– Ну-с, а теперь, дети мои, мы можем поговорить, если хотите! Как вы здесь жили?
Белокурые усы Ноэ слегка пошевелились от насмешливой улыбки, скользнувшей по его лицу.
– Ах, государыня,- сказал он,- если вашему величеству благоугодно будет потребовать от нас подробного отчета во всех наших приключениях, то и ночи не хватит!
Жанна улыбнулась и окинула сына нежным, любящим взглядом.
– Вот как? – сказала она.
– Мы воскресили истории о паладинах, государыня!
– Ноэ преувеличивает,- сказал принц.
– И Анри нашел способ заслужить дружбу короля, любовь принцессы Маргариты и ненависть королевы Екатерины! Жанна д'Альбрэ нахмурилась, причем сказала:
– Это было большой ошибкой.
– Ну, у нас найдется еще более непримиримый враг! – заметил Ноэ.- Это Рене Флорентинец.
– Я слышала о нем,- сказала королева.- Это очень злой человек. Ну да Бог с ним! Лучше расскажите мне толком, что вы здесь настряпали! – И с этими словами юная мать, которая казалась скорее старшей сестрой, взяла обоих юношей за руки.
– Гм!..- сказал Генрих.- Я всегда находил, что Ноэ отличается красноречием, а потому и предоставляю ему рассказать нашу одиссею.
– Ну так говори, милочка Ноэ! – сказала Жанна.
Ноэ искоса взглянул на принца, как бы спрашивая его: "Обо всем ли говорить?" Принц кивнул ему головой, и Ноэ принялся рассказывать.
Рассказывал он действительно очень хорошо, умея схватить самую суть и опустить ненужные детали. Таким образом, в течение двух часов перед королевой прошли все перипетии пестрой жизни Генриха Наваррского и Амори де Ноэ со времени их отъезда из Наварры и вплоть до прибытия королевы Жанны.
Пробило как раз двенадцать часов, когда Ноэ закончил свой рассказ. Королева Жанна слушала молча, ни разу не прерывая рассказчика, но Генрих, внимательно следивший за лицом матери, видел, что все эти истории причиняют ей большое огорчение и заботу.
Ноэ кончил. Королева помолчала немного и затем сказала:
– Вот что я скажу вам, сын мой! Если положить на одну чашу весов дружбу короля и любовь принцессы, а на другую – ненависть королевы Екатерины, то вторая чаша легко перетянет первую!
– Но позвольте, государыня,- заметил Генрих,- Ноэ забыл прибавить, что королева-мать простила принцу Наваррскому все выходки сира де Коарасса!
– Екатерина Медичи не прощает! – возразила Жанна.
– Но она обращается со мной на редкость хорошо!
– Это дурной знак! – сказал Ноэ.
– Но, в конце концов,- несколько нетерпеливо сказал принц,раз я все равно должен стать мужем принцессы Маргариты, то я не понимаю, что может заставить королеву Екатерину питать ко мне дурные чувства?
– Выслушай меня внимательно, сын мой,- ответила мать,может быть, тогда ты поймешь многое! Знаешь ли ты, почему Екатерина Медичи желала этого брака?
– Ну да! Она хотела отстранить герцога Гиза как можно дальше от французского трона!
– Это так! Лотарингский и Бурбонский дома ближе всего стоят к короне. Дом Валуа, представляемый ныне тремя юными принцами – королем Карлом и его братьями Франсуа и Генрихом,- может уже теперь считаться погибшим. Король Карл, несмотря на свои двадцать три года, уже совершенный старик. В глазах у него чувствуется веяние смерти, и на его челе лежит мобильная печать!
– Что вы говорите, мама!
– Принц Генрих французский, нынешний король Польши, едва ли доберется до французской короны, потому что поляки не выпустят его. Остается третий, герцог Франсуа. Но ведь это двадцатилетний старик, человек, погрязший в разврате, вечно бывающий то пьяным, то с похмелья. Он жесток и мстителен, как его мать… О! – воскликнула Жанна в пророческом экстазе.- Уж этот-то никогда не будет царствовать, ручаюсь вам!
В этот момент позади королевы послышался легкий шум. Генрих и Ноэ не слышали никакого шума. Тем не менее они сейчас же встали, обошли все ближайшие комнаты, но нигде никого не нашли.
– Мне показалось, будто сзади меня двинули стулом,пояснила наваррская королева.- Но это, конечно, лишь почудилось мне! Наверное, шум был на улице!
Она снова уселась.
– Продолжайте, государыня-мать! – сказал Генрих.
Для того чтобы объяснить читателю, что за таинственный шум слышала наваррская королева, нам придется вернуться несколько назад.
Еще в тот момент, когда только приступали к постройке отеля Босежур, архитектор обратил внимание королевы Екатерины на полуразвалившуюся лачугу, примыкавшую с одной стороны к отведенному под новый дворец месту, и посоветовал купить старую развалину и сломать ее. Королева купила лачугу, но ломать не позволила, а наоборот, подновив ее, подарила Рене.
Когда внешние стены нового дворца выросли, архитектор был приглашен к королеве Екатерине и имел с нею тайный разговор, из которого должен был убедиться, что сносить лачугу действительно не нужно.
Он узнал от королевы, что на месте дворца стоял когда-то монастырь, настоятель которого был влюблен в некую красавицу. Последняя построила рядом с монастырем дом, из которого и провела подземный ход в келью настоятеля. Впоследствии королевским указом монастырь был снесен, возлюбленная отцанастоятеля умерла, дом полуобвалился, но подземный ход существовал по-прежнему.
Что последовало из этого разговора архитектора с королевой, читатель легко поймет и сам, как поймет и то, почему именно королеве Жанне было отведено помещение в Босежуре: со страстью Екатерины Медичи к подслушиванию и выслеживанию читатели знакомы уже достаточно.
Проводив наваррскую королеву в отведенное ей помещение, Екатерина Медичи вернулась в Лувр и, сославшись на сильное утомление, отпустила пажей, сказав, что ляжет в кровать и чтобы ее не смели беспокоить ни под каким предлогом. Она действительно стала раздеваться, но, вместо того чтобы лечь в кровать, тут же надела ботфорты и камзол дворянина своих цветов *, а затем, закутавшись в широкий плащ и надвинув на лоб широкополую шляпу, вышла из Лувра.
Ночь была достаточно темна, и королева, не привлекая к себе ничьего внимания, прошла до площади собора Сен- Жерменд'0ксерруа. У дверей маленького дома, примыкавшего к отелю Босежур, она остановилась и постучала.
Дверь сейчас же открылась; королева вошла.
– Это вы, государыня? – спросил шепотом чей-то голос.
– Да, это я. А это, конечно, ты, Рене?
– Я, я, ваше величество! Позвольте мне вашу руку, я сведу вас вниз, а то иначе как в погребе нельзя зажечь огонь; эти проклятые беарнцы, приехавшие с наваррской королевой, сейчас же всполошатся, если увидят свет в доме, который они считают необитаемым.
– Хорошо, веди меня! – сказала королева.
Они осторожно спустились в погреб, где Рене зажег фонарь.
VIII
На том месте, где когда-то была келья влюбленного настоятеля, королева Екатерина приказала возвести очень толстую стену. Толщина последней маскировалась общим расположением комнат и изнутри оставалась совершенно незаметной; между тем в ней находилась узенькая лестница, которая вела наверх, в крошечную каморку, смежную с комнатой королевы Жанны. Эта каморка была настолько тесна, что там мог поместиться лишь один стул для королевы Екатерины, а Рене должен был стоять около нее. В эту-то каморку и прошла Екатерина. Когда она уселась на приготовленный для нее стул, как раз у ее глаз оказалась небольшая дырочка, через которую можно было видеть все, что делалось в комнате.
Екатерина пришла как раз к концу рассказа Ноэ и вместе с Рене стала слушать, затаив дыхание. Но когда Жанна д'Альбрэ дала уже известную читателю далеко не лестную характеристику младшего и самого любимого сына Екатерины, последняя не выдержала и двинулась на стуле. Это и послужило причиной шума, всполошившего наваррскую королеву.
Однако Екатерина тут же справилась с собой и вполне овладела своим хладнокровием, когда Генрих сказал:
– Продолжайте, государыня-мать!
***
– Да, сын мой,- начала вновь наваррская королева,- не забывай, что дом герцогов Лотарингских и принцев Бурбонских стоит ближе всего к трону французских королей. Королева Екатерина предчувствует, должно быть, что ее сыновья умрут, не оставив потомства, и что дом Валуа осужден на гибель. Поэтому она так и ненавидит представителей тех домов, которые, как я уже сказала, ближе всего стоят к короне Франции.
– Но в таком случае… этот брак? – сказал Генрих.
– Этот брак? Для королевы Екатерины еще несколько дней тому назад этот брак был средством унизить Лотарингский дом с полной безопасностью для французского трона. Она боялась Гизов, но не нас, потому что нас она считала полнейшим ничтожеством, государями без армии, денег и честолюбия. Но ты явился под видом сира де Коарасса и доказал, что ты храбр, умен, ловок… Теперь приехала и я. Королева думала встретить во мне жалкую мещаночку, а увидела государыню, привыкшую к придворной жизни и опытную в политике. Королева-мать увидела теперь, что она ошибалась и что с нашей стороны дому Валуа грозит не меньшая опасность, чем со стороны Гизов. Поэтому…
