчастный случай. Я был на службе.
Она подсказала ему:
— В ВВС.
— Да, ну и что?
— Как?
— Взрывное устройство. Фосфор. Осечка. Проблемы с детонатором. Сработал раньше времени.
Она смотрела на его покалеченную руку целое мгновение, достаточно долго, чтобы заметить, что и он поглощен ее созерцанием. Потом она спросила:
— Почему вы оказались в том доме?
Он отвел глаза в сторону.
— Почему бы не сказать мне? — подбодрила она его. — Если это не имеет никакого отношения к жертве…
Ноздри у него гневно раздулись, глаза стали большими, как блюдца. Он негромко произнес:
— Мальчишка украл у меня деньги. — Дафна почувствовала, как ее охватывает возбуждение. «Дальше», — про себя взмолилась она. — Мне дали наводку, что они находятся в том доме. Клянусь. Вы нашли их у меня; это мои деньги.
Она спросила:
— Знаете, что они обнаружили, когда нашли тело — ребята из лаборатории? То есть там, в погребе, я сейчас говорю об этом. — Она принялась бесцельно перебирать на столе бумаги, которые вручил ей Болдт, перекладывая их с места на место.
— Говорю вам, я понятия не имею ни о каком теле.
Дафна решила, что пришла пора вести себя жестче, такое отношение будет ближе и понятнее Холлу. Она глубоко вдохнула спертый воздух комнаты и произнесла:
— Послушайте, мистер, когда я задаю вам вопрос, то ожидаю получить не просто ответ — я ожидаю услышать правду. Если правда для вас непосильна, тогда у нас с вами не может быть никаких дел. Вы слышите меня, мистер Холл?
— Да, мэм.
— Хорошо. А теперь я скажу вам, что они нашли в погребе, помимо кучи костей. В ответ на это одолжение вы для разнообразия расскажете мне правду, — и может быть, — просто может быть, — я сумею спасти вашу задницу от сержанта Болдта, который с удовольствием отправил бы вас в камеру и забыл бы навсегда. Вы думаете, что сержанта Болдта интересует ваша история?
— Нет, мэм.
— Это правильно. Ему на нее наплевать. Его стол завален незаконченными делами о расследовании убийств, и, по его мнению, это дело уж точно раскрыто. Вы для него всего лишь цифра. И, опять же по его мнению, вас ожидают суд, присяжные и смертный приговор. — Она выразительно постучала по бумагам пальцем, призывая на помощь весь свой гнев и выразив его в долгом и пронзительном взгляде, который она устремила на подозреваемого. — Мы понимаем друг друга?
